Маркус Сэйки - Лучший мир
– Здесь вроде выезд к торговому комплексу? Интересно, почему у них есть электричество.
– Кажется, источник света… – Эйми замолчала. – Что-то тут не так.
Движение делалось все более напряженным, все смещались вправо. Свет становился все ярче и ярче. Минуту спустя Итан понял почему.
Поперек девяностой федеральной трассы в два ряда под углом лежали тяжелые бетонные блоки. Множество натриевых прожекторов разрывали ночь, превращая ее в яркий полдень. Рядом стояли «хаммеры» с работающими двигателями. Эти крупные автомобили были похожи на землеройные машины, только сзади у них были установлены пулеметы. Итан видел солдат, сидевших за этими пулеметами, – одни силуэты на фоне ослепительного света. Даже сквозь закрытые окна он слышал шум генераторов.
Мигающий знак со стрелкой показывал направление – все на выезд. Итан увидел в зеркале заднего вида машины, выстраивающиеся следом за ним. Посмотрел на жену. Она ничего не сказала, но крохотные морщинки вокруг ее сжатых губ говорили о многом.
Итан перестроился в очередь. Ему понадобилось пять минут, чтобы попасть на съезд. На вершине съезда дорога на север была перекрыта. В середине пересечения стоял танк, у его гусеницы солдаты наблюдали за потоком транспорта.
Танк. На перекрестке. Поток машин направлялся на юг по путепроводу над хайвеем. По другую сторону располагался молл Крокер-парка. Итан вспомнил, как они с Эйми приезжали сюда в первый раз, каким сюрреалистичным показалось увиденное двум городским жителям: торговый комплекс под открытым небом, притворяющийся деревней, тематический парк, посвященный меркантилизму в самом его вульгарном проявлении.
Теперь молл выглядел гораздо более сюрреалистичным. В нем хозяйничала Национальная гвардия. Рядом с еще полудюжиной танков стояли «хаммеры», солдаты суетливо устанавливали палатки в центре парковки. Ревели генераторы, питая прожектора, заливавшие светом небо.
– Нас разворачивают, – изумилась Эйми и показала на въездную эстакаду федеральной дороги, ведущей назад в Кливленд.
Новые ограждения и солдаты, еще одна мигающая стрелка. Машины, которые недавно ехали на запад, теперь послушно выстраивались в очередь, чтобы попасть на обратную дорогу.
– Думаешь, был еще какой-то теракт?
– Или они его ожидают.
– И что теперь? Возвращаться домой?
Итан втянул воздух сквозь зубы. Подумал об их темном доме в темном квартале, доме, температура в котором все падала и падала. Подумал о холодильнике, где почти не осталось мяса и не было ни фруктов, ни овощей.
– Нет, – сказал он и повернул руль.
– Итан, что ты…
Он выехал из ряда машин, направляющихся на хайвей, и взял направо, в объезд баррикад, к дороге, ведущей к моллу. Миновал четыре автомобиля, пять, потом «хаммер», мельтешение солдат внутри и снаружи: камуфляжная форма, карабины и шлемы с переговорными устройствами. Итан всегда считал, что Национальная гвардия – это облегченная версия армии, но люди, которых он видел, имели вид крутых профессионалов.
– Не хочу быть одной из тех жен, которые говорят «будь осторожен», но, пожалуйста, будь осторожен, – попросила Эйми. – С нами в машине дочка.
– Я не собираюсь лезть на рожон, но они должны нас пропустить.
При въезде на парковку молла у деревянной баррикады стояли два солдата с автоматами. Итан подъехал к ним и опустил окно.
– Сэр, у вас есть разрешение находиться здесь? – спросил у него солдат.
– Вы можете мне объяснить, что происходит?
– Сэр, я вынужден потребовать, чтобы вы развернулись.
– У меня в машине новорожденная дочка, – сказал Итан. – У нас почти кончились съестные припасы, нет детского питания, а теперь еще и тепла. Мы пытаемся попасть в Чикаго к моей теще. Можем мы с кем-нибудь поговорить?
Солдат помедлил и махнул рукой:
– Мой начальник – в центре.
– Спасибо.
Итан поехал, куда указал солдат. Там в куче стояли несколько гражданских автомобилей и фура. Он остановил машину и заглушил двигатель. Поймав выразительный взгляд Эйми, сказал:
– Я не буду делать никаких глупостей. Просто хочу попробовать, – может, нас пропустят.
Эйми набрала в легкие воздух, задержала дыхание и со свистом выдохнула:
– О’кей. Держи себя в руках.
Он улыбнулся и поцеловал жену.
