Надежда Попова - Утверждение правды

— Так стало быть, это он? Каспар стоит за всем этим?

— Каспар, — кивнул Курт. — И не только. Сам этот человек работает в связке с двумя другими. Один из них, имя ему Мельхиор, был покровителем кёльнского архиепископа и герцога фон Аусхазена. Думаю, вы помните эту историю, Фридрих. Другой… О другом почти ничего не известно, лишь имя: Бальтазар. Кто он, откуда, чего хочет — неизвестно. А хочет каждый из наших противников своего, пусть сейчас они и состоят во временном союзе: Каспар жаждет разрушения христианского мира и воцарения старых богов, Мельхиор — служит силам… — Курт замялся, мельком скосившись на хмурого барона, и осторожно договорил: — которые древней и страшней всего, о чем вы могли слышать и читать, после пришествия которых, быть может, не останется мира вовсе никакого.

— Видимо, — тоже бросив взгляд на фон Редера, уточнил наследник, — мне предстоит узнать еще множество из того, что я не знаю, майстер Гессе. И не только из области воинской науки или тайной политики.

— Не сегодня, — мягко возразил Курт. — Сегодня у нас нет на это времени. Есть еще одно, что вам надо знать, Фридрих, и в связи с чем нам надлежит принять решение немедленно… Мои подозрения были верны: в среде придворных есть предатель. Кто-то очень близкий к вашему отцу.

— У меня больше нет сил изумляться или сокрушаться, заслышав такие новости, — тихо выговорил Фридрих и, помедлив, так же негромко спросил: — Кто?

— Этого он не знает. Ему лишь известно, что именно от этого человека была получена информация о вашем прибытии сюда, о том, когда, как и каким образом это будет сделано. И отсюда следует вопрос: что мы будем делать?

— Вы со мной советуетесь, майстер Гессе? — с нескрываемым удивлением уточнил наследник, и Курт кивнул:

— Да. Я хотел бы принять решение, соотносясь с вашим мнением, Фридрих. Вариантов два. Барон может составить для Императора отчет, в коем будет изложено все произошедшее и услышанное, и уже на месте, своими силами, ваш отец сам отыщет предателя или обратится за помощью к моему руководству. Или же вместе с этим отчетом в Карлштейн могу направиться я.

— Отец сейчас в Праге, — не сразу отозвался наследник, вновь уставившись на огонек светильника перед собою. — Вы ведь наверняка слышали о готовящемся турнире, майстер Гессе? Он проходит как раз в эти дни…

— …и Его Величество намеревался в нем участвовать, — не дав своему подопечному договорить, напряженно проронил фон Редер.

— Они задумали покушение на меня… — выговорил Фридрих медленно и вдруг распрямился, вцепившись в край столешницы и побледнев. — А если на турнире случится гибель отца — Империя останется без Императора и наследника разом! И никто ничего не заподозрит — ведь это турнир, несчастья случаются! Я хочу, чтобы вы ехали в Прагу, майстер Гессе, — сегодня, сейчас, немедленно. Если мы опоздали, я хочу, чтобы там были вы, а если нет — расскажите все отцу и найдите того мерзавца, что продает нас. И я — еду с вами.

— Это плохая идея, — возразил фон Редер мрачно. — Вам лучше остаться здесь, Ваше Высочество. Если всё так, то даже утратив тайну своего расположения, этот лагерь по-прежнему безопасней многих других мест в силу своей неприступности. Если… если что-то случилось, вы — последняя надежда Империи.

— Боюсь, впервые вынужден согласиться с решением вашего охранителя, Фридрих, — кивнул Курт, когда наследник обратил к нему просящий взгляд. — Если потребуется ваше присутствие, Конгрегация пришлет сюда людей, которые препроводят вас куда потребуется; в достаточном для вашей безопасности количестве и надежных. Согласен, что понятие «надежность» сильно переменилось для всех нас за эти пару дней, но все же идея путешествовать в сопровождении нескольких человек через полстраны — в нынешней ситуации мысль не из лучших. Обещаю вам, что отошлю вам донесение с полным отчетом о происходящем в Праге, Фридрих, и тотчас же.

— Сделайте это, майстер Гессе, — кивнул тот решительно. — Прошу вас. Езжайте немедленно. Вы должны быть там.

