Николай Шпанов - Война «невидимок»

Витема действительно знал здесь многих. И многие знали его. Но едва ли кто-нибудь мог похвастаться тем, что говорил когда-либо с капитаном «Марты» на его родном языке: никто не знал его национальности.

Витема занял столик в дальнем углу второго зала. Здесь было не так ослепительно светло и не столь шумно. Можно было разговаривать, не повышая голоса. Кругом за столиками то и дело вспыхивали ссоры, подчас неожиданно разрешавшиеся хохотом и дружескими объятиями. Посетители переходили от стола к столу. Компании менялись, словно разноцветные стекляшки в трубе калейдоскопа.

На несколько мгновений в двери показалось чье-то лицо – строгое и холодное в своей подчеркнутой трезвости. Шляпа, сдвинутая на лоб, оставляла в тени его глаза.

Внимательный взгляд этого человека тщательно прощупал весь зал и остановился на столике Житкова. Как притянутый магнитом, Витема повернулся к вошедшему. Житков заметил, что глаза капитана сузились и весь он как бы подобрался. Рыжий человек исчез так же внезапно, как появился. Витема поднялся и сказал Житкову:

– На одну минуту я вас покину.

Он подсел к одному из столиков, занятому компанией рослых парней. Судя по виду, это не были настоящие моряки. Скорее – представители той интернациональной накипи, которая непременно присутствует во всех такого рода заведениях, ест, а еще больше пьет за счет случайных заработков или краж; комиссионерствует чем попало – от сигарет до женщин; отдает свои руки и ноги внаймы кому угодно, вплоть до полиции, когда ей нужно без шума и судебной волокиты отправить кого-нибудь на тот свет. Впрочем, если это сулит лучший заработок, они готовы «втихую убрать» и парочку полицейских.

Головы этих субъектов послушно склонились к Витеме, чтобы не упустить ни слова из того, что он негромко говорил им. Затем парни быстро расплатились и покинули бар, на ходу лениво-небрежными жестами бичкомеров затягивая на шеях разноцветные шарфы.

Витема вернулся к Житкову и так же спокойно, как делал все, принялся за поданный ужин.

Возвращаясь из заведения госпожи ван Поортен, Житков и его новый знакомый должны были пройти самыми мрачными трущобами порта. В одном из закоулков они натолкнулись на жестокую драку. При слабом мерцании газового фонаря можно было различить лишь клубок сцепившихся тел. Слышался хрип, придушенные голоса, удары.

Житков бросился было разнимать дерущихся, но Витема схватил его за руку, и Житкова поразила легкость, с какой новый знакомый погасил инерцию его броска. Восемьдесят килограммов, которые, весил Житков, были остановлены в прыжке так, как можно остановить анемичное движение какой-нибудь ветхой старушки.

– В лучшем случае вы перепачкаетесь с ног до головы, – спокойно сказал капитан Житкову.

Из груды тел послышался вопль о помощи.

– Вот если у вас есть фонарь, он не был бы здесь лишним, – сказал Витема.

Житков достал карманный фонарь, и Витема одним прыжком преодолел расстояние, отделявшее их от дерущихся. В его руке блеснул кастет.

Направив луч света на место потасовки, Житков увидел, что все уже кончено. Витема нанес кому-то несколько ударов кастетом и поднял с мостовой человека. Родная мать вряд ли узнала бы в нем того, кто недавно заглядывал в бар.

Витема спокойно вглядывался в раздутое, изуродованное лицо, выхваченное лучом фонарика из окружающей тьмы. Затем пальцы капитана разжались. Избитый упал на мостовую. Его голова глухо стукнулась о камни.

Витема вытер платком выпачканную кровью руку и, скомкав платок, брезгливо пропихнул его ногой в решетку канализационного стока.

Видя, что Житков все еще медлит, он сказал:

– Пошли, друг мой! Они придут в себя – и все начнется сначала. Не станем ввязываться.

– Но его же убьют!

– Даже наверное, – просто сказал Витема. – Но если вы тут застрянете – достанется и вам.

– Вы его знаете? – спросил Житков и, не получив ответа, сказал:

– Нам ничего не стоило бы дотащить его до полицейского поста.

Но Витема и на этот раз не дал себе труда ответить и вернулся к разговору, прерванному происшествием…

Скажи мне, кто твои друзья…

Житков часто виделся с Витемой. Его влекло к капитану какое-то неясное тревожное любопытство. Он не знал, действует ли Витема сознательно, дразня его смутными намеками на то, что имеет отношение к научной деятельности Найденова, или же это простое совпадение. Но ясно было одно: Витема владел открытием, способным во многом изменить современные представления о воздушной и подводной войне. Это открытие имело что-то общее с вопросами, над разрешением которых работали Найденов и сам Житков. А раз так, то в условиях западного мира открытие могло попасть в чьи угодно руки. Достижениями науки там владеет тот, кто больше платит.

Житков содрогался при мысли, что подобная тайна может стать достоянием темных сил, которые направят это открытие далеко не на пользу человечества. Внутренний мир Витемы не был ясен Житкову. Он ничего не знал о политических взглядах своего нового знакомого, и даже его подданство представлялось загадкой: голландский паспорт мог оказаться только ширмой, тем более, что и паспорт там купить немногим сложнее, чем все остальное.

Стремление разгадать Витему овладело Житковым. Но поистине виртуозной была ловкость, с которой капитан ускользал от сколько-нибудь откровенного разговора.

Нет, он безусловно не был ученым. Его осведомленность в физике не выходила за рамки знаний хорошо образованного моряка. Но в таком случае тем более странно, что Витеме удалось решить хотя бы часть задачи, не дававшейся столь изощренному экспериментатору, как Найденов, столь крупному ученому, как старик Бураго.

Преследуя поставленную перед собою цель, Житков всячески старался сблизиться с Витемой. Несколько раз он намекал на то, что хотел бы посетить «Марту», посмотреть, как Витема живет. Но капитан либо вовсе пропускал это мимо ушей, либо шутливо парировал.

– Самая обыкновенная парусная коробка, каких вы, наверно, видели сотни, – говорил он. – Что же касается общества, в котором проходит моя жизнь на борту, то, право, мне гораздо приятней не вспоминать о нем.

Удивительным было и то, что, хотя каждый второй человек в порту знал Витему, Житков не нашел никого, кто побывал бы в качестве гостя на его «Марте». И ни один агент-вербовщик не мог похвастаться тем, что поставил Витеме матроса.

Одно было всем хорошо известно: на «Марте» царила железная дисциплина. Некоторые сравнивали ее с дисциплиной военного судна самых жестоких времен парусного флота.

По самой природе своей матрос говорлив. Он любит порассказать о своем житье-бытье, любит перемыть кости офицерам. Но люди с «Марты» в этом отношения мало походили на других моряков. Они ни с кем не заводили знакомств и даже пьянствовали только в своей компании. Ни одна портовая девица не теряла времени на то, чтобы залучить к себе гостя с «Марты». Ни «Солнце Таити», ни ласковые взгляды мадам ван Поортен не могли их расшевелить. Они либо оставались молчаливыми, как истуканы, либо же говорили о чем угодно, только не о своем судне и капитане. Впрочем, случаи завязать знакомство с моряками «Марты» выпадали редко: они почти не появлялись на берегу.