Руки Орлака - Морис Ренар
– Боже мой! Боже мой! – простонал Марку, закрывая лицо руками.
– Это ваше отчаяние тут неуместно, – заметил прокурор с ледяным спокойствием. – Сейчас, Марку, вы будете взяты под стражу. Не сомневаюсь, что где-нибудь у вас мы обнаружим и колье и браслет, ибо, что бы вы ни говорили, они были на бедной девушке во время прогулки.
– Никогда! Это неправда!
– Да неужели? Что ж, пойдемте, Марку, – заключил магистрат, бросая заговорщицкий взгляд на комиссара Жерома. – Вы собственными глазами увидите на теле несчастной жертвы доказательство вашей лжи, а следовательно – и вашего преступления. У юных служанок, приезжающих из Парижа, кожа – белая, и палящее горное солнце быстро окрашивает в красноватый цвет их шею и руки, то есть «фотографирует» точные очертания колье и браслетов, которые они носят, – они остаются бледными полосами на более темном фоне. Ночью, когда вы снимали украшения с трупа, вы действовали на ощупь, ничего не различая… Ну же, пойдемте!
– Я бы не хотел видеть ее тело, – пробормотал Марку. – Я все понимаю… Но убил и ограбил ее не я!
– Полноте! Зачем же тогда вы солгали?
Бледный как смерть, обвиняемый опустил голову.
Прокурор повернулся к Жерому:
– Без вас, господин окружной комиссар, мы бы с этим делом еще долго возились. Подумай этот парень о том, что на коже девушки мог остаться след, он бы избрал другую тактику. Позвольте мне выразить вам мою признательность.
– Сегодня, господин прокурор, – промолвил Жером с легкой улыбкой, – вам следует благодарить детектива Феба[143]. Несомненно, величайшего детектива в мире!
1937
У ясновидящего
– Когда я был молодым инспектором, – сказал мне Жером, – меня как-то вызвал к себе мой шеф. Тогда им был Алексис Леру. Он любил поболтать, поразглагольствовать, когда позволяло время, о тех заданиях, которые он нам поручал. И сейчас вы увидите, во что это выливалось.
«Вы знаете такого – „профессора“ Мабелиуса?» – спросил он у меня.
«Разумеется, шеф! Я тоже, как и все, читаю газетные объявления. Он – „ясновидящий“. Предсказывает будущее и читает мысли».
«Вы зря так скептично и самодовольно улыбаетесь, молодой человек. Я пригласил вас к себе не для того, чтобы послушать, как вы будете чернить занятие, которое далеко не каждому под силу и которое я считаю достойным глубокого уважения, когда его практикуют – как чаще всего и бывает – честные люди. Другое дело – честный ли человек этот „профессор“ Мабелиус? У вас есть какой-нибудь повод в этом сомневаться?»
«Ни единого, шеф».
«А вот у меня есть».
«Прекрасно, шеф».
«И если бы мне сказали, что завтра его арестуют, меня бы это совсем не удивило. Известно ли вам, что он – весьма странный тип, из тех, что вызывают определенную настороженность; некоторые даже говорят – опасный?»
«Не думаю, шеф, что вы намекаете на его способности или, если хотите, на его знания», – проговорил я, продолжая улыбаться.
«Почему нет?» – проворчал Леру, облокотившись на стол и приподняв бровь.
«Я убежден, что не смог бы проникнуть вглубь его мыслей, ибо сам я не отношусь к числу тех одаренных людей, которые умеют читать по лицам».
«Мне нужно знать, Жером, как там у него проходят все эти сеансы… Улавливаете – зачем? Нет? Просто если вдруг завтра у меня на руках окажется ордер на его арест…»
«Понял, шеф. Я должен провести, так сказать, рекогносцировку, а затем указать вам, какие следует принять меры предосторожности с учетом тамошней обстановки.
«Вы проницательны, мой друг, весьма проницательны. Но постойте. Еще вот что… Ни в коем случае не являйтесь к Мабелиусу в качестве клиента».
Уж не опасался ли Леру, что «профессор» попытается проникнуть в тайны моей души? Мне не хотелось так думать, но, по личным причинам, я и сам полагал более подходящим найти для моего визита какой-нибудь предлог – все равно какой.
«Пусть лучше он примет вас за агента страховой компании, – продолжал Леру. – Пару дней назад его авто задел грузовик. (Этот инцидент, впрочем, никак с нашими делами не связан.) Вот, держите рапорт некоего стража порядка и кое-какую информацию о страховом полисе. Изучите это небольшое досье. Сейчас же. Желаю удачи!»
* * *
Через час – на город уже опускались сумерки – я позвонил в дверь «профессора» Мабелиуса. Он занимал прекрасную квартиру на втором этаже нового здания.
Открыла какая-то старушка, очень любезная. Я, и глазом не моргнув, соврал, что подготовил документы на выплату страховки и так далее и тому подобное. Она провела меня через просторную прихожую в располагавшуюся справа гостиную.
Я старался подмечать каждую мелочь. Подсчитал ведущие из прихожей двери, запомнил ее размеры. В гостиной оказалось два окна, выходящие на бульвар, и столько же дверей: одна – через которую я вошел, другая – справа, между самым отдаленным углом и камином, находившимся посередине стены. Слева стена была глухая, на ней висели дорогие картины и среди них, над позолоченным столиком на выгнутых ножках, – восхитительный женский портрет.
Старушка, проведшая меня в гостиную, зажгла половину люстры с подвесками и, попросив меня подождать пять минут, удалилась. Я остался один в этой комнате, мало чем отличавшейся от классических гостиных, в которых врачи, имеющие обширную клиентуру, вынуждают томиться своих пациентов. Гостиная была богатой, помпезной, со множеством разных красивых вещиц, обычно украшающих подобного рода помещения. Я не обнаружил там никаких диковин, которые ожидал увидеть.
Ставни не были прикрыты. На утопавшей в вечерней синеве улице царила обычная суматоха. Балкона не было. В общем, эта гостиная представляла собой своеобразный тупик, из которого можно было сбежать через две двери и – что представлялось затеей более затруднительной – через два окна.
Закончив осмотр, я принялся листать иллюстрированные журналы, лежавшие на столике в стиле буль.
Но я смотрел на гравюры из этих журналов, словно их и не видя. Некое стеснение, которое до того я ощущал лишь смутно, стало более явственным.
Вам следует знать, что я крайне чувствителен к определенным воздействиям, которые на большинство людей не производят ни малейшего эффекта. Но кстати, эти способности – этот дар, если хотите, – никак не повлияли на мой выбор профессии. Есть люди, которые ориентируются на местности столь же уверенно, как и почтовые голуби. Есть такие, которые чувствуют, когда на них смотрят. Я принадлежу к числу как одних, так и других.
Так вот, я вдруг ощутил, что позади меня есть кто-то, за мной наблюдающий.
Я с трудом подавил желание резко обернуться.
