Три правила ангела - Катерина Снежинская
Давно, ещё в школе, Лена читала про Аннушку, которая масла пролила, и очень удивлялась, ну как из-за такой мелочи заварилась эдакая каша? Не бывает же такого, придумал всё господин писатель. Или впрямь мужика под трамвай нечистая сила пристроила, как и уверял бедный поэт, а Аннушка была только для отвода глаз. Но – вот же подлость! – оказывается и взаправду похожее может быть.
Дело в том, что уборщица Сония, мывшая их и соседние подъезды, имела дурную привычку выливать воду из ведра прямо перед дверьми, на замёрзшей луже и поскользнулся Виталя. А сейчас, хоть он за Ленку и держался, неловко переступил и поскользнулся опять, да как неудобно, нелепо, разъехавшись ногами, словно новорождённый телёнок. Лена, конечно, бросилась его спасать, но вышло только хуже, получилось, что она толкнула парня плечом, ноги у того вовсе в стороны разошлись, как у завзятого фигуриста, и Виталик, громко, но невнятно рыкнув, грохнулся плашмя, приложившись подбородком о смерзшийся в камень снег так, что зубы клацнули. А из-под его живота дунула длинная пенная пивная струя, залив любимому физиономию. Наверное, он запазухой пластиковую бутылку прятал, та не выдержала удара, пробку сорвало, ну и получился брандспойт.
– Виталя! – ахнула Ленка, цепляя парня подмышку.
– Уйди! – прохрипел возлюбленный и добавил непечатное ругательство.
Тоже, в общем-то, понятно: и больно ему, и неловко, мокро, в таком виде ещё до дому добираться, ни одно же такси не возьмёт. А тут ещё Макс не придумал ничего умнее, как заржать стоялым жеребцом, Виталик и осерчал. Не успев толком на колени встать, отвесил Ленке такую оплеуху, что у той в глазах потемнело.
И учителя, и просто люди частенько хвалили Лену Старообрядцеву за понимание, миролюбие и удивительную незлобивость. Про необходимость подставления правой щеки, когда ударили по левой, она тоже слышала. Но всё-таки существуют в этом мире вещи, способные взбесить даже святого.
Вот и Ленка сложила кулак, да, как папа учил, со всей мощи своих кардашьяновских форм влепила любимому в нос, целясь под ноздри. Куда целила, туда и попала, кровь мгновенная залила и виталькин подбородок, и уже мокрую куртку. А любимый, сев на задницу, бессмысленно хлопал глазами и только рукавом утирался.
– Ого! – оценил Макс и снова заржал, ещё пуще прежнего.
– Чего? – Ленка развернулась к веселящемуся работодателю.
– Я женщин принципиально не бью! – заверил Петров, выставляя ладони вперёд, будто защищаясь. – И, вообще, я смирный.
– Ну и… – Лена не без труда прожевала комментарии в стиле любимого, уж очень они наружу рвались. – Виталь, иди домой, ладно? – сказала примирительно. – Мы с тобой потом поговорим.
– Ну я!.. – буркнул возлюбленный, неловко вставая, придерживаясь за тряский, запорошенный снегом заборчик, огораживающий газон. – Я вас!.. Ну!..
И побрёл, чуть пошатываясь.
– Я тебе позвоню! – крикнула ему в спину Ленка.
– Интересно, зачем ты ему звонить собралась, – проворчал отхихикавшийся Макс, разворачивая девушку к себе и прикладывая к скуле что-то жутко холодное. От неожиданности она даже зашипела сквозь зубы, скосила глаза – оказалось, что Петров успел слепить снежок, его-то и приложил. Снятые перчатки при этом он почему-то в зубах держал, потому и говорил невнятно. – Собираешься ему матч-реванш предложить? Да стой ты спокойно, не дёргайся. Синяк же будет.
– Он и так будет, – проблеяла Лена, послушно замирая сусликом.
Снег был обжигающе холодным, а вот рука Макса – кончиками пальцев он касался её виска и щеки – обжигающе горячей. И от такого контраста Ленку так и тянуло плечами передёрнуть.
– Что, большой опыт в получении фингалов? – нахмурился Петров. Она промолчала, только независимо дёрнула головой. И на этот раз Макс её удерживать не стал. – Ты дома всё-таки лёд приложи. Ещё бодяга хорошо помогает.
Бодяга, бодяга! Это с мужиками сплошная бодяга. Вот чего ему, заботливому такому, нужно? Или он это так, из вежливости?
***
– Не-е, не въезжаю я в эти страдашки, – заявила «борчиха»-Махрутка, критически рассматривая конфету.
Вообще-то, конфета была как конфета, шоколадная, с орешками, свежая – Ленка сама сегодня покупала и чего там рассматривать, не понимала совершенно.
– В какие страдашки ты не въезжаешь? – спросила Лена, локтём убирая со лба выбившиеся из «хвоста» прядки волос: на руках-то резиновые перчатки надеты, а те в порошке – раковину кухонную она чистила.
– Да вот этих, – медсестра кивнула на телевизор и, наконец, отправила конфету в рот. – Битый час лаются, а чего лаются, непонятно. Вот от этой, которая в розовом, ушёл вон тот, который в подтяжках, к той, что в шляпе. А та, от которой ушёл, отсудила у него мильон, прикинь! Целый мильон! И теперь жалобится, что тот, который в подтяжках, ей жизнь порушил и молодость сгубил. А чё жалобиться-то? У тебя же мильон есть! Любой мужик теперь твой и тьфу на эти подтяжки.
– Может, она любви хочет? – рассеянно отозвалась Ленка, не очень разобравшаяся в подтяжках и шляпах.
Да и вообще медсестру она слушала невнимательно, а происходящее в телевизоре Лену совершенно не интересовало, она больше к кабинету прислушивалась. Кажется, Эльза Анатольевна опять с кем-то ругалась по телефону. Вот уже три дня с её приступа прошло, а хозяйка всё названивала то одному, то другому, пыталась узнать, как связаться с певицей Степашкой. Все нервы себе измотала, бедная, даже осунулась и чувствовала себя нехорошо, но дела не бросала. И Макс, как назло, куда-то пропал, нет бы ему мать успокоить и к порядку призвать.
– Так кто ж её не полюбит-то с мильоном? – изумилась Махрутка, шумно прихлёбывая чай. – Вот если б у меня стока деньжищ было, то я б мигом кого надо в ЗАГС затащила.
– А кого надо?
– Там бы разобралась. Думаешь, чего я до сих пор мужа себе не сыскала? Да потому что голь перекатная. А те, кто страшную да нищую хотят взять, мне и даром не нужны. Не-ет, шутишь, что ль? Мне вот такого, как наш Макс, подавай, чтоб красивый, солидный, в костюме. Только богатые денежки любят ещё больше бедных.
– Ну так разбогатей, – посоветовала Ленка, пытаясь представить пару Махрутка–Макс.
Выходило не очень. Нет, пара-то наверняка получилась бы колоритной, но вот представляться
