Збигнев Ненацкий - Операция «Хрустальное зеркало»

Постучал еще раз, сильнее. Послышался стук дамских туфель. Загремела цепочка. Дверь открылась.

– Чего-чего, а такого я от вас не ожидала… – Лигенза нисколько не смутилась, хотя была полураздета. Закрыла дверь, провела его в комнату. Только после этого повернулась к нему спиной и набросила на плечи халатик.

– Вы меня поставили в очень затруднительное положение. Теперь я не могу ночевать у Рачинской.

– Не понимаю… – кокетливо прищурилась женщина.

Альберт зевнул, вынул из кармана сигареты. Пачку сигарет и спички положил на стол, предварительно отодвинув куски материала. Под ними блеснул шприц с остатками какой-то жидкости.

– Вы явились, чтобы переспать со мной, или вас интересует что-нибудь другое?

– Другое.

– Ах, так!… Это хорошо, потому что в соседней комнате спит мой жених. Разбудить его?

– Как хотите.

Лигенза села на стул, сняла туфли на высоких каблуках, надела домашние тапочки. Тихо, на пальцах, прошла в соседнюю комнату. Вернулась с бутылкой коньяка и двумя рюмками.

– Выпьем? Может, это развяжет вам язык. Она поровну разлила коньяк по рюмкам, как опытный потребитель спиртного.

– Последнее время мне трудно заснуть без алкоголя. Видимо, придется лечиться, – призналась она, нимало не смущаясь.

– А я думал, что вы…

– Это насчет шприца? Мой жених делает уколы морфия. Он был ранен, рана не заживает, ужасные боли… Вы смотрите на мое лицо? О, когда-то я была красива! Так мне говорили по крайней мере. Ожог. Банальная и неинтересная история. Вспыхнул бензин, когда я заливала его в машину. Давно уже, шесть лет назад.

Теперь, когда она сказала, что была красива, он и в самом деле увидел следы былой красоты, несмотря на безобразные красные пятна на щеках, на лбу и на руках. Ей было лет тридцать, а возможно, и меньше.

– Архитектор… – пробормотал Альберт. От первой же рюмки коньяка голова пошла кругом.

– Это Рачинская рассказала ему о вас. Он передал мне. Я пошла к Рачинской в качестве консультанта… по вашему делу, – засмеялась Лигенза.

– Я думал, он ваш жених.

– Вопреки видимости меня не так-то легко заставить согрешить. – Она выпила свой коньяк с явным отвращением, как горькое лекарство.

– Архитектор наболтал глупостей. Кто его просил? Теперь все пропало. И это ваша вина. Да… Вам это даром не пройдет… – Он начал заговариваться, но по-прежнему контролировал свои действия.

– Будь спокоен! Ни один волос не упадет с твоей головы.

– Чепуха…

– Ты в надежных руках.

– Чепуха какая-то, – повторял он с пьяным упорством.

– Клянусь тебе, – Лигенза схватила его за руку. Сжала ее сильно, по-мужски.

Альберт тупо уставился на пустую рюмку. Женщина потянула его в другую комнату. Он послушно двинулся за ней.

– Я обманула тебя насчет жениха. Здесь никого нет. Я боялась, вот и сказала о нем…

Она подтолкнула Альберта к дивану. Помогла ему раздеться. Сняла плащ, пиджак, осторожно отцепила пояс с револьвером. Ей казалось, что он совершенно пьян. Ее волосы, пахнущие ромашкой, щекотали его лицо…

Разбудил Альберта стук швейной машинки, доносящийся из-за стены. В комнате царил полумрак. Он приподнял тяжелую от алкоголя голову и оглянулся. С радостью убедился, что в комнате, кроме него, никого нет.

Рядом с диваном, на стуле, лежала его аккуратно сложенная одежда, шляпа прикрывала револьвер. Он взглянул на часы и вскочил: первый час дня! Никем не замеченный, Альберт выскользнул на улицу и на мгновение ослеп от яркого солнца.

Был первый по-настоящему весенний день. Пахло свежим воздухом. Солнечные блики играли на неровных плитах мостовой.

На площади Альберт увидел три грузовика, а рядом с ними – группу пожилых мужчин в грязных комбинезонах. По-видимому, это были рабочие единственной в городе, довольно большой кожевенной фабрики. Красно-белые повязки на рукавах, длинноствольные винтовки довоенного образца. Рабочие пытались построиться в две ровные шеренги, но им это плохо удавалось. Высокий худой поручик командовал смешным дискантом, громко смеялась стайка девушек, наблюдавших за сборами.

Альберт подумал о людях Рокиты, которых он видел в поезде, – великолепно вымуштрованных, вооруженных современным оружием. Достаточно им узнать о маршруте этих трех машин, и в город не вернется живым никто: ни поручик, ни остальные.

Среди зевак, собравшихся на площади, Альберт заметил человека в белом халате. Здесь же, неподалеку, на низком деревянном домике висела вывеска: «Парикмахер».

– Побрейте меня, – обратился Альберт к человеку в халате.

Тот нехотя отправился к себе в парикмахерскую. Пока он разводил мыло в оловянной мисочке и точил бритву, Альберт просмотрел местную газету, валявшуюся на столе. Взгляд его остановился на двух больших портретах в черных рамках, помещенных на первой странице.

– Что это за люди?

– Эти? Инженеры. Позавчера Рокита пустил их в расход в лесу около Домброво.

– Инженеры? Из органов? – притворился непонимающим Альберт.

– Нет. Говорят, что близ монастыря собираются строить большой завод шарикоподшипников. А может, что другое, не знаю. Говорят, что эти двое поехали выбирать площадку под строительство. Ну, их и отправили на тот свет.

На площади раздались громкие гудки, потом мимо парикмахерской проехали три грузовика, набитые вооруженными рабочими.

Парикмахер посерьезнел, стал излагать свои мысли:

– Этот городишко – нищая, вонючая дыра. Как и весь уезд. Здесь не один, а десять заводов надо выстроить, чтобы все получили работу. Убили этих инженеров, а люди ругаются: боятся, что правительство откажется от строительства и больше не пришлет сюда инженеров. Как вы думаете, пришлют других?

– Не знаю. Может, и пришлют…

Альберт вышел из парикмахерской. Настроение было отличное. Вокруг шумела детвора, слышался смех, свист. И все это радовало Альберта. «Весна», – думал он.

И вдруг раздались четыре выстрела. Где-то совсем близко, будто над самым его ухом.

На бешеной скорости промчался мимо мотоцикл с двумя седоками. Люди бежали к маленькому скверику в конце площади.

– Стреляла какая-то женщина!

– Нет. Тот, с мотоцикла!

– Убит?

Миколай умирал. Он лежал навзничь поперек мостовой, а голова его покоилась на зеленой траве газона. Он широко раскинул руки, как монахини на мессе, в монастыре норбертинок. Из открытого рта стекала струйка алой крови. По лицу пробегали судороги, пальцы рук то сжимались, то разжимались. Толпа вокруг него росла с каждой минутой. А он умирал в центре этого круга – одинокий, беспомощный.

Несколько мгновений Альберт боролся с острым желанием броситься к нему, осмотреть рану.