Провал «миссии бин», или Записи капитана Вальтера - Владимир Иванович Партолин
* * *
Что делаю, самогонка в объёмах промышленного производства, мучился я. Земмарийцы проклянут. Но жить как-то надо. Только бы согласился мирнянский председатель. Как он ещё отнесётся к моему предложению? Совместный бизнес организуем, мечтал я, с определённым разграничением сфер деятельности у компаньонов. Самогон будем гнать и продавать в ЗемМарии. А как прикрытие — торговать семечками. На полную мощь запущу Силычеву «домну».
Идею заняться бизнесом я не вынашивал, пришла она мне в голову после ознакомления с контрактом — в амбаре за лепкой кобылы. Ещё шесть голодных лет — нет уж в жопу сельхозтруд, только бизнес. Чем конкретно займусь, решил чуть позже, когда голодный пришёл в столовку, оставив в амбаре гогочущих мужиков и смущённо похихикивавших с сальных шуточек Камсы хлопцев. Фельдшер по плечо засунул руку в трубу под хвостом моего творения.
В столовку я вошёл через тамбур кухонной половины и стал невольным свидетелем таинства: Хлеб ложкой помешивал на сковороде… «свечи». Жарил! Без спирта очищает! Ноу-хау Силыча, от Селезня слышал о том. А я-то всё гадал, как, на чём спирт экономился. Мне в затребованном рапорте прапорщик раскрыл своё изобретение, но я прочёл тогда как-то без внимания, чистит фильтры не одним спиртом, а каким-то ещё и своим способом, ну и ладно. Принимая в своё ведение каптенармуса взводную каптёрку с продскладом, доложился, что готовит валюту к передаче меняле Зяме — по контракту заключённому дядей, по смерти которого он Лебедько теперь является ответственным за поставки. Названию «свечам» «валюта» не подивился, их и «макариками» во взводе дядином называли: по-своему маркировали. Прапорщик попросил выдать ему к передаче Зяме наши, моего взвода, фильтры — те, которым вышел срок использования и подлежат списанию. Я не отказал. Не знал я ещё тогда что за «валюта» такая — на самом деле.
В сковороду кашевар подкладывал китовое сало и из жбана подливал что-то. Сок оскомины определил я по запаху прокисшего гуталина. Опасаясь напугать увлечённого реаниматора, лёг на пол проползти до разделочного стола с горкой пшёнки, да так и остался лежать, вспомнив вдруг фразу из весточки жены: «Как-то раскошелилась: купила на чёрном рынке кулёк семечек подсолнечника и пузырёк подсолнечного масла, земных. Пожарила… Вкусные!». Жаренные на подсолнечном масле семечки… Смутно, очень смутно помнил что-то из своей дохронной жизни. Учился в военном училище, лузгал на каком-то городском празднике, и в детстве бабушка угощала, но чаще большими белыми — сушёными гарбузными. А маленькие чёрные — жарила на чём-то жидком, я видел, но по малости лет не знал что на подсолнечном масле. А оно у нас будет — мирняне им в придачу к жмыху одаривали.
Так и не поклевав пшёнки со стола, не утолив голода, я тихонько покинул столовку и поспешил к себе в правление. По пути зашёл в барак и, составляя дневальному на тумбочке список, мучился мыслью, а что как в Мирном и Быково семечки жарят-таки.
Вызывал в правление одного за другим злостных самовольщиков и спрашивал односложно напрямик:
— Чем девка угощала? — Ошарашивал я хлопца, только что ставшего на ходули и узревшего в щели оконца КП лик Председателя.
Увидев недоумённые глаза, уточнял вопрос:
— Давала… семечки?
Получив утвердительный ответ (с не меньшим недоумением в выражении лица: дескать, что давала как не семечки), я спрашивал:
— От наших отличаются? — Хлопец непонимающе пялился, а я уточнял вопрос: — По вкусу?
Ответ «такие же» приносил мне ликование.
Допрашивая, я посматривал на телефонный аппарат. С прибытием экспедиции «Булатного треста» моё Отрадное стало деревней цивилизованной — появился телефон. Во время складирования тюков прессованного сена подошли ко мне двое парней, увешанных какими-то катушками и коробками через плечо. Представились телефонистами и доложили, что на остров прибыли провести связь между тремя посёлками, но провода, по прикидкам на местности, хватит связать Отрадное только с одним Мирным. Почему телефон, а не радио, меня не удивило: в акватории острова продолжал действовать источник радиопомех. Я телефонистам в помощь предложил любезно бригаду с сапёрками, но те отказались, мотивировав тем, что зарывать кабель в этой пустыне нет необходимости — повредить здесь некому. Животных нет, а человеку провод сгодится разве что удавиться. Попросили проводить к ратуше и сторожевой вышке, где установят телефонные аппараты. Я, спросив, где они ратушу видят, указал на колхозное правление и убедил: «Там без моей помощи точно не обойдётесь». Установили четыре аппарата: первый в правлении колхоза «Отрадный», второй в ратуше деревни Мирное, и по одному на сторожевых вышках обеих деревень. Предназначенные для Быково два аппарата и остаток кабеля поделили между абонентами. Меня поблагодарили за помощь — лезть в отводную трубу ни кто из телефонистов не отважился.
Позвонить мирнянам — узнать жарят ли они семечки? У пацанов, поди, под девичьими-то взглядами, слюна сбегалась в предвкушении «жарёнки». Им я доверял, но подстраховаться не мешало: может быть, тем только казалось, что семечки по вкусу «такие же».
Отправил очередного самовольщика в барак и придвинул к себе телефон. То, что аппарат военный «полевой» времён ВОВ не вызывало никаких сомнений: на стенке металлического корпуса выштампована пятиконечная звезда. Ниже чьей-то варварской рукой выцарапан по зелёной краске знак — зигзаг на молнию похожий. Поставил аппарат на стол, подсоединил концы проводов (пропущены в оконце) к контактным клемам. Телефонисты аппараты без подключения и проверки оставили, заявив, что испытывать этот «лом» незачем, надёжен. А позже самому проверить связь у меня не было случая, да и надобности куда-либо позвонить. Как таким телефоном пользоваться представлял, в кино видел.
Поднял с корпуса трубку и крутанул рукоятку, торчащую с боку.
— Пост номер один слушает! На проводе рядовой Кондор, — зашипело с потрескиванием. Так неожиданно громко, что я испуганно отнёс трубку от уха, и возмутился рьяно:
— Какого черта?! Ты бывший рядовой Кондратьев с позывным Кондор, ноне полевод Кондрашка!
— Не разберу, говори в трубку! Поднеси ко рту поближе нижнюю её половинку. То, что ты держишь в руке у уха, трубкой называется. Да не перепутай, к уху прижми не тем концом, что с прорезями и проводом, а тем, что с дырочками. Рукоятка, которую крутил, — от редуктора. Понял? Приём.
— Так разберёшь? — перевернул я трубку проводом вниз.
— Ну, разберу. Кто на конце? И что говорил? Приём, — спросил часовой с
