Три сестры. Диана (СИ) - Сдобберг Дина
— Я не думала, что так… — с его стороны и правда звучало как-то не так.
Но у меня то и в мыслях не было, что ему внимания оказывается не хватает. С Генкой я всегда была собой, а подстраивался он. Кто бы мог предположить, что у него такие мысли?
— А я устал быть ненужным и вечно навязываться, — вздохнул он за моей спиной. — А тут мужики ещё зудят, что мол чего это за нужда такая так часто по делам партии ездить, мол ты б сам наведался и тому «партии» все дела бы поотрывал, пока рога фуражку не приподняли, — признался он.
— И ты решил на опережение действовать? — невесело усмехнулся я.
— Галька за мной с самого приезда бегала, её мать и запирала, и лупила. Во время дежурства на кп пробиралась, у Васильевича в кузове пряталась. Мол, всё знаю, но хоть увидеть. — Он ненадолго замолчал, и только потом продолжил. — Помнишь, нашу годовщину? Я тогда отпросился, вечер готовил, ты должна была с работы прийти. А уже и вечер, а тебя нет. Я в школу пошёл. Мне там и сказали, что мол лектор заболел, тебя попросили, если ты не занята. А ты сказала, что можешь, вечер вообще ничем не занят и сорвалась даже не предупредив. Я тогда злой был, домой пришёл, спирт, что у тебя для растирки стоял выпил, взял перчатки и в спортзал пошёл. А тут Галька…
— А меня дождаться? Да хоть раз бы сказал! Да хоть бы скандал устроил за эти поездки! Нет, всё молчал! — развернулась я к нему лицом. — Да если бы мы хоть раз об этом поговорили…
— Что я должен был сказать? — нахмурился он.
— Что я веду себя так, как тебя не устраивает! Что ты чувствуешь себя на втором месте, что тебе не хватает внимания и заботы от собственной жены! — тыкала я ему пальцем в грудь.
— Опять унижаться и выпрашивать крохи, — скривил он губы в усмешке.
— А меня значит унизить на всю часть можно было? — закипела в душе обида.
— Дин, я не тебя унизил, я сам опустился, — мгновенно погасил этот пожар он.
— Видела я, — всё равно отвернулась от него.
— Видела она, — крепче сжал меня он. — Не было к тому дню ничего уже. И Гальке я уже сказал, что женат и всё, хватит. Да я от неё по части, как от чумной бегал и прятался, пятой дорогой обходил. Дома жарко, окно открыл, сам спать завалился. Тебя же знаю, что не будет, а я, если помнишь, только утром с дежурства снялся после ночи. Просыпаюсь от твоего голоса, а под боком Галька.
— И ты без порток, — хмыкнула я, вспоминая. — А я тебе говорила! А ты всё «в одежде тело не отдыхает». Хорошо отдохнул? А теперь как? Из части переведут, я на Кубани тоже не особо прижилась. Мне местные твои переводы простить не могут. Но сами-то всё равно помнить будем. Да и… А сын как?
— Пока деньгами буду помогать. Там дальше видно будет, — ответил мне он. — Дин… Ты если решила вернуться…
— Ты чего это как семафор красным залился? — обернулась я, удивившись тому, как это у Перунова и слов не находилось.
— Дин, у тебя если появился кто, то ты мне сразу, здесь скажи, — смотрел муженёк куда-то над моей головой.
— А что, разведка в лице твоей тёщи ненаглядной, не донесла? — начала звереть я.
— Ты мою тёщу не трожь, она у меня святая женщина и надёжный товарищ. Просто сказала, что если и завела кого, то право на это имеешь, и не мне на твою верность надеяться. — Ответил он.
— Завела, Перунов! Как от тебя уехала, так под новый год и завела! Когда твоя тёща, тебя кобеля защищая, предложила представить, что похоронка на тебя пришла! Я от этого и родила. Идиот! Я живу у всех на виду, в одном доме с хозяйкой, у меня мама с ребёнком со мной в одной комнате спят, да я если поговорю с кем больше пяти минут, уже косые взгляды в спину, а если б прошлась с кем, или как к тебе в окно лазили… Да меня бы местные бабы на вилы подняли! А ты мне тут всё простить готовишься? — с каждым словом я зверела всё больше.