— «Немедленно» с поправкой, — возразил фон Редер. — Сперва, как верно заметил майстер инквизитор, я должен составить отчет для Его Величества. Это займет немного времени, я постараюсь быть кратким.

— Разумеется, как и было уже сказано, — согласно кивнул наследник. — Я тоже припишу пару слов.

— В таком случае, я еду, как только все будет готово, — вздохнул Курт, бросив взгляд в окно, во все более густеющую тьму; спускаться в такой темени по узкой горной тропе будет то еще развлечение, но как знать, чем обернется задержка?.. — А я, с вашего позволения, пока наведаюсь к здешнему мастеру. Пару раз придумки Фридриха уже выручали меня в деле, и, если у него и впрямь есть для меня что-то интересное, не следует этим пренебрегать.

— Думаешь, началось? — осторожно осведомился Бруно, когда за их спинами закрылась дверь комнаты; Курт покосился на дальний конец коридора, на не видную во тьме лестницу, ведущую вниз, к комнате, где сейчас лежал на полу бывший зондер Браун, и обессиленно вздохнул:

— Я не знаю. Но если и впрямь с Императором случилось несчастье, нам действительно лучше быть там. А тебе, Альфред, достается задача оберегать принца как зеницу ока. Ad verbum[110].

Хауэр, до сей поры так и не произнесший ни слова, медленно поднял голову, одарив майстера инквизитора долгим, болезненным взглядом, и, с усилием разомкнув губы, выговорил:

— А это возможно?

— Альфред! — чуть повысил голос Курт, нахмурясь. — Ты мне это брось. Один дурак и один сребролюбец — не повод свергаться в бездны отчаяния и размышления над тщетой человеческих усилий. А тебе сие позорно особенно. Ты должен сделать три вещи: защитить наследника, собраться с духом и восстановить в лагере прежнюю жизнь, а значит, ты это сможешь.

— Восстановить прежнюю жизнь, Гессе? — покривился инструктор. — Ее не будет — прежней жизни…

— Так, — оборвал его Курт, воспрещающе вскинув руку. — Альфред, покуда ты не завел ту самую песню о том, что теперь нельзя никому верить, и мир теперь не станет прежним, и солнце погаснет, и земля разверзнется, послушай меня. Я всегда ценил твое мнение в том, что касалось твоей службы, ты это знаешь. Послушней меня у тебя ученика не было. Я никогда тебе не возражал, не вставал в позу, не пререкался, но сейчас — сейчас ты городишь чушь. Сейчас ты делаешь то, от чего предостерегал меня: поддаешься чувствам. Тебе нет равных в твоем деле, но, видимо, эта жизнь взаперти сделала тебя уязвимым для того, что прежде оставалось где-то там, вне твоих глаз и ушей. Позволь я расскажу тебе кое-что, Альфред? Ты не видел курьера, который был арестован год назад, потому что был уличен в передаче посланий одного из отделений местному князьку; и слава Господу, что речь шла о вещах не важных, а князек был озабочен лишь материальными благами и интересовался лишь тем, в чьих руках нынче больше власти. А кое о чем ты попросту забыл: к примеру, о служителе кураторского отделения, который наложил на себя руки, потому что в его дверь ломились твои парни, чтобы арестовать за измену. Вспомнил? Конгрегация не порождение ангельских сфер, она — собрание людей, со всеми людскими пороками и грехами. Так было и так будет. И могу отдать на отсечение правую руку, что Браун — не последний тому пример. А теперь, когда ты это осознал, напомню другое: я не один десяток раз рисковал собственной шкурой, чтобы только исполнить свой долг. Бруно — тоже. И еще многие и многие в Конгрегации, и в том числе те парни, что сейчас сидят в своих комнатах, и им, Альфред, не менее скверно, чем тебе. Они, жизнь свою положившие на служение, сейчас так же беснуются и сокрушаются оттого, что кто-то из них оказался с гнильцой. И каждый думает о том, как теперь смотреть тебе в глаза. Они знают, что сейчас ты говоришь мне, что думаешь; знают, и потому готовы в лепешку расшибиться, чтобы доказать тебе, что стоят твоей веры в них. И они — стоят. И докажут. Все, что нужно, — это чтобы ты не начал теперь считать враждебным весь окружающий мир.