Тыквенная магия - Лариса Петровичева
– Потом?
– Ну что потом, схоронили. Сандерсон женился снова.
Дерек подался вперед и негромко, но отчетливо произнес, глядя в глаза Родриксона:
– Абрахам, я знаю всю правду. Младенец выжил, вы его скрывали все это время, потом отправили из поселка, потом он вернулся под новым именем.
Родриксон откинулся на спинку кресла и принялся крутить в руках нож для бумаг. На всякий случай Дерек шевельнул запястьем, приводя свой метательный нож в боевую готовность. Мало ли, вдруг поселковый староста совсем дурак?
Но он не был дураком – отложил нож и спросил:
– Как вы догадались?
– Просто подумал, что у Кирка Гартунга отличный дом. Наследники должны водить хороводы возле такого родственника, правда? А тут он умер, никто не появился, но кого-то вы все-таки ждете и не отправляете документы в регистрационную палату, чтобы дом перевели в собственность государства.
Родриксон скривился. Ему следовало все предусмотреть, но он не думал, что дело дойдет до столицы, и сюда пришлют такого, как Дерек, а не какого-нибудь держиморду, который хорошо выпьет, закусит и подпишет все бумаги так, как нужно местным.
– Ну да, Конлет жив, – неохотно ответил Родриксон. – Кладбищенский сторож услышал, как младенец запищал под землей, побежал ко мне. Раскопали, достали.
– Почему не сказали отцу?
Родриксон нахмурился, словно в самом деле не мог понять, почему тогда промолчал и не обрадовал безутешного вдовца такой прекрасной новостью.
– Вот честно вам говорю, не знаю, – ответил он, и Дерек увидел, что поселковый староста не врет. – Ко мне словно что-то прикоснулось тогда и велело держать рот закрытым. Я взял мальчика в свой дом, мы жили в полной тайне.
Должно быть, дар пробудился в ребенке как раз тогда, когда он ожил в гробу рядом с мертвой матерью.
– Потом?
– Потом отправил его в школу, потом он захотел учиться артефакторике, – неохотно ответил Родриксон. – Потом вернулся, купил дом вдовы Хиллтрип, отремонтировал. Тут все удивлялись: как это, артефактор, настоящий, и в нашей глухомани. А он сдружился с Сандерсонами.
Поселковый староста умолк. Дерек его не торопил.
– Я как-то спросил его: “Ты хочешь побыть с семьей?” – наконец, сказал Родриксон. – Он ответил, что ему надо быть рядом с теми, кого он ненавидит всем сердцем. И с тем, кого любит. Со мной.
– Почему же он ненавидел отца? – спросил Дерек, хотя понимал, почему. Старый Сандерсон жил припеваючи, завел новую семью, захаживал в гости к Миранде и не вспоминал покойную жену и ребенка.
– Потому что если бы папаша Сандерсон не чесал мотовило обо все, что движется, Миранда не отравила бы мать и ребенка, – недовольно ответил Родриксон. – Вот я как женился – все, никаких больше посмотреть на сторону. А он…
– А потом вы придумали эту схему. Старый Сандерсон умер, инквизиция обвинит его дочь в злонамеренной магии и казнит, а дом и землю можно будет купить с торгов. А потом в Аунтвене появится законный наследник Кирка Гартунга и будет тихо и спокойно жить дальше. Верно?
Родриксон вздохнул и угрюмо кивнул. Дерек вздохнул и подумал, что его дело подошло к концу, и он уедет отсюда завтра.
– Я оформил бумаги по адвокатскому запросу, – сказал он. – Алеида Сандерсон не является злонамеренной ведьмой и официально вступает в наследство.
Поселковый староста усмехнулся.
– Она не успеет, господин Тобби. Конлет обо всем позаботился.
Дерек улыбнулся и вспомнил лица ребят, когда предложил им совершить подвиг. Генри решительно кивнул, а Талбот ответил, что они с приятелями всегда за любое хорошее дело, особенно если им потом дадут мясного и спиртного.
Дерек ответил, что даст денег, а уж потом они сами разберутся, как именно их потратить. На том и договорились.
– Позаботился? – с улыбкой переспросил он. – Неужели вы думаете, что я не сделал то же самое?
Глава 18
Когда Конлет дотронулся до тыквы, Алеида почувствовала прикосновение тех колючих молний, которые побежали по ее пальцам, когда Дерек оживил заклинание Увеличительного стекла. Только сейчас это было что-то намного больше и сильнее. Это была та мощь, которая отторгала душу от тела.
Конлет завизжал – истошно, тонко, словно все его нутро выворачивалось наружу. Рука будто прикипела к тыкве, и Алеида вдруг поняла: все кончилось. Теперь она в безопасности. Этот человек больше ничего не сможет ей сделать.
В тот же миг в дом ворвались Генри Тольцер и Талбот Шуппе. В руках парни держали отцовские ружья – по их лицам было видно, что они перепуганы насмерть, но готовы пустить их в ход, если потребуется.
Алеида шарахнулась к ним – парни встали, чтобы закрыть ее собой, и Талбот завороженно произнес:
– Да твою же мать, все, как он говорил! Это ж Кирк! Не умер!
– Ты это! – прокричал Генри, держа Конлета на прицеле. – Ты давай-ка стой на месте!
Но Конлет не мог никуда сбежать: он приплясывал возле столика с тыквенным фонарем, от его руки поднимался пар, и чем сильнее он старался освободиться, тем больше влипал в оранжевый плен. Он дернулся в сторону, не прекращая визжать, и Алеида увидела, как незримая рука оттолкнула его обратно, к столику.
– Да он заперт! – с облегчением воскликнул Генри и опустил ружье. – Сидит в невидимой клетке! Алеида, это ты его заперла?
– Нет, – ответила Алеида, наконец-то понимая, что именно сделал Дерек, когда вырезал тыквенный фонарь. – Это его собственный метод расслоения пространства.
Визг оборвался, и Конлет рухнул на колени, не убирая руки от тыквы. Алеида опомнилась и схватила Талбота за руку.
– Беги, зови всех сюда, скорее!
Талбот опомнился и вылетел из дома.
Далеко бежать ему не пришлось. Через несколько минут в дом вбежал Дерек и с облегчением вздохнул, убедившись, что его ловушка сработала. За ним вошел Родриксон, и Алеида увидела, что поселкового старосту сопровождают близнецы Голдинер, крепыши и забияки – Дерек получил им роль охранников, и они справлялись с ней со всем старанием, не сводя с Родриксона ни глаз, ни отцовского ружья.
