Лев Гурский - Есть, господин президент!

Я сидел и наслаждался стрекотом цикад, пока не понял, что цикад никаких в машине быть не может и это в кармане надрывается одна из двух моих мобил.

Софья Андреевна доложила, что Виктор Львович Серебяный звонил мне еще дважды, с разрывом в два часа, причем второй раз сказал, что почти уже умирает, и голос у него при этом был та-ко-о-ой…

Достал ты меня, старик, подумал я. Ну хорошо, твоя взяла. Все равно после этих клоунов ничего серьезного в голову не лезет.

— На Котельническую, к высотке, — приказал я шоферу. — И выберете маршрут подлиннее. Надо хоть немного проветрить мозги.

Глава седьмая Бомбаст и компания (Яна)

Мы сидели в «Блиндаже» и наворачивали по третьей порции сладких блинчиков с клубникой. Порции были не только большими, но и бесплатными: внезапная халява от блинщика Бессараба перепала Максу-Иозефу за то, что он геройски спас меня из-под трамвая, а мне — за то, что я геройски уцелела. Счет килокалорий в моем желудке наверняка перевалил за тысячу. На счастье, папа-Штейн с мамой-Штейн не страдают склонностью к полноте, так что Яночка унаследовала от родителей очень правильные гены.

— Парацельс? — Я с удовольствием прикончила очередной блин. — Хм, Парацельс… Что-то я не слышала о таком кулинаре.

Сидящий напротив гражданин Великого герцогства Кессельштейн помотал белобрысой арийской головой:

— Филипп Аурелий Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм, он же Парацельс, никогда не был кулинар.

Длиннющую цепочку слов Макс-Йозеф отчеканил без запинки и преисполнясь благоговения. Оно и понятно. Если поставить это многоступенчатое германское имя рядом с его собственным, всего-то двойным, сравнение выйдет не в пользу герра Кунце.

— Тогда кем же он был? — выразила я вежливое удивление. На обочине моей тарелки лежали еще две клубничины — крупная и немного помельче. Я колебалась, с какой начать.

— Парацельс был знаменитый врач, алхимик, путешественник и оккультист, — принялся добросовестно перечислять Макс-Йозеф. — А еще оригинальный натурфилософ.

Ох уж эти мне дилетанты! Стоит человеку более-менее прилично овладеть одной-двумя науками, как он сразу воображает, что сделался большим специалистом сразу во всем на свете. Примерно такой вот гастроном-любитель — между прочим, доктор философских наук и профессор МГУ — пригласил меня однажды в гости. Он надеялся соблазнить Яну Штейн настоящей грузинской хашламой и первозданным салатом «оливье», а потом, на волне успеха, завлечь в постель. И что же в итоге? Хашлама у него оказалась так себе — бульон недостаточно острый, мяса мало, помидоров нет совсем. С «оливье» ученый муж и вовсе оскандалился: вместо дикой куропатки порубил в салатницу заурядную фабричную куру. Позор! Я была вынуждена прочесть ему краткую лекцию о том, чем подлинный «оливье» отличается от позднего новодела — салата «Столичный», запущенного в тираж шеф-поваром ресторана «Москва»… Короче, до койки у нас дело не дошло. Я, главное, была не против. Однако к финалу моей лекции по физиономии профессора разливалось уже такое уныние студента-троечника, что снова разжечь этот костер нечего было и пытаться. Ромашки спрятались, поникли лютики.

— Если этот ваш знаменитый Остап Сулейман Берта Мария Бомбаст фон Гогеншнапс вовсе не кулинар, — осведомилась я, — на фига же ему было работать по чужому профилю? Вот мой учитель, мастер теоретической кулинарии Адам Васильевич Окрошкин, к примеру, никогда не взялся бы писать монографию по оккультизму.

Выбрав ягоду покрупнее, я обмакнула ее в сироп, а затем уж присовокупила к ней половинку блина.

— Парацельс жил в XVI веке, — напомнил мне Макс-Йозеф с чуть заметным упреком в голосе. Как будто я была в этом виновата. — Тогда многие имели широкий профиль. Как врач, он не мог не быть немного химик, фармацевт, гастроном. А еще он занимался духами.

Герр Кунце сделал ударение на первом слоге — «дУхами». Я по наивности решила, что ариец заплутал в неродном русском языке.

— ДухАми? То есть парфюмом, да? — переспросила я.

— Нет, дУхами, то есть бестелесными существами, — заупрямился Макс-Йозеф. — Он их поделил на несколько видов, даже написал отдельную книгу «О нимфах, сильфах, пигмеях, саламандрах».

Я чуть не поперхнулась клубникой: ну и винегрет был тогда в ученых головах! Этот Бомбаст-и-так-далее перемешал кислое с пресным. Нимфы, по-моему, — сказочные бабы, пристающие к туристам в лесу, в горах и на воде. Сильфы — что-то воздушно-капельное, из Толкиена. Саламандры — реальные ящерицы воинственного нрава. О пигмеях же я знала только то, что они маленькие, черные, дикие и почти все живут в Африке. Кроме одного племени, которое некий скупой британец выписал для работы на своем конфетном заводике.

— Не слабо, — отдышавшись, сказала я. — А еще какие оригинальные идеи были у этого вашего деятеля? Он, часом, не верил в летающие тарелки? Не проповедовал раздельное питание?

— Вряд ли, — утешил меня белобрысый Кунце. — В источниках про такое не сказано. Он верил в космическое вещество Илиастр и придумал теорию «аструм корпоре», небосвода тела. Он считал, что органы человека соответствуют звездам и планетам. Юпитер—печень, мозг — Луна, сердце — Солнце, селезенка — Сатурн…

Час от часу не легче! Воображаю, какую поваренную книгу мог написать прибабахнутый алхимик XVI века в период лунного затмения мозгов. «Возьмите тинктуру свиной желчи, смешайте с молотым миндалем и крупно нарезанными яблоками. Когда же Венера войдет в знак Девы, добавьте по полторы унции сахара, изюма, сурьмы, олова и ушной серы». Брр! Вряд ли рестораторы Европы оценили советы знатока сильфов-эльфов. Гастрономия — наука точная, сказкам в ней не место. Вы можете заморочить тысячу тысяч умных голов рецептом философского камня, но стоит вам хоть раз, готовя простой яблочный струдель, забыть про лимонную цедру или корицу, как вас немедленно уличат.

— Послушайте, Макс-Йозеф, — вдруг осенило меня, — а Парацельс умер своей смертью? Ну-ка, отвечайте честно. Я не думаю, что в те времена сердитые клиенты требовали жалобную книгу или стучали в Общество защиты прав потребителей.

— Сказать по правде, — впервые засмущался ариец, — умер он не то чтобы от старости. Ему, некоторым образом, слегка проломили череп в одном кабаке в городе Зальцбурге в 1541 году… Но вы не думайте, — поспешно добавил Кунце, — это не имеет связь с «Магнус Либер Кулинариус», нет. Все источники, какие я изучил, сходятся на том, что мэтр стал жертвой своего характера.

— Он был тяжелым человеком? — понимающе кивнула я. Есть люди, которые сами напрашиваются на удар по башке.