Сергей Жилин - Иоанниты

О чём это я думаю?

Помещение, однако, явно обустраивалось отцом семейства - в расстановке мебели и планировании квартиры нет ничего художественного и хаотичного, экспрессивного или, на худой конец, вычурного. Выстроенное по линейке, убранство принадлежит руке военного, человека холодного и строгого. Виктория не упоминала, кем был отец Дюкарда. Меня не покидает ощущение, что при встрече, он будет разговаривать со мной прямолинейно и круто.

В центральной комнате нашлась лишь одна вещь, которая появилась здесь стараниями творческой супруги - люстра в виде разлетающейся на куски вазы. Осколки стекла уносятся вдаль, но застывают, удерживаемые незаметной проволокой. Словно время замерло, а когда его ход возобновится, стекло посыплется на тебя с потолка.

Хотел бы, чтобы такое было возможно.

Слева от камина расположен семейный портрет. Сделан, думаю, не рукой матери Дюкарда. На нём застыли с благородным, но вовсе не высокомерными лицами семь человек. С военной выправкой в самом центре сидит усатый джентльмен, ему около тридцати пяти. Справа стоит женщина, неумением художника ставшая совершенно безликой; она держит мужчину за руку. Родители Дюкарда.

Слева от кресла главы семейства вытянулся во весь свой немалый рост мужчина. Младший брат отца, надо полагать, так как эти двое отличаются лишь усами и небольшой разницей в возрасте.

За спиной главы семейства престарелая пара родителей, таких же уверенных в себе и благородных, как их потомки. Лишь за спиной матери Дюкарда стоит старушка, отличающаяся куда более простым выражением лица и отсутствием аристократического огня в глазах. Наверно, по маминой линии у Дюкарда предки были попроще.

Сам он на переднем плане, вытягивает руки по швам и пытается смотреться не хуже такой колоритной компании за спиной. Совсем маленький, одетый в костюм, с изящной причёской, делающих его в разы взрослее. Не знай я, кто передо мной, в жизни бы не угадал в пацане бородатого бандита. Ни намёка на будущую широкую кость и коренастое телосложение.

Портрет подписан "Семья Мирабо". Дальше идёт перечень, в самом конце которого есть и юный Дюкард. Затем год и имя художника.

- Одно лицо, правда? - завороженным, наполненным магией голосом, спросила Виктория.

- По-моему, совсем другой человек. Кстати, Роде говорил, что Дюкард не знает даже своей фамилии.

- Ну, это неправда. Думаю, в определённых кругах фамилия Мирабо много о чём говорит. Не исключаю, что в газетах даже писали о пропаже Дюкарда. Он не хотел, чтобы догадались, кто он на самом деле.

- Да, жизнь тогда станет жутко неспокойной...

Стоит лишь внимательнее взглянуть на этих людей... Разумеется, это были люди обеспеченные, их сбережения вполне могли предусматривать безбедную жизнь сына. Не исключены и свои заводы, права на которые в любой момент мог заявить Дюкард как наследник. Стоило лишь объявиться.

Не те это привилегии, о которых мечтает такой преступник, каким был он. Господи, я рассуждаю, совершенно его не зная.

- Знаешь, - сказала дочь как-то тоскливо, - мне кажется, он всегда очень стыдился, что ушёл из дома. Поэтому и не хотел здесь жить. Он считал, что подвёл своих родителей, разочаровал их. Думал, что они его возненавидели.

Я не ответил, мне и нечего. Виктория продолжила:

- Здесь бы он с катушек сошёл, спился бы. От этой квартиры он всю жизнь бежал. Представляешь, каково это без семьи.

- Представляю: я потерял родителей годам к восьми.

- В самом деле? Мама мне не рассказывала.

- Да, я не говорил ей об этом, - мрачно проронил я. - Свою маму я никогда не видел. Наверно, умерла при родах или от болезни, когда я был ещё совсем маленьким. Отец не успел мне о ней рассказать: его самого загрызли волки. Он был лесником, мы жили в избе довольно глубоко в лесу. Как-то ночью вокруг избы начала шастать стая, вой стоял дикий. Отец вышел отогнать их, я помню три выстрела... назад он не вернулся.

- Ужас, - с неким шипением произнесла Виктория. - А что с тобой было дальше?

- У нас были друзья в ближайшей деревне, через три дня они зашли в гости. Все эти дни я просто сидел и плакал. Они забрали меня к себе, но долго я у них не прожил: меня через год взяли к себе иоанниты. Они уговорили моих опекунов, что в Ордене меня ждёт лучшее будущее... не знаю, может меня и купили.

Виктория мотнула головой, услышав такие неприятные слова.

- Иоанниты покупают детей?

- Редко. В основном принимают уже повзрослевших, когда они сами могут сделать выбор. Но, порой, появляется желание поскорее обратить совсем ещё ребёнка, если в нём чувствуется большой потенциал. Иногда удаётся уговорить родителей отдать ребёнка (всё же, будущее в Ордене - это почётно и значимо), но чаще малышей попросту продают.

- А ты не уточнял, как ты попал в Орден? - приложила Виктория максимум усилий, чтобы вопрос прозвучал деликатно.

- Нет, боялся, что меня всё-таки продали. Хотя было очень интересно. Как тут у вас говорят: и хочется и колется[34]?

Вот так спросишь Франца, а он тебе и ответит, что ты в Ордене, как породистая собачка, куплен у фламандийских заводчиков. А ведь как спросишь, ответ достанется не только мне - все в Ордене узнают, по закону всемирного свинства так и получится. Не уверен, что к этому отнесутся с пониманием, особенно такие отморозки, как, например, Картер.

Я точно знаю, что Вирюсвач был куплен. Он сказал мне сам, но я тогда даже не упомянул о своих подозрениях.

- А здесь урны, - ища, как уйти от того разговора, повела меня к камину Виктория.

На каминной полке, облепленные слоями пыли, стоят аккуратно расставленные урны с прахом нескольких поколений Мирабо. Сосуды абсолютно одинаковые, причём простые до зевоты. Выполненные из мрамора, они походят на первые работы ученика скульптора, по линейке, гладкие, с минимумом деталей.

Не удивительно, что Дюкард не в курсе, где чей прах - ни одна урна не подписана. Надо полагать, это такая традиция, основанная на уважении и дисциплине: надо помнить порядок и ни в коем случае его не нарушать.

Родители бандита должны быть здесь же.

- Двадцать две урны, правильно я посчитала?

- Одну минуту, - мне и в голову не пришло уточнить количество мраморных сосудов. - Да, двадцать две.

- Это же... не знаю, поколений около шести-семи. Получается, где-то двести лет назад начали эту традицию кремировать. Господи, как давно. Сейчас даже не представлю, чтобы мои традиции через двести лет соблюдали потомки. Какое ж воспитание.

- Не говори, впечатляет.

Вспомнился Орден. Учитывая продолжительность жизни иоаннитов, он увидел поколений десять, ну, может быть, дюжину. За это время он успел побывать на вершине мира и стремительно броситься в пропасть. Традиции у нас всегда были уважаемы, но никогда не получалось соблюдать их и беречь - постепенно всё разваливалось.