Нити магии - Эмили Бейн Мерфи
Она поворачивается, опершись на локоть и подперев щеку ладонью.
– А как там, внизу?
– Замечательно, – быстро отвечаю я.
– Тебя никто там не обижает?
– Нет, – лгу я.
– Пусть и дальше не обижают, – она угрожающе хмыкает и заползает поглубже под одеяло. – А то я их всех уволю. Ты можешь еще раз проделать ту штуку с лицом?
– Штуку с лицом?
– Ну, ты знаешь, рисовать полоски, как мне нравится.
Как-то вечером в «Мельнице», после того как ее снова не выбрали потенциальные приемные родители, я закутала Еву в одеяло и стала водить пальцами по ее бровям, от носа к вискам, а потом вниз по скулам, так легонько, как только могла.
– Во-от, – шепчу я, проделывая это сейчас, так же, как обычно. – Я сметаю прочь все противное и плохое, что было сегодня. Теперь засыпай, и утром мы обе проснемся бодрые и веселые.
– Теперь я счастлива, Марит, – говорит Ева, уже засыпая, – что во все те разы меня не выбрали. Потому что тогда мы с тобой не смогли бы оказаться здесь.
Я смотрю на нее, чувствуя, как застревает комок в горле, и целую ее в лоб. Потом выскальзываю из комнаты и почти добираюсь до первого этажа, когда из коридора, ведущего во флигель прислуги, появляется Нина со свечой в руке.
«О, проклятье!»
Бегом преодолеваю остаток лестницы и ухитряюсь спрятаться за огромной вазой за миг до того, как она огибает угол. Еще три секунды, и мы столкнулись бы нос к носу. Мое сердце неистово колотится. За спиной Нины виднеется силуэт еще одной служанки, которая отрезает мне путь к подземному коридору. Они обходят на ночь главный дом, и Нина, скорее всего, увидит меня, когда будет спускаться обратно. Я прячусь в тени, пока она не поднимается на второй этаж, а потом приоткрываю входную дверь и выскальзываю наружу. Ночной холод обрушивается на меня, словно удар, и, когда дверь закрывается за моей спиной, слышу слабый щелчок замка. «Да чтоб их всех!» – ругаюсь про себя, делая резкий вдох, и медленно оборачиваюсь.
Покрытый льдом пруд озарен луной и сияет белизной, как будто весь день копил свет, а теперь излучает его сам по себе. Из каминных труб струится дым, пахнущий деревом, и уходит в ночное небо, словно пар над чашкой с чаем. Я пробираюсь вокруг пруда к флигелю прислуги, молясь, чтобы боковая дверь возле кухонного чулана была не заперта. Но, когда дергаю ее, она даже не вздрагивает: замок прочно держит ее. На меня накатывает первый, еще слабый, приступ паники. Если останусь снаружи на всю ночь, то, вероятно, замерзну насмерть.
Я всегда боялась, что моя жизнь в конечном итоге завершится именно так. Просто думала, что замерзну изнутри.
Я погружаю руку в снег, выискивая твердый кусочек льда размером с гальку. Надеюсь, что после скона, который Лильян принесла мне сегодня утром, мы с ней поладили достаточно хорошо, чтобы она впустила меня в дом, а не позволила мне замерзнуть до смерти или не выдала Нине. Мои зубы начинают стучать от холода, и я выпрямляюсь, прикидывая, какое из темных окон наше. Нужно кинуть в него льдинку и при этом не разбить стекло.
– Марит?
Я вздрагиваю от неожиданности, когда Якоб, на сверкающих в лунном свете коньках, выскальзывает из тени на открытый лед.
– Черт! – вскрикиваю я. Порыв ветра касается моей открытой шеи. – Ты меня напугал!
– Извини, – Якоб делает резкий разворот. Чувствуя, как колотится сердце, я прячу замерзшие ладони под передником. Якоб откашливается и смотрит на меня, отмечая отсутствие на мне теплой одежды. – Что привело тебя сюда в такой чудесный вечер? – спрашивает он и подкатывается к краю пруда, оказавшись на расстоянии вытянутой руки от меня.
Втягиваю воздух носом и произношу про себя жуткие ругательства. Все идет вкривь и вкось.
– Я вышла подышать свежим воздухом и, похоже, захлопнула за собой дверь. Можно ли как-то вернуться в дом… – я моргаю, глядя на него. – …или ты ночуешь здесь в какой-нибудь сторожке?
Он криво усмехается.
– Вернуться в дом можно. Как только ты придумаешь историю получше.
В окне появляется огонек от свечи.
– Быстрее, там Нина, – шепчу я, – прячься.
Он сходит со льда, и мы пригибаемся, затаившись под карнизом. Я чувствую приятное тепло, исходящее от его тела. В окне над нашими головами появляется лицо Нины, она смотрит на пруд, а потом, спустя несколько напряженных мгновений, уходит, и огонек ее свечи исчезает.
– Надеюсь, ты действительно знаешь, как пробраться в дом, – шепчу я, переводя дыхание, и, когда Якоб поворачивается ко мне, неожиданно осознаю, насколько его лицо близко к моему.
– О, мы-то знаем! – раздается слева от меня радостный голос Лильян. Я вздрагиваю от неожиданности, и она смеется, пришнуровывая коньки к башмакам. Над ее головой на карнизе висит бахрома сосулек, острых и частых, как волчьи зубы.
– Если Нина обнаружит нас всех здесь, – продолжает она, выпрямляясь и одаривая меня озорной улыбой, – то побреет нам головы и выпорет.
– Правда? – осторожно спрашиваю я.
– Вероятно, нет, – отвечает Якоб, вставая.
– Где твое воображение? – интересуется Лильян, прикладывая руку к карнизу окна. Стекло мгновенно темнеет, словно подернутое тенью. Я смотрю на это во все глаза, гадая, не обманывает ли меня зрение.
– Больше никакой Нины, – заявляет она. – Пусть смотрит в окно сколько угодно, но нас она уже не увидит.
Лильян поворачивается к нам с ослепительной улыбкой, а потом проходит вдоль ряда окон, превращая их все в непрозрачные черные панели. Осознание расцветает во мне подобно цветку. Неожиданно я понимаю, откуда взялась та изящная роспись на стенах нашей комнаты. И каким образом комната Евы была украшена так быстро.
Должно быть, все это проделала Лильян. С помощью магии.
– Мои верные Нинарушители, – обращается к нам Лильян, ступая на лед, – вы готовы сегодня ночью прокатиться через всю Данию?
Якоб протягивает мне руку и помогает подняться.
Как только Лильян прикладывает руку ко льду, из-под ее ладони растекается и разбрызгивается во все стороны цветная волна, и тысячи воздушных пузырьков проявляются во льду под ее ногами, подобно ошеломительным узорам из стекла. Пруд становится живой картой Ютландии, Фюна и Зеландии, с поросшими пышной зеленью горами, где травы колышутся на ветру. Колокольчики, нарциссы и фиалки расцветают под морозными звездами. Я чувствую головокружение, когда рассматриваю Данию вот так – как могла бы ее видеть птица, парящая в небесах. Всю свою жизнь я гадала: все ли люди, наделенные магией, боятся ее так, как боюсь я? Но Лильян использует магию беспечно, с радостью, словно черпает из бездонного колодца. Быть может, она просто дурочка? Юная и глупая, она не думает о последствиях и действует куда безрассуднее, чем это делала Ингрид…
Или, возможно, она знает что-то, чего не знаю я?
Я смотрю на нее, чувствуя, как в глубине души что-то ворочается,
