Ольга Чигиринская - Контроллер

— Эта тупая скотина, — сказала девочка с выражением, — выскочила из вольера, пошла на во-о-он ту клумбу и нажралась там волчьего корня.

— А что случилось дальше? — Карастоянов явно не приветствовал такого лаконизма.

— А дальше она сдохла, что еще могло случиться? Почему все нужно повторять по три раза? А Тетри попил ее молока, мучился-мучился и тоже умер. И всё!

В этом «всё!» было столько окончательности и трагизма, что Марта сама чуть не прослезилась.

— Нато, а ты можешь показать, где у вас растет волчий корень?

— Теперь уже нигде, — девочка развела руками. — Деда, что ли, тупой, оставлять его после такого? Мы его выпололи, везде. Везде-везде-везде!

У Марты опустились руки. На языке криминалистики это называлось «уничтожением вещественных доказательств».

— И когда это было?

— В ту пятницу. Тут была эта, как ее, преференция. Гостей много приехало. А Мадина кричала и блевала. Деда ее зарезал, чтоб не мучилась. А эта дурища его ругает: как будто это он виноват, что Мадина такая прыгучая. А это она везде развела волчий корень. Деда говорил этой дурище: не надо сажать! Он ядовитый! А она ему — «культурные сорта, культурные сорта»! — девочка так уморительно поджала губки и закатила глазки, что Марта не удержалась и фыркнула. Нато соскочила с забора.

— А раз вы смеетесь, — грозно сказала она, — то вы от меня вообще ничего не услышите, вот.

— Стой, Нато, погоди. — Карастоянов удержал ее за плечики. — Марта больше не будет, правда. Она понимает, какое у тебя горе…

— Это у вас горе. — Нато дернула плечом и высвободилась. — А у меня трагедия.

И побежала по дорожке, шлепая растоптанными «вьетнамками».

Карастоянов вздохнул.

— Как ты так можешь, — с пафосом произнес он. — Жестокая.

— Ну вот такие мы, очерствевшие полицейские. — Марта подавила смех. — Не можем пролить ни слезинки над судьбой бедного козленка. «Культурные сорта, культурные сорта!»

— Пошли завтракать.

«Дурища», то есть администратор отеля, пробовала отговориться занятостью, но при виде значка, скрепя сердце, выкроила свободное время.

— Да, — со вздохом признала она. — Прошлой осенью мы купили семена борца.

Так и сказала — борца, может, это правильно?

— Это красивые многолетние цветы, и они создавали… нужную атмосферу, понимаете? Розы, пионы — все это не вписывается в общую эстетику нашего ландшафтного дизайна. Они слишком шикарны, а нам нужна тихая прелесть Севера. Мы закупили семена сортового борца — «Айворин», «Пинк сенсейшн», «Биколор»…

— А джунгарского не покупали?

— Упаси Бог, зачем? Не самый красивый, но самый ядовитый. Да его просто не продают! А почему вы спрашиваете? Кто-то из гостей жаловался?

— Нет-нет. Эту гостью вы помните?

На лице администратора сформировалось выражение «Вроде да… а вроде и нет…»

— Хорошо. Скажите, кто из персонала обслуживал ужин-концерт-маскарад по случаю открытия конференции?..

Закончив беседу с администратором, Марта мысленно отчеркнула:

— поговорить с Ираклием Вахтанговичем;

— просмотреть записи камер наблюдения со стоянки за прошлую пятницу;

— поговорить с официантами, обслуживавшими ужин;

— и с горничными, работавшими в «Княжьем тереме», где останавливалась Анисьева.

Пункт два пришлось сразу вычеркнуть: записи камер хранились трое суток.

Пункты три и четыре — отложить немного на потом: официанты не работали здесь постоянно, их нанимали через агентство, а горничная должна была заступить в вечернюю смену. Так что после завтрака Марта и Георгий направили свои стопы в «живой уголок».

Ираклий Вахтангович занимался делом прозаическим, но нужным — выгребал навоз из-под пони — с таким азартом и, можно сказать, вкусом, так напевая себе под нос, что Марте было жаль его прерывать. Но пришлось.

Выслушав еще раз версию гибели козы Мадины и козленка Тетро, чуть менее эмоциональную и чуть более подробную, Марта поинтересовалась — а не занесло ли случайно ветром на клумбу семена диких разновидностей аконита? По слухам, ядовитых?

Ираклий Вахтангович решительно возразил, что такого никак не могло быть: за клумбами он присматривает хорошо и дикого аконита не пропустил бы никак.

Карастоянов все время разговора был индифферентен и играл со своим коммом, но сразу после клятвенных уверений Ираклия Вахтанговича в полном отсутствии дикого аконита на территории Марте на комм пришло сообщение: «Жми. У него совесть нечиста».

Интересно, а что этот душелюб и сердцевед во мне вычитывает?

— Ираклий Вахтангович, — вкрадчиво сказала Марта. — А болит ли у вас спина?

Глаза дедушки Нато метнулись в сторону. Есть.

— Наверное, болит, — сказала она. — Человек вы немолодой. Работы много. Навоз, тачка, клумбы… Наклоняться часто приходится. Чем лечитесь?

— Что вы ко мне пристали? — как-то беспомощно проговорил садовник. — Болит — не болит. Лечусь — не лечусь. Я еще сто лет проживу!

— Ираклий Вахтангович, мне никакого дела нет до смерти вашей козы, — решительно сказала Марта. — Я расследую смерть человека. И если вы сами все мне расскажете и покажете — я, так и быть, поверю, что дикий аконит на клумбе вырос случайно. Ветром занесло. Но если мне придется тащиться в Тверь за ордером на обыск в вашей подсобке… я вернусь очень, очень злая. Понимаете? Может, после этого вы и не пойдете как соучастник. Скорее всего. Но сохраните ли вы рабочее место? Я не поручусь.

Постановление на обыск Марта могла выписать тут же, на коленке, но повальная юридическая неграмотность населения часто делала свое дело. Сработало и сейчас.

Ираклий Вахтангович покряхтел, пожевал губами, потом эмоционально воткнул вилы в землю и сделал решительный жест рукой: пошли, мол.

В его домике царил идеальный порядок, все инструменты на своих местах. В углу — выгороженная ширмой детская кровать. Возле столярного верстака — раскладушка. Над раскладушкой — аптечный шкаф.

Ираклий Вахтангович открыл его, достал бутылку с мутноватой жидкостью и болтающимися в ней корешками.

— Вот, — обреченным голосом сказал он. — Немного настойки сделал. Для себя сделал, спину лечить, ноги растирать. Ревматизм у меня. Да, выросло на клумбе немножко царь-травы. Семечко-другое случайно примешалось. Не стал сразу выпалывать. Ревматизм. Корешки выкопал, настойку сделал. Арестовать меня за это надо, да? Уволить меня надо?

«Стукнуть тебя надо покрепче, старого дурака», — подумала Марта, разглядывая бутылку.

— Я у вас изымаю эту настойку. — Она достала из сумки пакет для вещдоков и бланк формы изъятия. — Сейчас все заполним и распишетесь.