— Так их понять можно. Ты красивая, фигуристая. По тебе в жизни не сказать, что ты из деревни, — начал улыбаться Генка, чем разозлил ещё больше. — А в то, что там полный колхоз слепых мужиков я не поверю.
— Ты не поверишь? — сорвала я платок с головы, как в детстве.
Откуда-то неизвестно, из под вороха обид и рамок педагогического и партийного образования вылезла оторва Динка.
— Ну наконец-то! — заржал рыжий. — А то и не узнать, вся такая тихая и грустная.
— А мне веселится повода нет! У меня муж кобель! — налетала я на него с кулаками.
— Дин, — хохотал минут десять спустя Генка, свалившись со мной вместе в снег. — А ветер-то стих совсем!
Глава 15
Отпуск на Байкале пролетел незаметно. В этот раз я с сёстрами была меньше, чем с Геной. Даже переселилась к нему под добродушные шутки сестëр.
— У нас с тобой такого никогда не было, чтобы тихо, спокойно и только мы двое, — улыбался Генка, ведя меня за руку вдоль берега.
— Смотри какая собачка пушистая, — заметила я любопытного зверя.
— Какая же это собака? Это же лиса, чернобурка. Местные говорят, что на остров по льду зимой много разного зверя приходит. — Остановился муж.
— Не уходит, как будто нас рассматривает, — заметила я.
— Ну и пусть смотрит, — хмыкнул он в ответ. — Вчера надо было приходить смотреть.
— Это когда ты из бани бегом до прорубя голышом бежал? — ехидно спросила я.
— Не голышом, а в кальсонах. И после бани прорубь самое оно. А ты шумела на всю округу, — напомнил Генка.
— Потому что место незнакомое, глубина аховая, ты только из госпиталя! А утянет течением под лёд, как бельё во время стирки? Ну голову ты исключительно, чтобы фуражку носить используешь или там кроме таблицы твоих угломеров для стрельбы ничего нет? — ворчала я. — И кстати, мне ты в прорубь окунуться не разрешил.
— С ума сошла? — возмутился Генка. — Куда тебе-то? Застудишься же!
В таких разговорах, вроде ни о чём, и в то же время таких важных для нас двоих, сгорало время. На Кубань я возвращалась с полным осознанием, что ненадолго. И это чувство, знание того, что скоро всё закончится, окрашивало всё вокруг в новые краски. И то, что придётся всё начинать заново в тридцать лет, уже не пугало.
Я не могла этого объяснить, но эти два с половиной года я себя чувствовала словно полотнище флага, которое трепет ветер. И в тот день, когда мы с Геной впервые стояли на берегу Байкала, и я ощущала его за своей спиной, мне как будто вернули опору.
— Уууу, Матрёна, ты посмотри, как глазищи-то блестят, — встретила меня Мария Борисовна.
— Как отдохнула? — хитро улыбалась мама.
— А то ты не знаешь, — закатила я глаза.
— Судя по твоему виду, дочь у меня всё-таки мужняя жена, а не разведёнка, — пожала плечами мама. — Вот оно и хорошо. А то уже извелась вся, как туча грозовая вечно. Мужика наказать нужно, не так, что самой от того наказания хуже становится.
— Ты поэтому Генке не говорила есть у меня кто или нет? — спросила я.
— А и ничего страшного, с твоим Генкой не случилось. Ревность, она если в меру, дурную башку хорошо прочищает, — мама даже и не пыталась скрыть того, что очень довольна итогом.
От Генки шли телеграммы. Короткие, но знаковые для будущего. «Перевели в Москву. Принимаю часть». Или короткая, всего в одно слово " Жди'. А я поняла, что он едет. А значит, пора завершать дела. О том, что уеду по новому месту службы мужа, я предупредила сразу по возвращению. Секретаря райкома, председателя и Марию Борисовну. Остальные и так всё узнают.
И всё равно приезд Генки стал неожиданностью. Я была в школе, заполняла журнал после уроков, когда после короткого стука в дверь в класс вошёл муж. В парадной форме, с наградной планкой и медалями.
— Где тут можно забрать домой самую красивую учительницу? — улыбался он.
— Ген, — засмеялась я.
— Давай ещё поспорь со мной, — обнял меня он.
Шла я с ним домой под ручку, уверенная, что самое большее, через четверть часа знать о приезде моего мужа, будет знать весь колхоз.
— Ты смотрю домой особенно не торопишься, — наклонился к моему уху Генка.
