Тропа Крысиного короля - Лариса Петровичева

Мия улыбнулась в ответ. Эта девушка ей понравилась – было в ней что-то очень открытое, располагающее. Но голос Клары предупреждающе зазвенел у нее в ушах: местным не верьте, они в глаза лобызают, а за глаза проклинают, – и Мия решила, что лучше все-таки сохранять сдержанное спокойствие.

– Видела, – кивнула она. – Но издали. Ее величество и фрейлины гуляли в парке. И я видела его высочество Берайна.

Кирси ахнула, и на ее глазах выступили слезы, которые Мия сочла вполне искренними.

– Бедненький, так жалко его. Как подумаю о том, какая у него жизнь, так плакать хочется, – вздохнула служанка с искренней грустью. – А правда, что он как снежный эльф? Такой же маленький и несчастный?

– Правда, – кивнула Мия. – Но он сын королевы, и от этого все-таки легче.

– Это верно, – согласилась Кирси. – Принца никто никогда не продаст в ярмарочный балаган уродцев. Его и выучат, и вылечат. А родился бы он, допустим, у трубочиста? Сидел бы сейчас в витрине, все бы в него пальцем тыкали да огрызками бросались. А правда, миледи, что он очень умен?

Мия вспомнила «Экономический вестник Солихальского королевства», зажатый в сморщенной трехпалой руке, и кивнула.

– Ох, так даже хуже, – сказала Кирси, сокрушенно качая головой. – Был бы дурачком, ничего бы не понимал, а умному человеку всегда плохо. Он свою участь осознает и не обольщается.

Мие подумалось, что она не просто спрашивает о столичных делах, – она забалтывает госпожу, не желая отвечать на вопрос о мышах и шелесте в стенах.

– А правду говорят, миледи, что… – начала было Кирси, и в это время за обоями снова зашелестело – так громко, словно невидимка перестал стесняться новой обитательницы и занялся своими делами. Кирси покосилась в сторону стены, и ее лицо едва заметно дрогнуло, словно она хотела выразить свое неудовольствие шумящему невидимке.

– Что там? – спросила Мия. Золотистые стрелки на часах подбирались к полудню, но ей показалось, что в комнате сгущается сумрак. Кирси неопределенно пожала плечами.

– Я не знаю, миледи. Да и никто не знает. Тут так шелестит уже много веков. Говорят, когда лорд Тристан здесь жил, оно тоже шелестело. Бог с ним! Пусть себе шелестит, оно же не трогает, не вредит. Если бы оно, допустим, выпрыгивало да кусалось, то тогда, конечно, давно бы все разобрали да поймали его. А оно только шелестит, ну и никто от него не переживает.

Мия невольно согласилась с этой простонародной мудростью. Если что-то тебе не мешает, просто оставь его в покое. Живите бок о бок, не вредите друг другу, и все тогда будет хорошо.

– Ох, миледи, простите, забыла! – Кирси поднялась со стула и с важным видом доложила: – Милорд Оливер сказал, что обед в малой столовой, и все ждут вас.

* * *

Пока Мия в сопровождении служанки шла в малую столовую, шелест в стенах догнал ее еще пару раз, словно невидимый обитатель замковых стен заинтересовался ею и провожал, желая рассмотреть получше. Слуга, который старательно натирал раму картины с морским пейзажем, даже ухом не повел. Кирси тоже не обратила внимания, а Мия почувствовала, как затылок сводит ледяной судорогой.

Как к этому можно привыкнуть?

Столовая была небольшой и угрюмой. Казалось, ее вырезали откуда-то и переставили сюда – рядом с широкими коридорами и комнатами дворца, залитыми солнечным светом, она казалась чужой и хмурой, и Мие подумалось, что все остальное здесь – мираж, а эта столовая как раз настоящая. Стены закрывали панели из темного дерева, с низкого потолка свисали тяжелые люстры с короткими толстыми свечами, в камине потрескивал огонь. Святой Хорхо на старом гобелене поражал змея копьем, и Мия невольно отметила, что у молодого святого другое лицо, не такое, какое она видела на иконах и фресках раньше, – постаревшее, с тяжелыми чертами и слишком властным взглядом. По шее тянулась тонкая алая нить, словно святому отрубили голову, а затем вернули на место.

Должно быть, это и был лорд Тристан Кейдн. Северяне любили его и дали лицо Крысиного короля одному из главных святых Солихальского королевства.

Во главе большого дубового стола сидел Оливер, который успел переодеться в домашнее, – дорогой халат с серебряным шитьем поверх белой рубашки и темных штанов. По его левую руку расположился растрепанный брюнет с перевязанными запястьями и растерянно-детским выражением бледного осунувшегося лица. Справа сидел мужчина, который выглядел ровесником Оливера. Его рука была на перевязи, скуластое лицо с темными глазами и горбатым мясистым носом казалось осунувшимся и печальным. «Странно, что оба ранены», – подумала Мия и негромко сказала:

– Добрый день, господа.

Господа поднялись, приветствуя. Когда Мия села, появился слуга с супницей. Сытный аромат супа с копченостями и перцем напомнил Мие, что в последний раз она ела еще вчера.

– Прошу знакомиться! – с искренним теплом произнес Оливер. – Мия Хиденбрандт, моя племянница. Это Эрик Манхейн, – он кивнул в сторону молодого человека с перевязанными запястьями. – Поэт, подает большие надежды, несколько раз издавался в «Северном вестнике». Поклонницы называют его певцом Севера и напрашиваются на свидания.

Мия с улыбкой кивнула Эрику, тот качнул головой в ответ. Она ни разу не слышала о «Северном вестнике», но решила, что это какой-нибудь влиятельный местный журнал: лицо поэта просветлело, когда Оливер о нем упомянул. Если бы они сейчас находились в столице, то певец Севера обязательно заинтересовал бы и привлек ее, но здесь, в Ангеате, Мия не чувствовала ничего, кроме далекой тревоги, которую надо было замаскировать вежливостью.

Если Эрик Манхейн настолько талантлив, то почему не уезжает? Почему живет в этой глуши? Мия готова была поставить голову против разбитой тарелки, что дело здесь не только в любви к удивительным северным пейзажам.

– Надеюсь, у меня будет случай познакомиться с вашими стихами, – сказала она.

Господин с забинтованной рукой произнес:

– О, в этом можете не сомневаться! Он всегда читает свои вирши, независимо от того, хотим мы этого или нет. Аделард Винвард, к вашим услугам.

– Аделард не любит поэзию, – с мрачным видом заметил Эрик. – Он художник, и весьма неплохой, но остальные служители муз ему не товарищи.

– Отчего же! – Аделард проглотил ложку супа и довольно кивнул: еда пришлась ему по душе. – Я люблю поэзию, но только хорошую.

– Скверный намек, честно говоря, – буркнул Эрик, глядя в стол. – Я-то назвал вас неплохим художником.