Хранители - Матильда Грин
– Ну не знаю, – засомневалась Дана, стараясь не акцентировать внимание на том, что Джим помнит и момент переговоров, – как-то это притянуто за уши. Что такого я могу ему сделать, что могло бы ему навредить?
– Не забывай, что ты Великий воин, – напомнил Джим.
– Ты думаешь, ему известно о происхождении моей души? Как он может быть посвящён в события, имевшие место в Белом городе? Он что, сам оттуда? Даже если он заполучил какого-нибудь информатора, он не смог бы ничего узнать: они же обнуляются.
– Ну, он мог и соврать, чтобы добиться своего, – Джим задумался и вдруг посмотрел на Дану.
– Давайте попробуем пойти с другой стороны. Он вроде проговорился, что ищет чистые души…
– Ну да, самые чистые души. А обычных грешников, которые занимаются саморазрушением, уничтожает. Поэтому он и назвал себя духовным санитаром.
– Хорошо. Если следовать этой логике, то тело Арины после того, как в него проникла бродячая душа, то есть ты, – Джим указал на Дану, – как и все остальные, должно пойти по пути саморазрушения.
– Вероятно, – согласилась Дана, – Ведь так произошло с Маджентой? И с братом Арины после того, как Третий вернулся на Щит.
– Да. Но с тобой этого не произошло. Наоборот, ты медленно и планомерно идёшь по пути саморазвития и ищешь всё новые возможности для личного счастья. Почему так происходит?
– Может это зависит от души? – приосанилась Дана.
– Есть ещё вариант, – предположил он, – подселение равнозначной души.
– Как это равнозначной? – капризно возразила она, – мы с Ариной вовсе не равнозначны.
– Но в момент вашей рокировки вы стали абсолютно равнозначными. В той центральной точке и твой, и её дух должен был претерпеть глобальные изменения. А из неё вы уже разошлись другими. Это как…, – он защёлкал пальцами, подбирая слово, – не знаю, как и назвать. Вы незаметно поменялись не только местами, но и внутри изменились.
Дана ошеломлённо молчала, начиная понимать, что он имеет в виду.
– Твой дух вошёл в тело Арины уже видоизменённым. Может версия и притянута за уши, но ты не можешь отрицать этот факт.
Она кивнула. Нащупав пальцем мелкий камушек, швырнула его в тёмную воду.
– И всё равно мне непонятно. Зачем ему нужны чистые души? Что он с ними делает?
Память услужливо воскресила образ вальяжно сидящего Бегемота с закинутой на ногу ногой. Дана, словно не своим голосом, повторила его слова.
– Чистые души я пестую и…лелею, как величайшую божественную ценность…
– То есть он их просто собирает? – переспросил Джим, – это уже больше похоже на коллекционирование.
– Если он их просто собирает, где тогда он их хранит? – не сдавалась Дана, – они маются где-то взаперти или наслаждаются? Или идут своим путём? Что это вообще означает, что он их пестует?
– Обычно это означает, воспитывать или выращивать с любовью и заботой, – сказал Джим.
– Либо то, что он их ограждает от всего и не даёт им развиваться, пусть и держит в безопасности. Похоже на школу или детский сад, – фыркнула Дана на свои собственные рассуждения, – или на теплицу.
– Мне кажется, мы слишком углубляемся в метафизику, – наконец промолвил Джим, – возможно, ответ где-то на поверхности. Если Собиратель сберегает чистые души от скверны, он совершает благое дело.
– А с другой стороны, – подхватила Дана, – оберегая их от мира, он лишает этот самый мир такого чуда. Кто дал ему это право?
Оба погрузились в задумчивое молчание.
– Я тут подумала, зачем мы вообще озадачились этим вопросом насчёт Собирателя, – вдруг сказала она, – точного ответа рассуждениями мы не получим.
– Судя по тому, что он творил с нами в сигарной комнате, – терпеливо заметил Джим, – этот тип опасен. После твоих рассказов мы морально готовимся к его новому натиску, но что, если нас не будет рядом, и ты окажешься с ним лицом к лицу?
– Воспользуюсь случаем и спрошу напрямую, какого чёрта он всё это творит, – сердито заявила она.
Джим повернулся на бок и залюбовался её грозным профилем. Глаза его странно заблестели.
– Ну спросишь, и что? Он уже поставил условие для ответа и пригрозил, что дальше будет хуже.
Она тоже повернула голову и, не переставая хмуриться, задала давно мучивший её вопрос.
– Слушай, я одного не могу понять. Ладно моя встреча с Ариной, я действительно искала ответы, ладно наш с вами разговор… Но его фокусы… они слишком нереальны, чтобы воспринимать их всерьёз. Это мог быть просто сон вперемежку с видениями. Да и вообще. Он уехал. Я своими глазами видела, как он прошёл на посадку.
– Не будь так уверена, – попросил он, не отрывая от неё глаз. Что-то в его взгляде гипнотизировало не хуже томных очей Бегемота. Они сейчас были почти чёрными: в темноте Дана не могла видеть его расширенные зрачки. Его длинная прядь закрывала один глаз, и Дане очень хотелось убрать её, но она не решилась: это прикосновение показалось ей слишком интимным. Она бы точно не остановилась на этом: запустила бы всю пятерню в его выгоревшие до белизны густые волосы. Интересно, подумалось ей, как бы он отреагировал. Хорошо, что отвлёкся на что-то вдалеке, иначе её взгляд в ответ на его улыбку, возможно выдал бы её чувства. Помимо воли она представила себе, как сближаются их лица и, не успевая вернуться на почтительное расстояние, он бы ответным движением коснулся её лица. Секундное замешательство… и уже дыхание его губ опалило её губы, впиваясь в них мягким, но требовательным поцелуем. Она незаметно втянула ноздрями воздух, пытаясь почуять его запах. Он был почти осязаем, но странным образом неуловим. Больше пьянило предвкушение его близости. Внезапно она вспомнила, как уверенно и крепко он держал её за руки там в видении, когда она показывала ему чужой сон. Дана не помнила, когда это было и где, но все те ощущения снова ожили, наполняя всё её существо. Всё что ей осталось теперь – лишь воспоминание об этом. Сплошные видения и сны, ничего реального.
Дана поморщилась от привкуса легкого разочарования, трогая пальцами губы. Откуда это страстное желание ощутить его объятия, в которых она могла падать вновь и вновь, не боясь потеряться в пространстве и вкус его жадных ласк, ведь в её фантазии его губы, не останавливаясь на достигнутом, обжигали бы страстными поцелуями её шею, грудь и плечи, возвращаясь назад, пока она в изнеможении не вырвалась бы из его сладкого плена.
Поражённая нахлынувшими грёзами о ласках
