Клятва (СИ) - Костылева Мария
Точность сравнения угнетала.
А ведь маг отлично знает, как она зависит от его присутствия. Специально, небось, издевается!
Неизвестно, какой приём Герек ожидал, но вряд ли он мог предположить, что стоит ему переступить порог, как ему в лицо полетит большой кусок хлеба.
Уроки Карсага не прошли даром — парень увернулся от хлеба быстрее, чем сообразил, что это такое.
Искреннее удивление на его лице слегка охладило Элью; да ещё вдруг вспомнилось, что она — выпускница королевской школы-приюта, и истерика ей не к лицу. Поэтому из всей той речи, которая пронеслась в её мыслях, Элья озвучила единственное:
— Т-ты…
Больше говорить она не могла. Взглядом, способным прожечь дыры в одном из старых кресел, стоявших здесь же, в гостиной, Элья следила за тем, как Герек, напустив на себя невозмутимость — он не был в школе-приюте, но зато рос в семье с фамилией — спокойно проходит на кухню и бросает на стол какой-то желтоватый свёрток. В его руках осталась газета. Он сел за стол и развернул её до того резким движением, что получившийся звук можно было бы определить как «крик бумаги». На открытой полке, в хлебнице, кричал рваный хлеб, разевая мягкую пасть на брошенную рядом скомканную салфетку, которая ещё так недавно уютно накрывала его. И сам буфет, чьи грубые линии делали его похожим на огромную распахнутую пасть, тоже безмолвно вопил о чём-то своём, буфетном. Возможно, об одиночестве, на которое он обречён, и о старых хозяевах, при которых, вероятно, здесь царила совсем другая атмосфера…
Элья прошлась по кухне, медленно обогнула стол и уставилась на газету, словно пытаясь проглядеть её насквозь.
— Бумага сейчас полыхнёт, — заметил Герек из-за газетного листа. — Элья, мне эти твои выкрутасы побоку. Если ты хочешь мне что-то сказать, говори, а не швыряйся хлебом.
При мысли о том, что она действительно кинула в него кусок хлеба, Элью затопила жаркая волна стыда, которую она не ощущала с тех пор, как сбежала от Гарле-каи.
— А ты сам не догадываешься?!
Она круто развернулась и пошла в сторону двери, искать брошенный хлеб. Пока ходила, придумывала, как лучше повести разговор. Перво-наперво, нужно успокоиться (хотя бы внешне!), а потом сесть за стол и всё по пунктам выложить…
«Но он не будет меня слушать! — злилась Элья. — Он будет издеваться!».
Думать, думать…
Какие у неё преимущества?
Во-первых, его совесть. Которая — Элья верила в это — у Герека всё-таки есть. Как бы он ни кричал об ошибках, которые она должна сама исправлять, что-то в нём отчаянно сопротивлялось идее принуждать человека к искуплению, да ещё подобным образом. На этом можно было сыграть.
Во-вторых, его неосмотрительность. Чары Герека, наложенные на неё, кому-то здорово путают карты. Пока Элья под контролем, но что случится, если она действительно уйдёт в Сакта-Кей? Нет, она не будет его шантажировать… здесь нужно играть тоньше. Нужно намекнуть.
Ну и наконец, необходимо улыбаться. У Эльи была в арсенале такая специальная улыбка, которая, на первый взгляд, как будто выражала расположение, а на деле говорила: «У тебя, голубчик, никаких шансов»… Она подходила на многие случаи жизни, эта улыбка, не только в общении с нежелательными кавалерами.
Элья на мгновенье замерла у зеркала. То, конечно, было мутноватым, но не искажало правды: худое бледное лицо с острым носом, который в прошлой жизни, когда Элья хорошо питалась и много бывала на солнце, смотрелся очень симпатично, а сейчас, соседствуя с обострившимися скулами, как никогда напоминал птичий клюв; по-прежнему светлые, но какие-то потускневшие волосы, потерявшие и золотистость, и озорную волну… Элья растянула губы в улыбке, слегка сощурившись, а когда увидела получившуюся гримасу, почему-то вспомнила историю о женщине, которая зарабатывала заказными убийствами — история была выдуманная, но в школе-приюте Элья верила и в менее вероятные вещи… Она сейчас улыбалась примерно так же, как должна была бы улыбаться эта женщина.
