Сергей Лексутов - Ефрейтор Икс

Она удивилась:

– Как это?

Он переключил вновь на малый масштаб, навел на свой родной Урман, показал ей на местник, торчащий на пределе дальности, сказал:

– Это радиотрансляционная вышка, которая стоит в ста метрах от моего дома в Урмане…

– Так далеко?! – снова изумилась она.

– Ну, разве ж далеко? У нас и из Белоруссии служат, и с Украины…

Быстро щелкая тумблерами, Павел выключил станцию. Пульт погас, и стал серым, скучным, безжизненным, будто закрылись ставни.

Павел поглядел на часы, сказал тихо:

– Скоро одиннадцать…

Она кивнула:

– Да, да, пошли…

Девушек увезли, и Павел вздохнул с облегчением, все вернулось в привычную накатанную колею. Где-то впереди, через четыре месяца, она оборвется сама собой, и тогда не будет тоски, не будет так больно колючая проволока сдавливать душу. Господи! Да в колючке ли дело? Каждый день ведь можно в самоволку бегать! Голосок внутри скрипнул: – "И каждое утро сапог командира или замполита будет тебя в дерьмо втаптывать…"

Павел разделся и завалился спать. Все к черту! Солдат спит, а служба идет.

На следующий день было воскресенье. Включений не было ни ночью, ни днем. Павел бродил по расположению, путаясь сапогами в высокой траве. Его догнал Кузьменко, попросил:

– Послушай, Павлик, одолжи мне свою пилотку, че ша?

– В самоход, что ли, собрался? – хмуро осведомился Павел.

– Ага… Вчера с девушкой договорился – малина в сметане… – Кузьменко сладострастно причмокнул губами.

– Не положено салагам в самоволки ходить… – еще мрачнее пробурчал Павел.

– Да ладно… Скажи, что пилотки жалко…

– Ничего не жалко. Я ж в самоволки не бегаю, а на дембель поеду в шапке. Бери…

– Вот спасибо! А то у меня голова большая, только твоя пилотка и как раз…

Кузьменко убежал. А Павел побрел дальше. С одной стороны к проволоке подходила рощица боярышника, и тут костер почему-то не рос, а вся полянка заросла веселым лесным разнотравьем. Павел набрал большой букет цветов и пошел в казарму. Котофеич, все время сопровождавший его, разочарованно плелся позади, он еще ни разу в жизни не отходил от родной станции так далеко. Зайдя на кухню, Павел пошарил в шкафу, нашел литровую банку, забрал ее, налил воды и втиснул туда букет. Прищепа возразить не решился. Павел поставил букет на тумбочку возле своей кровати.

Могучий, увидевший этакую лирику, понимающе ухмыльнулся:

– Ба, товарищ ефрейтор втюрился…

– Заткнись! – рыкнул Павел, и, сунув руки в карманы, пошел из спального помещения.

Могучий добродушно проговорил:

– Ну, чего ты злишься? От такой отказываться – дураком надо быть…

Могучий от избытка чувств вдруг облапил Павла своими ручищами, приподнял и перевернул вниз головой.

– Ну, и что дальше? – равнодушно промолвил Павел, даже не вынимая рук из карманов.

Могучий перевернул его и поставил на пол.

– Сейчас я превращу тебя в мешок ломаных костей! – свирепо прорычал Павел.

Могучий мгновенно принял борцовскую стойку. Физиономия его расплывалась в широкой улыбке. Павел знал, он любил бороться, и равных ему в роте не было. Павел ринулся на него, демонстрируя явное намерение пойти на лобовой захват, но в последнее мгновение нырнул под руку Могучего, перехватил его сзади поперек туловища, дал заднюю подножку, нежно, почти без стука, уложил на пол, захватил в узел его руку, крутанул, и одним движением огромную тушу Могучего задвинул под кровать. Поднялся, проворчал:

– Вот и сиди там, салага. Будешь знать, как на дедов рыпаться.

Могучий выполз из-под койки, ошалело глянул на Павла. На лице его было несказанное изумление. Павел расхохотался. Исчезла тоска, стало хорошо и весело. Насвистывая арию мистера Икс, он пошел на улицу.

Включение объявили ночью. Котофеич в казарме не ночевал, а потому догнал Павла уже у самого капонира. Доложив о включении, Павел услышал голос командира:

– Принято. Ефрейтор, выдавайте обстановку до включения "Дубравы".

Павел отметил, что выслуживается командир; хочет показать в полку, что перекрывает все нормативы. Жаль, что сегодня он оперативный, с Лауком не поболтаешь. Командир любит включаться в операторскую связь, и вечно вмешивается в работу операторов, хоть и ни черта в ней не понимает.

Павел прогнал антенну по азимуту, засек цели. Он успел выдать обстановку раз пять, "Дубрава" молчала. Командир уже несколько раз вызывал ее, но Газмагомаев бормотал в микрофон что-то невразумительное.

Павел сразу засек новую цель. Видимо это был скоростной истребитель. Часто меняя высоту от ста до шестисот метров, он выписывал замысловатые вензеля. Павел еще несколько раз выдал данные, каждый раз данные по ноль пятой цели, произнося особенно отчетливо.

Послышался раздраженный голос Кузьменко:

– Что ты мудришь? Ноль пятая – обычный кукурузник, а ты ее то в одно, то в другое место помещаешь. Да еще и высоты даешь…

– Ты рисуй, да помалкивай… – проворчал Павел, и в очередной раз скороговоркой выдал воздушную обстановку.

– Ефрейтор, смотрите внимательнее. Вы что, спросонья? – послышался раздраженный голос командира.

Наконец включилась "Дубрава". Газмагомаев часто терял ноль пятую. Она ныряла среди местников. Высотомер всегда низколеты видит лучше "Дубравы". А потому Павел иногда к высоте ноль пятой добавлял и две другие координаты.

– Чего ты прицепился к ноль пятой? – снова проворчал Кузьменко. – Она что, и правда так мечется?

– Ты рисуй, рисуй… – проворчал Павел.

Наконец ноль пятая на высоте в пятьсот метров быстро ушла за пределы видимости высотомера. Павел выдал данные по последней засечке, и спокойно продолжил работу по маршрутным целям. Осталось только две цели, работа пошла скучно, вяло. Кузьменко вдруг проговорил:

– Ну, как Ленка? На высоте оказалась?

– В каком смысле? – удивился Павел.

– Ну, не зря же ты ее на станцию водил? В бомбоубежище оприходовал?

– Кузьменко, прекратите базар! – вдруг ворвался раздраженный голос командира.

– Ефрейтор, пять суток ареста, с содержанием на гауптвахте.

– За что?! – изумленно взвыл Павел.

– Ефрейтор, еще пять суток ареста, с содержанием на гауптвахте, за пререкания с командиром.

Павел молчал. Темная злоба поднималась из самой глубины души. Хотелось сорвать с головы гарнитуру и с маху хватить ее об пол.

– Ефрейтор, вы что, устава не знаете? – снова послышался, на сей раз вкрадчивый, голос командира.

Павел явственно ощутил себя слизняком под подошвой сапога, и стиснул зубы.

– Пять суток ареста, с содержанием на гауптвахте, за незнание устава, – медленно, раздельно проговорил командир.

Павел снова промолчал, но и командир больше не докапывался.