Ночь оказалась холоднее, чем он предполагал, его дыхание клубилось туманом. Импровизированный командный центр был освещен фарами и прожекторами на мачтах. Итан услышал спорящие голоса и пошел на них. Группа гражданских лиц объясняла что-то военному, застывшему неподвижно с непроницаемым выражением на лице. Рядом с ним стоял навытяжку солдат с винтовкой. За ними были видны машины, «хаммер», танк и – ничего себе – два вертолета, ощетинившихся оружием.
Подойдя, Итан услышал:
– …вы не понимаете, моей жене необходим инсулин, последнюю дозу она приняла сегодня утром, а без него она…
– …с грузом ждут завтра утром в Детройте…
– …нет ни тепла, ни еды, да проявите вы хоть немного…
Военный поднял руки в успокаивающем жесте и, когда все смолкли, сказал:
– Я понимаю вашу озабоченность. Но я получил четкий приказ. Никто не может проехать за этот блокпост. Для тех из вас, у кого медицинские проблемы, у нас есть амбулатория. Что касается больниц, то они в Кливленде работают. Всем остальным я могу сказать, что предпринимаются все усилия для поставки продовольствия и восстановления подачи электричества.
– Вы можете нам сказать, что происходит? – спросил Итан.
Офицер смерил его быстрым оценочным взглядом и ответил:
– ДАР считает, что здесь находятся главари «Детей Дарвина». Отправлены группы для их захвата. Наша задача состоит в том, чтобы не пропускать никого. И к сожалению, это означает, что никто не может покинуть Кливленд.
– Это какое-то безумие, – сказал парень с бородкой, стоявший рядом с Итаном. – Вы запираете целый город, чтобы поймать двух-трех террористов? В этом нет никакого смысла.
– Послушай, приятель, – вышел вперед крепкий человек в бейсболке, – я водитель фуры. Мало того что нас сжигают живьем, так еще если я не доставлю груз вовремя в Детройт, то вообще не получу ни шиша. Я не допущу этого. Так как насчет того, чтобы меня пропустить?
– Никто не проедет через блокпост.
– Нет, ты послушай меня…
– Сэр!
Военные и полицейские могли говорить «сэр» с интонацией, подразумевающей: «Еще слово – и тебе несдобровать». Голос у них звучал, как натянутая струна.
– Сэр! Немедленно возвращайтесь в вашу машину.
«Это пустая трата времени», – подумал Итан.
Он собирался уходить, когда человек в бейсболке схватил офицера за руку.
«Нет, не делай этого, будет только хуже…»
В глазах офицера, казалось, сверкнули прожектора. А солдат шагнул вперед и ударил дальнобойщика прикладом в лицо.
Звук раздался такой, будто яйцо уронили на асфальт. Человек рухнул на землю.
Итан увидел на «хаммере» за двумя военными какое-то движение.
Крупнокалиберный пулемет развернулся и взял бунтовщиков на прицел. До машины было метров шесть, но и с такого расстояния диаметр ствола выглядел настолько большим, что казалось – в него можно залезть.
Итан уставился на человека за пулеметом. Он был привлекателен, как бывают привлекательны блондины. Щеки его разрумянились под шлемом, руки в перчатках на оружии, палец на спусковом крючке. Ему, казалось, было не больше восемнадцати, на лице испуганное выражение.
Что происходило? Как и когда ситуация приняла этот странный поворот? Как они оказались в мире, где в продовольственных магазинах нет продуктов, где терроризм – это совсем не то, что происходит с кем-то другим? В мире, где твоя жизнь подвешена на такой тонкой ниточке, как страх в сердце восемнадцатилетнего мальчишки.
Гражданские, казалось, замерли. Дальнобойщик на земле произвел какой-то хлюпающий звук.
Итан медленно поднял руки и начал отступать, не сводя глаз с солдата за пулеметом. Один шаг, второй. Он отделился от группы, развернулся и пошел к «хонде», где его ждали жена и дочь.
– Ну что там? – спросила Эйми, и по ее взгляду он понял, что́ она почувствовала, увидев выражение его лица. – Что? Что случилось?
– Ничего, – сказал он и завел машину. – Мы возвращаемся.
Вот несколько соображений о свободе. Свобода – это не диван.
Это не телевизор, не машина и не дом.
Свободой нельзя владеть. Свободу нельзя отложить на потом. Свободу нельзя рефинансировать.
Свобода – это то, за что нужно сражаться каждый день. Природа свободы жидкостная, она, как вода в дырявом ведре, склонна утекать.
Если не принимать никаких мер, то отверстия, через которые она вытекает, увеличиваются. Когда политики ограничивают наши права, чтобы «защитить нас», мы теряем свободу. Когда военные отказываются раскрывать факты, мы теряем свободу. Хуже всего, когда страх становится частью наших жизней, мы добровольно поступаемся своей свободой за обещание безопасности, словно свобода не является первоосновой безопасности.