А другие улыбки у Эльи не получились.
…Вернувшись на кухню, она рассеянно села за стол и положила перед собой кусок хлеба, который вертела в руках. После того, как он повалялся на полу, есть его, наверное, не стоило, но и выкидывать было жалко. Элья сидела и смотрела на этот кусок, а Герек по-прежнему смотрел в газету.
— Я сейчас чуть не убежала, — сказала Элья. — Я пришла на кухню, чтобы найти еду, которую можно было бы взять с собой в Сакта-Кей… Ты можешь…
«…хотя бы предупреждать, когда уходишь?» — хотела спросить она, но вспомнила, что пообещала себе не подстраиваться под других, и потому закончила вопрос смелее:
— …не уходить из дома без меня?
Герек сложил газету, сцепил в замок руки и сердито уставился на Элью.
— И что, мне всё время с тобой таскаться? А как насчёт личного пространства?
— Необязательно всё время, — терпеливо ответила Элья. — Главное, чтобы ты не был слишком далеко от меня. Мне становится легче, когда ты на определённом расстоянии находишься… Ты ещё не вошёл в дом, когда я вдруг поняла, что делаю что-то не то.
— Я ухожу недалеко, как правило. Сегодня мне пришлось уйти к дальней окраине города, — он кивнул на свёрток, — мяса купил, а то в доме совсем есть нечего. Но это единичный случай. Так что будем смотреть по обстоятельствам. Проводить эксперименты, проверять, на какое расстояние я могу отдаляться без особого ущерба для тебя. Ходить вместе — не самая хорошая затея. Ко мне тут привыкли, но тебе слишком часто появляться в Тангроле, тем более, со мной, не следует.
Элья, подумав, кивнула. Хоть какой-то компромисс.
— В любом случае, предупреждай меня, когда куда-то уходишь, — всё-таки сказала она. — Мне так будет легче концентрироваться.
Герек пожал плечами и отщипнул мякиш от по-прежнему лежавшего на столе хлеба — парню, очевидно, было плевать на то, что кусок повалялся на полу.
— Идёт.
6
Он так ни разу и не позвал её с собой. Так что те редкие вылазки, которые они совершали в город вместе, были исключительно Эльиной заслугой. Она просто ставила его перед фактом: мне нужно купить то-то, сделать то-то… Герек пожимал плечами — и уступал.
В этих коротких путешествиях они держались, как брат с сестрой, успевшие надоесть друг другу ещё в детстве. Герек иногда обращал внимание спутницы на какие-нибудь занятные архитектурные детали, вроде длинного дома, некогда бывшего мостом через ныне пересохшую реку, вскользь ронял циничную реплику насчёт расплодившихся на улице торгашей и их залежалого товара. От него также можно было узнать, почему тангрольцы стригут деревья в парках и почему на вывеске самой дорогой гостиницы, называющейся «Горная жемчужина», изображена собака. Но в основном маг молчал, хмуро скользя взглядом по лицам прохожих и — совсем редко — здороваясь кивком с кем-то из знакомых.
Элья купила пару простых платьев, юбку, блузку и вязаную кофту, чтобы укутываться в неё вечером, сидя в гостиной. Этот дом так медленно прогревался, словно для него существовали какие-то свои времена года — в основном, судя по всему, осень. Элья просила Герека топить печку два раза — немножко утром, чтобы жизнь казалась чуть менее невыносимой, и вечером, как следует. Но в гостиной по вечерам всё равно почему-то не становилось жарко, и кофта была совсем не лишней. Только вот сидела Элья почти всё время в одиночестве — Герек, если был дома, редко спускался со второго этажа.
Днём ей нередко доводилось видеть, как он работает. В самом деле, магия была Гереку большим подспорьем. Собственно, он вообще не особенно утруждал себя: нарвёт какой-то травы поутру, скользнёт сознанием в некий неведомый Элье мир, поведёт рукой над листьями — и те уже скукожившиеся, как будто не один день сохли на чердаке. Ещё раз проведёт — и они рассыпаются в порошок. Примерно так же готовились и какие-то экстракты. И так же, насколько понимала Элья, росли сами травы — она даже как-то раз поймала Герека колдующим над распускающейся лекарственной ромашкой.
