Надежда Попова - Утверждение правды

– Да, – кивнул Буркхард, на миг обернувшись к нему, – кладбище окружено и засажено деревьями. Да и надгробия встречаются довольно высокие… Я покажу, откуда лучше войти: там даже днем сложно увидеть человека на расстоянии нескольких шагов, а сейчас не разглядеть тем паче. Главное – чтобы мы разглядели его.

– Надеюсь, подле него будет свеча или факел, – заметил Бруно. – Обычно у подобных личностей есть манера сопровождать свои ритуалы возжжением огня. Не могу сказать, является ли это необходимостью для самого обряда…

– Привыкают, – хмуро пояснил Курт.

Буркхард тихо усмехнулся, отвернувшись, и ускорил шаг, бросив обеспокоенный взгляд на крыши над головами: крыш уже было не различить в быстро сгущавшейся темноте. Само кладбище, однако, увидели издалека: теснящиеся плотным кольцом деревья, чьи вершины выступали далеко за крыши близстоящих домов, и еще более темные, чем темнота вокруг, массы надгробий обозначали его границы четко и безошибочно.

– Не разбредаться, – распорядился Буркхард шепотом. – Идем так, чтобы видеть друг друга. Не самовольничать. Гессе, в первую очередь вас об этом прошу.

Курт лишь молча скривился в нарочито благожелательной улыбке, не глядя в его сторону, и двинулся вперед, в темноту меж древесных стволов, вооружаясь на ходу. Взведенный арбалет Фридриха лег в руки не так привычно, как старый, легкий и небольшой, однако следовало признать, лег удобно и надежно…

Между могилами Курт пробирался осторожно, медленно, каждый миг ожидая, что предательски хрустнет под подошвой сухая ветка, и пытаясь видеть всё сразу. Вертикальные надгробья были далеко не везде, и порой сапог запинался о корень или край каменной плиты, но под ноги он смотрел одним глазом, дабы не споткнуться – все внимание поглощала темнота вокруг, ставшая здесь, среди деревьев, вовсе кромешной. Где-то в небе, если поднять голову, можно было увидеть луну – наполовину скрытую облаками и оттого слабо пробивающую мрак; ветра не было, и облака ползли медленно, то надолго скрывая бледное пятно, то чуть высвобождая и давая ему бросить на землю немного света.

Осенняя ночная тишина, не обрываемая ни голосами ночных птиц, ни стрекотом сверчков, как летом или поздней весной, звенела в ушах, заглушая шаги, и мрак стал уже настоящим, ночным, непроницаемым. Неприязнь к огню и свечам вынужденно приучила глаза к темноте, однако сейчас Курт уже слабо различал окружающий мир; порою казалось, что неподалеку возник силуэт человека, который спустя миг оказывался молодым деревцем или надгробным памятником, а бывало, чудилось, что идущий по левую руку помощник исчез в никуда и вокруг лишь пустота…

Курт остановился, застыв на месте и всматриваясь туда, где видел напарника еще несколько мгновений назад; мутный лунный свет выхватывал из темноты близстоящие надгробья, деревья, каменные плиты над могилами, но силуэта Бруно там, где ему полагалось быть, не было.

– Бруно? – шепотом окликнул он, пристальней вглядевшись в поредевшую темноту по левую руку от себя.

Тишина…

Тишина и недвижность, лишь мертвые плиты и деревья, в сером лунном свете будто нарисованные углем и им же раскрашенные – неровными штрихами, точно детской неуверенной рукой…

Курт обернулся назад и вправо, туда, где шел Буркхард. Бывшего штутгартского инквизитора не было тоже – лишь все те же застывшие плиты и деревья…

– Буркхард!

Ни звука, лишь серый мертвый мир вокруг и пронзающая слух тишина…

У Каспара под началом собственная зондергруппа – не хуже группы Келлера? Или убийцы с особым даром – возникать ниоткуда, как тот, которого удалось схватить в доме на Златницкой?..

Курт перехватил арбалет поудобнее, раздражаясь на себя за то, что пошел на операцию с непривычным руке новым оружием, и двинулся вперед, пытаясь смотреть и вокруг себя, и в редкую полузатоптанную траву. Шаги тонули в тишине, будто в болоте, не отзываясь даже шорохом, и на мгновение возникло чувство, что ничего больше нет, лишь темнота, всепоглощающая тишина, камни, серые деревья и он сам, единственное живое создание во всем существующем мире…

Курт остановился, пройдя с десяток шагов. Тела на земле не было – там, где шел Бруно и где должен был бы лежать убитым, если бы и впрямь некто бесшумный и незаметный подкрался к своей жертве – там его не было. Но не мог же он еще и унести труп? Сколь бы беззвучно и сокрыто ни двигался человек, однако же утащить с места убийства тело взрослого мужчины так, чтобы не потревожить тишины… Или это не человек?..

Курт сдвинулся в сторону, сделав небольшой круг, дабы убедиться в том, что тело не лежит где-то чуть поодаль, не замеченное им, остановился снова, оглядев траву вокруг себя и остановив взгляд на вдавленной временем в землю надгробной плите. Высеченные в камне буквы были видны невероятно четко, и, знай он язык, мог бы прочесть каждую… Луна матовым, мутным светом озаряла незнакомые знаки, которые почему-то завладели вдруг всем его вниманием, притягивая взор помимо воли, и даже показалось вдруг, что разум каким-то неведомым, странным чувством распознает их, видит, читает… Извивы чуждых витиеватых символов словно раскручивались, будто сжатая и отпущенная проволока, распрямляясь и свиваясь снова, но уже иначе – в знакомые буквы родного языка…

«Курт Игнациус Гессе фон Вайденхорст. MCCCLXVIII[115] –…»

Курт отшатнулся, зажмурясь и отступив, и все равно перед мысленным взором успели остаться первые цифры – «MCD…»[116]; в голову ударило холодом и внезапно свело держащие арбалет руки. «Наваждение, – четко проговорил он про себя, силясь перекричать собственные бессвязные, оторопелые мысли. – Это наваждение. Просто ночь, кладбище, одиночество и ожидание неведомого. Это бывает. Если сейчас открыть глаза, все исчезнет, все станет, как было».

Курт медленно приподнял веки, скосив взгляд на каменную плиту и рывком отвернулся, увидев прежнее «Курт Игнациус…». Он отступил назад, озираясь, стиснув приклад арбалета – скорее рефлекторно, мимовольно, нежели впрямь надеясь на то, что оружие поможет сейчас или хотя бы окажется небесполезным. Реальность вокруг была настоящей – не видение и не проснувшиеся внезапно детские страхи, не игры рассудка, что-то и впрямь происходило, что-то доселе незнаемое…

Спина уперлась в дерево позади, что-то захрустело под лопатками, и Курт отскочил в сторону. Ствол дерева вдруг содрогнулся, разбежался мелкими трещинами, как дно пересохшей реки, и внезапно рассыпался мелкими осколками с оглушительным стеклянным звоном. Над головой то ли застонало, то ли вскрикнуло что-то, не похожее ни на что и ни на кого – ни на птицу, ни на зверя, – и вновь воцарилась прежняя тишина, рвущая слух абсолютным мертвым безмолвием.