Хитрая затея - Михаил Иванович Казьмин
Вместе с письмами принесли и утренние газеты, из которых я узнал о коронации в Тегеране шаха Аббаса Второго. Так, замятню тамошнюю, стало быть, то ли уже подавили, то ли вот-вот подавят, значит, солдатики наши скоро вернутся, а господа генералы подведут итоги боевых испытаний винтовок, карабинов и револьверов системы Левского, то есть большой казённый заказ мы получим ещё до весны.
Кстати, о генералах. Что-то давно я с генералом Бервальдом не виделся, не дело это, совсем не дело… Я прямо тут же написал генералу что-то среднее между коротким письмом и более-менее обстоятельной запиской, где снова поблагодарил его за Смолина, принёс свои извинения за долгое отсутствие, обусловленное, впрочем, важными и неотложными делами, и выразил надежду на скорую встречу в удобное Генриху Арнольдовичу время. Отослав одного из слуг отнести письмо в дом генерала, я с удовольствием уделил несколько минут приятным размышлениям о том, как мне в новой моей жизни везёт на незаурядных людей, к числу коих принадлежит, безусловно, и генерал-бригадир Генрих Арнольдович Бервальд. В войне со шведами он, тогда ещё полковник, исполнял, тем не менее, должность дежурного генерала при командующем Северной армией Романове, отвечая за чёткую и беспрерывную деятельность ставки командующего, а когда генерал-воевода Романов стал главноначальствующим Военной Палатой, Бервальд, уже в чине генерал-бригадира, возглавил «Особое совещание по изысканию полезных для военного дела новшеств». Ясный живой ум и способность быстро, почти что моментально, вникнуть в суть любой встающей перед ним задачи делали генерала до крайности приятным и интересным собеседником, а занимаемая им должность превращала Генриха Арнольдовича в человека, чрезвычайно полезного для семейного дела бояр Левских. И вот с таким-то человеком я уже больше двух месяцев не виделся! Нехорошо, очень нехорошо! Ну да это упущение исправить будет несложно. Вот ответит мне его превосходительство, а там через день-другой и исправим…
[1] 2,5 линии = 6,35 мм
Глава 8. Предложение, от которого можно отказаться
Пребывание в гостях у генерал-бригадира Бервальда началось с приятного — с известий о том, как показало себя наше оружие в Персии. По словам генерала, отзывы из войск поступали по большей части благоприятные, и скоро нас ждали большой заказ и царские милости. Впрочем, некоторые генеральские недомолвки заставили меня заподозрить, что картина не так уж и благостна, и я, насколько это позволяли правила вежливости, насел на гостеприимного хозяина, желая услышать всю правду.
В общем, получалось примерно так: самыми ярыми поклонниками наших изделий оказались пехотинцы, что меня никак не удивило, потому как прежде всего ради них винтовки и создавались. Следом за пехотинцами шли господа офицеры всех родов войск, и это тоже было понятно — револьверы заметно повышали их выживаемость в ближнем бою. Артиллеристы и сапёры хвалили наш карабин, то есть ту же винтовку, только изрядно укороченную. А вот кавалеристы… Нет, карабин под револьверный патрон не вызвал у них ничего, кроме восторга — и лёгок, и с седла стрелять одно удовольствие, но вот драгунская и казачья винтовки, по словам конников, хороши были при спешивании, а стрелять из них с седла всадникам не нравилось, уж больно сильна была отдача. Что ж, подождём официальное заключение Военной палаты, там и посмотрим, что и как можно сделать.
Затем генерал усадил меня обедать. Овдовел Генрих Арнольдович уже года три назад, сыновья несли службу не в Москве, так что компанию за столом составил нам один лишь поручик Фильцев, тот самый генеральский порученец, что познакомил меня со своей сестрой Антониной Ташлиной. Я обратил внимание на болезненный вид поручика, причём болезнь его, если я правильно понимал, относилась, как здесь говорят, к нервическим. Какой-то он был духовно измождённый, молчаливый, понурый и вялый, да и аппетитом не блистал. Но генерал старательно делал вид, будто всё в порядке, так что и я не стал расспрашивать поручика о самочувствии. После обеда подали кофе, до которого Генрих Арнольдович был весьма охоч, поручик ограничился единственной чашечкой и покинул нас ради дальнейшего несения службы, мы же с генералом углубились в обсуждение итогов персидского похода.
И тут я, расслабившись и не подумав, пропустил речевой оборот из прошлой жизни, выразившись в том смысле, что мир и спокойствие в сопредельных землях важны для нашей национальной безопасности. Вот генерал и прицепился:
— Национальная безопасность, говорите? Звучит, не стану скрывать, внушительно, но я бы хотел уяснить, какой смысл вы, Алексей Филиппович, вкладываете в эти слова.
— Как мне представляется, Генрих Арнольдович, национальная безопасность есть триединство безопасности территории, на которой проживает нация, безопасности населения, составляющего нацию, и безопасности образа жизни нации, — пересказал я трактовку этого термина в моём бывшем мире. Увидев на лице собеседника понимание, всё же посчитал нужным дать более развёрнутое толкование: — Под безопасностью территории я подразумеваю не только поддержание её в размере, необходимом для проживания нации, но и обладание выходами к морям, путями для речной и сухопутной торговли, наличие плодородных земель и обильных пастбищ, рудников и копей, лесов и водоёмов, а также поддержание всего этого в должном порядке.
Генерал медленно кивнул, отметив тем самым усвоение услышанного и побуждая меня к продолжению.
— Безопасность населения, — продолжал я, — есть не только защита оного от неприятельских покушений извне и воровских изнутри, но и поддержание телесного и умственного здоровья людей, правильное соотношение мужчин и женщин, молодых и старых, здоровых и больных.
— Тоже всё понятно, — согласился генерал. — А безопасность образа жизни?
— А безопасность образа жизни основана на незыблемости царского самодержавного правления, крепости христианской веры, чистоте и твёрдости нравов, почитании народом властей, священства и старших, — начал я с прописных истин. — К безопасности образа жизни я бы отнёс также народное образование и просвещение, проповедь христианского учения среди диких народов Царства Русского, а также достаток в жизни народа и открытые возможности к его прибавлению у людей трудолюбивых и предприимчивых.
— Что же, Алексей Филиппович, с таким определением должен целиком и полностью согласиться, — признал генерал Бервальд. —
