Две дамы и галечный пляж - Анна Викторовна Дашевская
Расположившись в кресле, отец Георгий посмотрел на Юру и спросил:
– Это вы, юноша, нашли сегодня утром отца Софоклиса?
– Да, я.
– Вы не испугались?
Юра помотал головой.
– Я… не сразу понял. И что он сказал, тоже не понял, потому что он говорил не на всеобщем.
– Если вспомните, не сочтите за труд рассказать мне, хорошо?
– Конечно.
– Скажите, отец Георгий, – Полина, наконец, смогла задать мучивший её вопрос. – Как старик сумел добраться до этого места? Нам говорили, что он почти не мог ходить!
– Не знаю, – покачал головой священник. – Последнюю неделю отец Софоклис каждый день просил меня отвести его к морю. Отвести! – он вздохнул. – Я просил наших прихожан, и владельцы экипажей шли нам навстречу, но как раз сегодня утром меня не было в городе. Вчера я задержался в Агия Аристиди, это далеко в горах, и я не рискнул ехать на велосипеде по тёмной дороге.
– А что отец Софоклис делал на берегу?
– Ничего. Просил посадить его так, чтобы он мог опустить руку в воду. Сидел, смотрел на море, иногда что-то бормотал. Он знал, что пришло его время и так, наверное, прощался. Вчера я принял его исповедь, – и отец Георгий осенил себя знаком Единого.
– Значит, сегодня утром его тоже кто-то отвёз? – никак не могла успокоиться Полина.
– Наверное, да, – отец Георгий поднялся. – Благодарю вас за сочувствие. Поминальная служба будет послезавтра в нашей церкви, буду рад, если вы найдёте время к ней присоединиться. В десять утра.
Леди Камилла поблагодарила его и проводила до двери, а когда вернулась, сердито уставилась на подругу.
– Хотела бы я знать, зачем вам понадобилось знать, каким образом старик добирался до моря, и что он там делал?
– Не знаю, но отчего-то этот вопрос мне не давал покоя.
– А что вы такое говорили про отца Георгия?
Полина ухмыльнулась.
– Ну согласитесь, он непозволительно красив! А эта золотистая борода с такими плотными завитками, ну, сущее золотое руно! Интересно, это само так растёт, или он на ночь завивает бороду папильотками?
Камилла фыркнула и тут же приняла строгий вид.
– Не следует так говорить о служителе Единого, – сказала она, поджав губы.
– Я раскаиваюсь изо всех сил! – воскликнула Полина, потом добавила после небольшой паузы. – Что-то не хочется мне купаться… Может, попросим Михалиса отвезти нас в Керкиру? Там, говорят, музей и статуи античные.
При этих словах Юра исчез из комнаты, не оставив даже улыбки…
* * *
Музей ему неожиданно понравился.
Во-первых, он был небольшим. Во-вторых, скорее походил на какой-то жилой дом, особняк, а не казённое учреждение с единицами хранения и инвентарными номерами. Вполне можно было себе представить, что вон там, справа и слева от входа вместо кабинетов научных сотрудников – спальни хозяев, кухня, а вся жизнь дома проходит в трёх сторонах этого квадрата, трёх анфиладах и. конечно, во внутреннем дворике. В-третьих…
В-третьих, тётушка неожиданно решила взять экскурсовода. Тут Юра снова чуть было не сбежал. Был в его жизни печальный опыт хождения по выставкам с экскурсоводом, их класс три-четыре раза в год водили в московские музеи. И каждый раз это было долго и невыносимо скучно – ну, или ему так казалось.
«Ладно, – решил он про себя. – Всего-то три зала, перетерплю».
Экскурсоводом оказалась молоденькая девушка, представившаяся Аспасией, лет на пять старше Юры. Он долго на неё таращился, пытаясь понять, на кого же она похожа, но так и не сообразил, решив потом спросить у Полины. Зато рассказывала она так интересно, что мальчик поневоле увлёкся. Даже зал с керамикой оказался совсем не скучным, просто нужно было знать сюжеты, изображённые на вазах, амфорах и кратерах. Ну, или читать их описание рядом с витринами, но слушать-то интереснее!
А потом они вышли в атриум, и вот тут он понял, что влюбился в древнюю Элладу надолго.
В центре двора росло оливковое дерево с толстенным, узловатым, жилистым стволом. Самые могучие ветви подпирали металлические конструкции.
– Этому дереву почти восемь сотен лет, – тихо сказала Аспасия. – Его посадил в тысячу четыреста первом году Андреа Фоскари, дож Венеции, когда венецианская республика дала нашему острову независимость.
– Неужели бывают такие древние деревья? – удивился Юра.
– Конечно! Олива может жить сколь угодно долго. В Афинах на акрополе растёт олива, вокруг которой, по легенде, начали строить город. А у нас вокруг этого дерева построили музей.
В четырёх углах атриума на невысоких постаментах размещались статуи, две бронзовые женщины в гиматионах****, старая и молодая, обнажённый мраморный юноша и старик в плаще и длинном хитоне*****, опиравшийся на посох.
Аспасия рассказывала о статуях, а Юра не мог оторвать взгляд от старика с посохом. Лицо его, в особенности улыбка казались такими знакомыми! Тут на статую упал солнечный луч, тени на мраморе сложились чуть иначе, и мальчик хлопнул себя по лбу:
– Отец Софоклис!
– Что? – переспросила Полина.
– Ну посмотри! Леди Камилла, глядите – ведь одно лицо со старым священником!
– Это Нерей******, морской старец, – сказала Аспасия, потом чуть нахмурилась и процитировала торжественным голосом. – «Понт же Нерея родил, ненавистника лжи, правдолюбца, Старшего между детьми. Повсеместно зовётся он старцем, Ибо душою всегда откровенен, беззлобен, о правде Не забывает, но сведущ в благих, справедливых советах».
– Здорово, – зачарованно протянул Юра. – Это стихи? Гекзаметр, да?
– Гекзаметр, да. Из поэмы «Теогония» Гесиода. Не читал?
В ответ Юра только головой помотал. Читать? Древнегреческую поэму? Что он, с ума сошёл?
Аспасия усмехнулась и продолжила рассказ.
– Итак, первая из статуй, вот эта бронзовая дама, носит прозвание Госпожа дорог, это написано на кайме её гиматиона. Мы предполагаем, что, возможно, скульптор изобразил обеих богинь-покровительниц путешествий, Адеону, властвующую днём, и Абеону, присматривающую за ночными путями…
Юра слушал рассказ, но взгляд его то и дело обращался всё к той же мраморной скульптуре морского старца Нерея. «Как странно, – думал мальчик. – Не может же быть, чтобы морское божество стало священником Единого. Или может? Вроде бы церковь Единого не делает различий между старыми и новыми покровителями, считая всех их ипостасями своего бога, что-то такое нам говорили на истории религии. Тьма, надо было слушать, а не
