Павел Амнуэль - Что там, за дверью?

Дин с Фионой расположились в гостиной на привычных местах — чтобы видеть пейзаж за окном: заходящее солнце, лес на склоне холма, лысую вершину, темную в предзакатный час, будто на холм надели черную шапочку.

— Прошло? — участливо спросила Фиона, когда Себастьян смешал себе виски с содовой и сделал несколько глотков, чтобы привести в порядок мысли.

— Мне опять пришлось ему объяснять основы Мультиверса, — усмехнулся Форестер. — Всякий раз этот тип выбирает почему-то ту из своих ветвей, где слыхом не слыхивали о спектральных возможностях человека.

— Как прошлой весной? — нахмурилась Фиона.

— Примерно, — кивнул Форестер.

— Эй, — сказал Себастьян, поставив бокал на журнальный столик. — О чем вы? Что было весной?

— Посиди, — мирно произнес физик, — сам вспомнишь.

Памела внесла на блюде пять маленьких тарелочек с темными жустинами, Форестер сказал «Как я голоден!» и сразу откусил от своей, расплывшись в блаженной улыбке.

— Оставьте для Элен, — предупредила Памела.

— Пам, — сказал Себастьян, — ты гоже запоминаешь все, что…

— Нет, — покачала головой Памела. — Ты знаешь: я не люблю это… Эти переходы… И всякий раз нервничаю, когда ты… Тебе это так необходимо, Басс? Фиона, хотя бы ты его отговорила! Элен сколько раз пыталась, но он ее не слушает! И всякий раз возвращается в таком вот состоянии — ничего не помнит, ничего не понимает, весь там, где…

— Но Басс быстро восстанавливается, верно? — мягко сказала Фиона. — Еще полчаса, и он…

— А тебе, Пам, — перебил Себастьян, — тебе никогда не становится интересно… нет, не то слово… жизненно важно… нет, тоже не то… просто необходимо поискать среди своих частот ту, где ты другая, где ты можешь что-то такое, чего не можешь здесь?

— Нет, — резко сказала Памела. — Я не хочу хоронить дочь, а в множестве ветвей я это уже делала. Я не хочу терять тебя, а в множестве ветвей это случилось. Я выбрала однажды эту мою жизнь, она мне подходит, и я хочу ее прожить до конца, а потом…

— Потом ты все равно… — начал Себастьян.

— Потом выбирать буду не я, а случай, — возразила Памела.

— Не случай, — подал голос Форестер. — Я тебе много раз объяснял, Пам, — не случай выбирает мир, в котором ты ощущаешь себя, а ты сама, сознательно или, чаще всего, бессознательно.

— В момент смерти…

— Тем более в момент смерти. Ты видишь темную границу между мирами, видишь светлый выход и идешь к нему — ты сама выбираешь, к какому выходу идти, в какой ветви оказаться, и чаще всего идешь туда, где еще живы твои родители или дети, если они ушли прежде. Это в натуре человека, где бы он…

— А вот и Элен, — сказала Фиона, прерывая разговор, почти ежедневно повторявшийся с бессмысленной периодичностью.

Элен вошла стремительно, будто маленький смерч пронесся по комнате. Она подбежала к Памеле и поцеловала ее в щеку, подбежала к Себастьяну и похлопала его по плечу, взяла с подноса оставшуюся жустину, откусила большой кусок и принялась жевать, внимательно глядя на гостей и родителей.

— Папа, — сказала она, — ты опять прожил ту жизнь, которую…

— Он хочет понять тайну твоего рождения, — пожал плечами Форестер. — Хочет понять, почему именно тебя они с Памелой решили удочерить в российском городе. Если бы они взяли другую русскую девочку, не случилось бы ничего, что привело к твоей смерти. Он хочет понять, почему именно я оказался другом Фионы — если бы не эта случайность, то события развивались бы иначе, и чем бы закончилась история с твоими синяками…

— Дин, — спросила Элен, — вы хотите сказать, что отец до сих пор ничего не понял?

