Глен Кук - Коварное бронзовое тщеславие

Люди хотели вернуться к делу. Хотели поскорее оказаться под крышей.

Когда непонятное происшествие закончилось, возобновились попытки изгнать боль из выживших. Святой отец гундосил, перечисляя причины, по которым Страфа была столь особенной. Таковых нашлось множество, причем искренних. Я плакал, потому что мои друзья, как и я сам, считали ее удивительной.

Отец Америго наконец закончил. Пришла пора нам, гробоносцам, проводить Страфу в склеп. Нас было всего четверо, однако Страфа ничего не весила, и гроб оказался легким. Мы внесли его и поставили. Я смотрел на Страфу, желая, чтобы время замерло, пока Барат не увел меня обратно под дождь, позволив насквозь вымокшим нетерпеливым старикам запечатать гробницу.

Я поплакал еще немного. Как и все остальные, способные на это. Только Пенни не питала к Страфе искренней любви, но даже она готова была изменить свое мнение и теперь собиралась продемонстрировать серьезность своих намерений.

Страфа Альгарда была любовью моей жизни. Моей душой и сердцем. Она не могла стать прекрасней, даже если бы я выдумал ее. И теперь нам, по-прежнему пребывающим в царстве смертных, предстояло выяснить, почему кто-то решил, что мир без нее будет лучше.

Я не был готов полностью принять идею Турнира мечей. Она казалась слишком странной. Однако Альгарды поверили. Хотя мысль о том, что последний уцелевший получает все, выглядела глупой… Откуда взялось столько игроков, уверенных, что они не могут проиграть?

Все тайны так или иначе будут раскрыты. Сегодня под дождем собрались люди, любившие Страфу и, как один, верившие, что истина восторжествует. Потому что они об этом позаботятся.

21

Хотя мы организовали похороны в ортодоксальных традициях – по крайней мере внешне, – поминального обряда над гробом проводить не стали. Метательница Теней хотела подождать до конца похорон. Я объявил об этом присутствовавшим, прежде чем сломался, когда кладбищенские работники опечатали гробницу. Я хотел, чтобы все собрались дома у Страфы. Мы устроили бы пир в ее честь и поделились воспоминаниями.

Я не ждал от этого ничего хорошего. Однако мои ожидания не оправдались, возможно, благодаря Барату, который активно перемещался в толпе, раздавая личные приглашения.

Он побеседовал с такими светочами, как Белинда Контагью и генерал Туп, которых Констанция Альгарда вполне могла счесть полезными в запланированной ею войне.

Я никогда не был одиноким волком – ведь я представлял лицо, и кулак, и мальчика для битья империи расследований Гаррета, – но не был и любителем участвовать в массовых движениях. Мне нравится быть собственным начальником. Однако сегодня Метательница Теней созывала войска. Она намеревалась извлечь из ножен все доступные лезвия.

Без Страфы дом казался огромной холодной, пустой скорлупой. Двое постоянных слуг, с помощью еще пары слуг Бабули и нескольких официантов, одолженных из ресторанов Морли Дотса – заодно с пищей, – организовали на удивление оптимистичный прием.

Я приветствовал гостей: мы с Баратом и Кивенс мягко пожимали руки и принимали тихие соболезнования, в то время как Метательница Теней скрылась. Она лично принимала в библиотеке избранных, которых приводили к ней Костемол и Лунная Гниль.

Старая кошмарина могла заниматься этим напоказ. Рядом с библиотечной дверью болтался Киога Сторнс. Сторожил, ковыряясь в тарелке с канапе. С маскировкой у него всегда было туговато.

Метательница Теней закидывала наживку, пытаясь заключить смертоносные союзы.

В момент затишья Барат сказал мне:

– Думаю, она собирается выйти на тропу войны.

– Жуткая мысль.

– Ты и представить себе не можешь, насколько. Здравствуй, спасибо, что пришла. Гаррет, это Лунная Плесень, сестра Тары Чейн, Маришка. Маришка, это муж Страфы. А с Кивенс ты, разумеется, знакома.

– Разумеется.

Женщина протянула руку, разглядывая меня намного более откровенно, чем ее сестра. Ей не нужно было уточнять, что «мы с Тарой Чейн – близняшки». Хотя у меня вызвали определенное сомнение слова: «Но жгучая штучка из нас двоих – я. Надо идти».

К нам приближалась Лунная Гниль, словно гроза, переходящая в торнадо.

– Они не ладят, – сообщила мне Кивенс.

– Это я понял, детка. Еще не совсем выжил из ума. Похоже, Кип собрался уходить. Может, тебе следует с ним попрощаться.

– Пожалуй.

В ее устах это прозвучало так, словно она хотела добавить: «Навсегда».

Клиенты исчерпались, и мы с Баратом получили возможность побеседовать.

– Этот парень тупой, как бревно, – сказал он. Имея в виду тот факт, что Кип Проуз даже не догадывался, что его давний лучший друг – точнее, подруга – испытывала к нему те же чувства, что и его возлюбленная Кира. В отличие от самой Киры.

– Он не воспринимает Кивенс как девушку. – Я покосился на Барата, опасаясь, что он может не одобрять увлечение дочери. Но на его лице отражалось лишь отцовское беспокойство.

– Я в это не полезу, Гаррет. Скажем, папа снова ничего не заметил.

У Кипа есть мать. Где-то. Она не участвует в его жизни, разве что пользуется деньгами, которые он ей приносит. Его родителем скорее был я, и это пугало. Поскольку означало, что он по большей части воспитывал себя сам.

– Отличный план. Он хочет, чтобы его считали крутым взрослым. Будем относиться к нему соответственно, пока он не попросит помощи.

Барат крякнул.

– Я имел в виду не совсем это.

Его интересовала дочь, а не Кип. Он хотел что-то сказать, но тут вмешалась Тара Чейн. Отцу Кивенс пришла пора превратиться в сына Констанции.

Я стоял с дурацким видом, ощущая себя задутой свечой, глядя, как мои друзья набивают животы и карманы. Слуги и официанты прикидывались, что ничего не замечают.

Позже они сами набросятся на остатки трапезы – если таковые останутся.

Все это время, несмотря ни на что, Морли Дотс, Пенни или Пулар Паленая маячили поблизости, на случай, если я начну вести себя неадекватно. Паленая и Пенни чувствовали себя в этой обстановке страшно неуютно.

Я сам ощущал себя не в своей тарелке.

Когда дождь утих, а карманы наполнились, мои друзья начали продвигаться к выходу.

В конце дня я сам думал отправиться на Макунадо-стрит. Могу просто вернуться к прежней жизни. В старом жилище будет не так больно. Барат переселится в особняк, который ему пришлось покинуть год назад. Кроме того, у себя дома я могу попросить моего делового партнера взять под контроль, изменить или даже подавить эмоции, сейчас угрожавшие моей психике.

Я не желал анализировать ситуацию, предпочитая тратить время на жалость к себе.