Дэвид Хартвелл - Научная фантастика. Ренессанс

— Слушай, Гюнтер. Я не просто так тебя сюда вытащила. Я хотела предложить объединить наши ресурсы.

— Что?

— Пожениться.

Только секунду спустя Гюнтер сумел выговорить:

— Э… я… я не…

— Я серьезно, Гюнтер. Я знаю, что всегда на тебя наседала, но это только потому, что ты на многое способен и совсем не используешь свои способности. Ну, это можно изменить. Позволь мне участвовать в твоей переписке, а я допущу тебя к своей.

Он помотал головой:

— По мне, это просто дико.

— Это уже не оправдание. Екатерина была права — мы стоим перед чем-то очень опасным, — самым опасным, с чем сталкивалось человечество. Но оно уже началось. Земля следит за нами с ужасом и восхищением. Скоро, очень скоро они возьмут дело в свои руки. Через пять лет у нас все отберут.

У тебя хорошая голова, Гюнтер, и скоро она станет еще лучше. Я думаю, мы сходимся в том, какой мир мы желали бы создать. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной.

— Я не знаю, что сказать.

— Ты хочешь настоящей любви? Ты ее получишь. Мы можем сделать для себя секс каким угодно чудесным или отвратительным, если хочешь. Ты хочешь, чтобы я была тише или громче, нежнее или более уверенной? Давай поторгуемся. Посмотрим, может быть, и договоримся.

Он молчал.

Гамильтон откинулась на спинку сиденья. Подождав, она сказала:

— Знаешь, я никогда еще не видела лунного заката. Я редко бывала на поверхности.

— Это придется изменить, — сказал Гюнтер.

Она пристально заглянула ему в лицо. И улыбнулась. Поерзала, придвигаясь ближе к нему. Он неловко закинул руку ей на плечо. Кажется, она этого ожидала. Он кашлянул в ладонь, потом показал пальцем:

— Вот, уходит.

Лунный закат очень прост. Стена кратера касается нижней части солнечного диска. Тень выскакивает на склон и мчится по нему вниз. Скоро солнце скрывается до половины. Оно исчезает плавно и непрерывно. Последний ослепительно серебряный луч горит над скалой, потом исчезает и он. Мгновение спустя ветровое стекло приспосабливается к изменению, и появляются звезды, а Вселенная заполняется тьмой.

Воздух в кабине остыл. Панели пощелкивали и хлопали от резкого перепада температуры.

Гамильтон ткнулась носом ему в шею. На ощупь ее кожа была чуточку липкой и издавала слабый, но ощутимый запах. Она прошлась языком по линии его подбородка и добралась до уха. Ее руки возились с застежками его скафандра.

Гюнтер не чувствовал ни малейшего возбуждения, только легкую неприязнь, граничащую с отвращением. Это было ужасно, оскверняло все, что осталось ему от Екатерины.

Но через это испытание ему придется пройти. Гамильтон права. Всю жизнь он прожил под властью подсознания, его чувствами наугад и беспорядочно правила химия мозга. Он был вынужден ехать туда, куда уносила его кошмарная скачка разума. А она несла его всегда к боли и смятению. Теперь поводья у него в руках, он может править туда, куда захочет.

Он еще не решил, что закажет себе в новую программу. Довольство жизнью, пожалуй. Секс и страсть — почти наверняка. Но не любовь. С этой романтической иллюзией покончено. Пора стать взрослым.

Он сжал плечо Бет. «Завтра, — подумал он, — это уже не будет казаться важным». Бет подставила ему свои губы. Ее губы приоткрылись. Он почувствовал запах ее дыхания.

Питер Уоттс

Ниша

Питер Уоттс (р. в 1958 г.) — канадский фантаст, живет в Торонто. Его статьи, посвященные проблемам, морских млекопитающих, быстро получили признание в научных кругах, а вот литературный успех пришел далеко не сразу, и Уоттс собрал целую «коллекцию отказов», в основном от цитадели твердой научной фантастики — журнала «Analog». Самой частой причиной отказа была «чрезмерная негативность» произведений. Однако Уоттс не сдавался и продолжал работать «в стол». В 1990 г. он пишет рассказ «Ниша», посвященный проблемам морской экологии, карьерного продвижения и сексуальных оскорблений, — и вновь получает отказ. Махнув рукой на американский литературный рынок, который он тщетно пытался покорить в течение почти десяти лет, Уоттс, «чтобы оправдать расходы на бумагу и ленту для пишущей машинки», предлагает свою прозу менее избалованным канадским издательствам и в одночасье становится знаменитостью. В частности, рассказ «Ниша» не только мгновенно опубликовали, но и наградили премией «Аврора», после чего он многократно переиздавался в канадских антологиях фантастики. Вдохновленный успехом., Уоттс переработал «Нишу» в роман «Морская звезда» («Starfish», 1999), который поразил читателей и критиков развернутыми описаниями морского дна, получил положительный отзыв в «New-York Times» и был отмечен особой наградой в рамках премии Джона У. Кэмпбелла. Уоттс гордится тем, что русские и немецкие издательства отказались приобретать права на перевод его прозы, назвав ее «слишком мрачной»: это ведь надо сочинить такое, чтобы даже русские испугались! Продолжение романа «Морская звезда» последовало в 2001 г., и в новом романе «Водоворот» («Maelstrom») действие разворачивается уже в основном на суше.

Когда на станции «Биб» гаснет свет, становится слышно, как стонет металл.

Лени Кларк прислушивается, лежа на своей койке. Над головой, за трубами, за проводами, за скорлупой обшивки — трехкилометровая черная толща океана, стремящегося раздавить ее. Она ощущает под собой Разлом, подвижки океанского ложа, достаточно мощные, чтобы сдвинуть с места материк. Она лежит в своем хрупком убежище и слышит, как микрон за микроном поддается броня станции, слышит ее скрип, низкий, на самом пороге человеческого восприятия. В отношении Разлома Хуан де Фука бог-садист, и имя ему — Физика.

«И как они умудрились меня уговорить? — задумывается она. — Как это я согласилась сюда спуститься?» Впрочем, ответ ей известен.

Она слышит шаги Баллард в коридоре. Кларк завидует Баллард. Баллард никогда не заводится, она, кажется, неизменно владеет собой, сама решает, как жить. Похоже, она чуть ли не счастлива здесь.

Кларк скатывается с койки и нашаривает выключатель. Каюту заливает тяжелый свет. Стены рядом с ней не видно из-за трубок и панелей управления: на глубине трех тысяч метров не до эстетики. В первую очередь — функциональность. Она оборачивается, и в зеркале на переборке мелькает отражение скользкого черного тритона.

Да, такое все еще случается изредка. Иногда ей удается забыть, что с ней сделали.

Требуется сознательное усилие, чтобы ощутить механизмы, затаившиеся там, где прежде были ее легкие. Она так привыкла к хронической боли в груди, к легкому сопротивлению пластика и металла при каждом движении, что почти не замечает их. Но она все еще способна вспомнить, что значит быть вполне человеком, и порой путает воспоминания с истинными ощущениями.