— Давно он все понял! — воскликнул Форестер. — Да и не может он всякий раз попадать на одну и ту же ветвь, это физически невероятно! Все равно что электрону повторить один и тот же путь с теми же квантовыми числами. Так не бывает.

— Так не бывает… — повторил Себастьян. — Скажи мне, Элен, — обернулся он к дочери, — кто все-таки наставил тебе синяков? Если бы Пам не увидела кровоподтек на твоем плече, я не обратился бы к Фионе, Фиона не обратилась бы к Дину, миссис Бакли не обратилась бы в опекунский совет… И еще, — Себастьян обернулся к Фионе, — как получилось, что твой друг Дин оказался именно тем человеком, единственным, кто сразу смог понять… Много ли физиков занимались эвереттикой и многие ли физики согласились бы с Дином, что человек — это кинопленка, в которую впечатаны лишние кадры, и их можно увидеть, если провести быструю съемку?

— Думаю, — вместо Фионы ответил Форестер, — что я такой один. И на той Земле, и на этой, и бог знает на каких еще.

— Вот! — воскликнул Себастьян. — И именно вы оказались другом Фионы, и именно Фиона оказалась…

— Не надо, Басс, — поморщилась Фиона. — Не изображай из себя сыщика. Конечно, это не случайно. Хотя, вообще-то, могло быть и игрой случая. Как ни мала вероятность совпадений, они случаются обязательно. Скажем, как зарождение жизни на Земле, тебе известен этот парадокс?

— Боюсь, что… — начал Себастьян. — Я не силен в биологии.

— При чем здесь биология? — раздраженно сказала Фиона. — Это изучают во втором классе! Или ты… — она внимательно всмотрелась в лицо Себастьяна и добавила мягко: — Извини, я все время забываю, что твои воспоминания… Господи, ты и смерть Элен все время переживаешь, да? Для меня это теоретическое знание, а ты…

— Пам, — сказал Себастьян, — ты тоже…

— Нет, — решительно сказала она, — для меня это, к счастью, тоже просто информация, я бы не смогла жить, если…

— А как же ты сумела… там…

— А ты?

— Я… Я здесь, и здесь жива Элен, хотя так непривычно видеть ее… взрослой. Но что стало там со мной?

— Боюсь, — сухо произнес Форестер, — что на той ветви вы погибли, Себастьян. И давайте я поставлю все точки над i. В конце концов, это мой эксперимент, и если вы захотите дать мне в морду, у меня не будет права обижаться.

— Эксперимент? — пробормотал Себастьян.

— Двадцать шесть лет назад, — кивнул Дин. — Сейчас это уже давно признанная теория, эффект Форестера, если вы возьмете в руки любую книгу по физике Мультиверса. А тогда я был молод, писал диссертацию, был упрям и настойчив, сейчас мне не хватило бы упорства. Я изучал квантовую механику, увлекся идеями Эверетта, в то время они вовсе не были общепризнанными. Разветвления миров, бесконечные вселенные Мультиверса, точки бифуркации… Русский ученый Юрий Лебедев писал о склейках — о том, что разветвленные вселенные не полностью изолированы друг от друга… И тогда я подумал: человек не может потерять связь с самим собой после того, как сделал выбор и все варианты этого выбора начали осуществляться — на разных ветвях. Я изучал теорию суперструн и подумал: на квантовых отрезках времени все мои «я» во всех вселенных объединены, я существую здесь и сейчас, здесь и сейчас существует мое сознание, но я везде, я и никто иной, я связан сам с собой квантовыми переходами, и если бы у меня был фотоаппарат или видеокамера, которые могли бы снимать с квантовой частотой, я бы увидел, что каждый квант времени я другой — из одной ветви, из второй, третьей, миллионной… И лишь суперпозиция кадриков создает меня таким, какой я есть. Понимаете?