Даниэль Труссони - Ангелология

Глаза Габриэллы наполнились страхом.

— Эванджелина, дорогая, что случилось?

Эванджелина не могла понять, о чем говорит Габриэлла.

Она оглядела себя, но не заметила изменений. Тогда она обернулась, увидела свое отражение в широком темном окне, и у нее захватило дух. Над плечами, сверкая в нимбе золотого света, поднималась пара сияющих воздушных крыльев, настолько красивых, что она не могла отвести от них взгляда. Она слегка напрягла мышцы, и крылья развернулись во всю ширину. Они были такими легкими, такими невесомыми, что ей на мгновение показалось, будто это просто игра света. Она развернула плечи, чтобы рассмотреть крылья поближе. Перья были фиолетово-прозрачными, в прожилках серебра. Она глубоко вздохнула, и крылья задвигались. Вскоре они стали двигаться в такт дыханию.

— Кто я? — пробормотала Эванджелина, внезапно осознав реальность случившейся с ней метаморфозы. — Кем я стала?

Персиваль Григори подошел к Эванджелине. То ли на него так повлияла музыка лиры, то ли его новый интерес к ней, но он изменился. Из высохшего сгорбленного старика он превратился во внушительного мужчину, рядом с ним Габриэлла казалась совсем маленькой. Его кожа светилась внутренним огнем, голубые глаза блестели, спина выпрямилась. Бросив трость на пол, он сказал:

— У тебя такие же крылья, как у твоей прапрабабушки. Я только слышал, как отец рассказывал о них, но они означают величайшую чистоту нашего рода. Ты стала одной из нас. Ты — Григори.

Он положил ладонь на руку Эванджелины. Его ледяные пальцы заставили ее задрожать, но это ощущение наполнило ее удовольствием и мощью, словно она всю жизнь прожила в закрытой раковине, которая вдруг открылась. Внезапно она почувствовала себя сильной и живой.

— Идем со мной, — мягко сказал Персиваль. — Идем знакомиться со Снейей. Идем домой, к твоей семье. Мы дадим тебе все, что ты хочешь, все, что ты когда-то хотела иметь, все, что пожелаешь. Ты больше ни в чем не будешь нуждаться. Ты будешь жить долго после того, как теперешний мир исчезнет. Я покажу тебе как. Я научу тебя всему, что знаю. Только мы можем дать тебе будущее.

Глядя в глаза Персиваля, Эванджелина осознала его возможности. Ей принадлежали его семья и его власть. Она могла получить все, что потеряла, — дом, родню. Габриэлла не дала бы ей ничего подобного.

Она поразилась, увидев, как изменилась бабушка. Она оказалась всего лишь слабой и ничтожной женщиной, хрупким человеческим существом со слезами на глазах.

— Ты знала, что я такая же, как они, — сказала Эванджелина.

— Мы с твоим отцом обследовали тебя еще маленькой девочкой и увидели, что легкие у тебя сформированы как у ребенка-нефилима, — ответила Габриэлла. — Но из наших исследований — и из работы, которую Анджела провела по поводу угасания нефилимов, — мы знали, что у большого процента нефилимов крылья не вырастают вообще. Генетики здесь недостаточно. Нужно много других факторов.

Габриэлла коснулась крыльев Эванджелины, словно ее притягивала их мерцающая красота. Эванджелина отпрянула с отвращением.

— Ты хотела обмануть меня, — сказала Эванджелина. — Ты думала, что я разрушу лиру. Ты знала, кем я стану.

— Я всегда боялась, что это будет Анджела — она была похожа на Персиваля как две капли воды. Но я считала, даже если случится самое плохое и она станет походить на него физически, духовно она будет выше.

— Но мама была не такой, как я, — возразила Эванджелина. — Она была человеком.

Возможно, почувствовав, какое смятение царит в мыслях Эванджелины, Габриэлла сказала:

— Да, твоя мама была человеком во всем. Она была нежной и сострадающей. Она любила твоего отца всем своим человеческим сердцем. Может быть, это было материнским заблуждением, но я полагала, что Анджела сумеет бросить вызов своему происхождению. Ее работа заставила нас поверить в то, что существа вымирают. Мы надеялись, что появится новая раса нефилимов, у которой будут преобладать человеческие черты характера. Я думала, если ее биологическое строение будет как у нефилимов, то она станет первым существом этой новой породы. Но это была не судьба Анджелы. Это твоя судьба.

Когда поезд, грохоча, остановился и двери открылись, Габриэлла притянула к себе внучку. Эванджелина едва могла разобрать слова Габриэллы.

— Беги, Эванджелина, — быстро прошептала она. — Возьми лиру и разрушь ее. Не поддавайся искушению. Только от тебя зависит, как поступить правильно. Беги, дорогая, и не оглядывайся.

Эванджелина мгновение оставалась в тепле и безопасности бабушкиных объятий. Так же она чувствовала себя когда-то в присутствии матери. Габриэлла еще раз прижала ее к себе и отпустила, слегка подтолкнув.

Станция метро «Бруклинский мост — Сити-Холл»,

Нью-Йорк

Персиваль взял Габриэллу за руки и вытащил из поезда. Она была легкой, запястья тонкие и хрупкие, как прутики. Он никогда не считал ее достойным соперником, но в Париже она была достаточно сильна, чтобы сопротивляться. Теперь же она настолько ослабела, что он запросто мог справиться с ней. Ему было почти жаль, что она не такая сильная. Он хотел, чтобы она боролась, пока он будет ее убивать.

Пришлось довольствоваться ужасом в ее глазах. Он сжал ее воротник, и крошечные пуговки черного пальто раскатились по бетону платформы, словно множество жуков, бегущих от света. Обнажилась бледная морщинистая кожа, в верхней части груди изогнулся широкий розовый шрам. Добравшись до полутемной лестницы в конце платформы, он бросил ее на ступеньки и склонился над ней, закрыв своей тенью. Она попыталась откатиться, но он удержал ее на холодном бетонном полу, прижимая коленом. Он не позволил бы ей уйти.

Он положил руки ей на сердце. Оно быстро и сильно билось в его ладони, словно маленький зверек.

— Габриэлла, мой херувим, — проговорил он.

Она не взглянула на него и не сказала ни слова. Но, скользя ладонями по ее коже, он мог чувствовать ее страх — ладони стали влажными от ее пота. Он закрыл глаза. Он жаждал ее много десятков лет. К его восторгу, она корчилась под ним, но бороться не было смысла. Ее жизнь принадлежала ему.

Когда он снова посмотрел на Габриэллу, она была мертва. Большие зеленые глаза оставались открытыми, столь же ясные и красивые, как в тот день, когда он встретил ее. Он не мог этого объяснить, но на него вдруг нахлынула нежность. Он коснулся ее щеки, ее темных волос, ее маленьких рук в тесных кожаных перчатках. Убийство было великолепным, и все же сердце его болело.

Какой-то звук заставил Персиваля обернуться. Наверху лестницы стояла Эванджелина, ее восхитительные крылья распахнулись. Он никогда такого не видел — они росли из спины в прекрасной симметрии, подрагивая в такт ее дыханию. Даже в расцвете юности его крылья не были настолько королевскими. Но он тоже стал сильнее. Воздействие музыки добавило ему энергии. Когда он завладеет лирой, его сила и власть станут такими, как никогда прежде.