Квест в стране грёз (СИ) - Крылов Федор

Никто не крикнул женщине: «Стоять!» или «Руки вверх». Никто даже не попытался ее задержать. Ее просто стали убивать, и, будь эти отморозки чуть более опытными стрелками, она бы уже была мертва.

Естественный и закономерный вопрос — почему ее хотят убить? — я без колебаний выкинул из головы. Сейчас не время. Сейчас надо готовиться к встрече.

Гулкие звуки шагов быстро приближались. Я медленно выдохнул сквозь слегка округленные губы — плотной упругой волной. Дождался возврата дыхания и повторил акцентированный выдох. А потом продублировал весь дыхательный цикл еще раз.

Мобилизующее дыхание, которому нас обучают в обязательном для всех оперативников курсе психотехники, как всегда, сделало свое дело. На меня снизошло спокойствие. Страх — это естественное порождение острой ситуации с высокой степенью риска для жизни — спрятался обратно в нору подсознания. Избавляться от страха полностью не только не нужно, но и опасно. Страх — это ключ, вернее, один из ключей к тем резервам организма, психики, интеллекта, мобилизация которых умножает силу бойца.

Подумав, я сделал еще один короткий шаг вперед, приблизившись к арке на расстояние самого быстрого удара.

К грохоту ботинок об асфальт добавились звуки шумного, хриплого дыхания. Охотники очень спешили догнать и добить свою жертву. В любом случае она от них никуда не уйдет: добраться до второй арки за это короткое время девушка никак не могла бы успеть.

Какие-то мгновения ожидания у меня еще оставались, поэтому я быстро обернулся. Просто так, может быть, чтобы проверить, не подкрадывается ли она сзади с обнаженным мечом и намерением снести с плеч мою излишне доверчивую голову.

Но эта воображаемая картина, плод самых черных моих подозрений, оказалась в корне неверной. Девушка стояла на том же месте, все так же привалившись спиной к стене. И все так же из ее плеча, меж зажавших рану пальцев струилась ярко алая даже в сумерках кровь.

Но и одного моего мимолетного взгляда хватило, чтобы уловить произошедшие в ней за эти считанные секунды изменения. Нехорошие, надо сказать, изменения.

Лицо ее обрело неестественную восковую бледность и словно бы похудело, хотя за столь короткое время такого, конечно, произойти не могло. В широко распахнутых глазах, огромных и теперь бирюзово-синих, как бездонные горные озера, плескался самый натуральный ужас. Но не только он один, еще там были потерянность, изумление, боль и, как ни странно, почти детская обида на творившуюся с ней дикую, отчаянную несправедливость.

На короткий миг наши взгляды встретились, и тут я понял, что никогда, ни под каким давлением обстоятельств не смогу поверить в то, что эта девушка в чем-то виновна.

— Не бойся, — прошептал я тихо, почти одними губами.

Но она меня расслышала или, скорее, просто поняла. Что-то еще всплеснулось в ее огромных глазах. Может быть, надежда.

Я отвернулся. Все во мне замерло в холодной решимости.

Из-за угла лихорадочным галопом вылетел первый коп.

То, что произошло потом, я интерпретировал абсолютно точно, в этом я полностью уверен — так же, как и во внезапном и нежданном, но от этого ничуть не менее реальном проникновении во внутренний мир раненой девушки.

Резко затормозив, так, что даже откинулся назад, полицейский остановился. Голова его и без того была повернута вправо — туда, куда скрылась подстреленная жертва, поэтому он сразу же увидел меня.

Его физиономию пробороздила вдруг довольная ухмылка.

Я тут же понял, что мое присутствие здесь отнюдь не стало для него сюрпризом. Он, без сомнения, знал, что я здесь, и был готов к нашей приятной встрече.

Его рука немедленно вылетела вперед. Пистолет звонко хлопнул мне прямо в лицо.

К счастью, мое подсознание среагировало на долю секунды раньше. Я успел отшатнуться в сторону, и пуля пропела у самого моего лица, обдав щеку хорошо ощутимой в холоде теплой воздушной волной.

Мышцы, имеющие, как известно, свою собственную, независимую от разума память, тут же развили мое рефлекторное движение в технически грамотный уход: поворот таза и плеч, смещение оси тела, группировку рук.

За первым выстрелом немедленно последовал второй, и опять мимо. Думаю, этот отморозок вовсе не реагировал на мое защитное движение, а просто был приучен, если уж начал стрелять, жать на спусковой крючок по нескольку раз подряд.

Мне хорошо было слышно, как совсем рядом, за спиной, пуля с тупым хрустом впилась в отсыревшую кирпичную кладку.

Он стрелял в меня, не раздумывая. Он знал, что встретит меня здесь, и явно хотел меня убить. На долю миллисекунды во мне вспыхнула абсурдная обида — за что? Он не знал меня, он вовсе не интересовался мною как личностью, с которой у него могли бы каким-то роковым образом обнаружиться непреодолимые противоречия в жизненных принципах. Он даже не мог воспринять меня, как солдата противостоящей армии, с которым судьба-злодейка свела в ходе самого что ни на есть реального боестолкновения. Для него я не мог быть никем, кроме случайного прохожего, который, должно быть, по природной ограниченности ввязался в чужую разборку.

А он, судя по форме — полицейский при исполнении служебных обязанностей, едва увидев, начал стрелять в меня почти в упор — с абсолютно ясным и однозначным намерением отправить на тот свет.

Почему? За что?

Но эти вопросы, как и вызвавшая их неуместная эмоциональная реакция, едва появившись, тут же исчезли.

Не время сейчас для всего этого.

Я уже обхватил рукоять меча, когда пистолет в руке отморозка начал поворачиваться. «Пистолет Макарова» — не такая уж тяжелая штука, чтобы ее нельзя было перенаправить на тридцать градусов левее — в самое короткое время, в ничтожные доли секунды.

Прежде, чем это случилось, он выстрелил еще раз, руководствуясь, должно быть, той же самой наработанной программой — палить не переставая, поливать все вокруг пулями и пусть как можно больше врагов падет в этой битве от его карающей руки.

Довольно странная, надо сказать, установка для стража порядка.

Пуля вновь прошла почти рядом с моим лицом. Я вскинул руки, резко разворачивая бедра и подаваясь вперед.

Удар вышел что надо. Если бы меч был настоящий, то рука с пистолетом, отрубленная на середине предплечья, уже упала бы в мутную лужу, обильно добавляя в нее бурый оттенок, а сам несостоявшийся убийца сейчас тупо бы пялился на аккуратно обрезанную культю. Но оружие было спортивным, предназначенным для благородного состязания, а не для убийства, поэтому и результат оказался иным.

Его руку отбросило ударом вверх и влево. Выбитый пистолет закрутился в воздухе, описал короткую дугу и с коротким бульканьем нырнул в лужу — не в ту, в которую упал бы, будь меч настоящим, а в соседнюю.

— А-а-а, сука! — заорал обезоруженный стрелок, обращаясь неизвестно к кому. А потом бросил столь же загадочную фразу: — Я пристрелю тебя!

Интересно, как он собирался это делать? Начнет целиться пальцем? В таком случае ему придется воспользоваться левой рукой. Правая сейчас если и не повреждена, то наверняка на ближайшее время вышла из строя от болевого шока.

Но на него я уже не обращал внимания. Хорошо бы, конечно, провести на нем пару-тройку добивающих ударов, но времени на это уже не оставалось: гулкие шаги второго копа оборвались через мгновение после того, как я нанес удар.

По ходу его исполнения я сместился вперед, выйдя из-под прикрытия арочного угла. И я не сомневался, что второй пистолет сейчас нацелен точно в меня.

В таком случае самое лучшее, что можно сделать — это уход вниз. Я буквально рухнул в нижнюю стойку — в тот ее вариант, который гимнасты называют полушпагатом.

Противника я еще не видел. Но ожидаемый выстрел последовал незамедлительно. Мне он помог сориентироваться. До стрелка оставалось еще немалое расстояние, а ствол пистолета — я это чувствовал — уже опускался, нащупывая ускользающую цель.

Мгновенно развернув туловище, я создал крутящий момент, который позволил мне сделать быстрый кувырок через плечо с выходом в новый вариант нижней стойки — на пару метров дальше от первоначального места.