Завещание Петра - Никита Велиханов
— Я прочитал всё... но ничего не понял, —признался Кулаков. — Бред какой-то, философские рассуждения...
— Так бред или философские рассуждения? —спросил майор.
— Да я их не различал никогда, не специалист...
Майор, получивший образование при Брежневе и прошедший курс истмата и диамата, истории философии и политэкономии, вынужден был в душе признать, что большая часть того, что он когда-то всерьёз изучал, относилась скорее к разряду бреда.
-— Потому и возил эту тетрадку к психиатру на экспертизу, — продолжал старший лейтенант.
— Заключение психиатра?
— Оно в деле. Бред...
— После экспертизы тетрадь вернулась к вам?
—Да. Это я точно помню, — нервно вздохнул Кулаков.
— Сколько страниц тетради было исписано?
— Пять страниц ровно.
— Вы прочли весь текст? Каково его основное содержание?
—Да там черт ногу сломит... Начинает предложение вроде об одном, потом переходит на другое, а к концу уже третье приплетает... и так весь текст. Нет у него основного содержания, понять невозможно.
— Какие слова повторялись чаще других?
Кулаков, вспоминая, на глазах покрывался крупными каплями пота.
— Там что-то про опыты на людях, про... как же её... моральную ответственность... ещё такое слово на «э», никак не вспомню...
— Этика? —предположил майор, немного подождав.
— Точно! Как это вы сразу...
— Ещё что запомнилось?
— Да я когда в первый раз читал, больше интересовался конкретными деталями похищения: фамилии там, адреса, суммы... Ну, сумм и адресов там никаких не было... запомнились две фамилии... если только я их правильно запомнил... и если обе из них —фамилии...
— Так?
— Одна русская и одна нерусская. Ежов и Орионо.
— Ежов?
— Насколько я понял, не тот Ежов, а какой-то другой. Вроде бы Захаров его лично знал. Но подходящего Ежова мы не нашли. Тем более Орионо...
— Больше ничего не запомнили?
— Нет.
— Да вообще его дела мало кого интересовали, — сказал Мозговой. — Все ж знали, что он в свое время на Цвилинга побывал.
Выражение «попасть на Цвилинга» означало в Оренбурге попасть в сумасшедший дом, многие годы располагавшийся в помещении бывшего храма на улице Цвилинга.
—Товарищ майор, неужели этот Захаров занимался чем-то действительно важным? —спросил Кулаков.
—Думаю, я смогу ответить на этот вопрос с большой степенью точности... если вы мне найдете пропавшую тетрадь. Криптографическая экспертиза текста проводилась? Там могло быть зашифрованное сообщение, — сказал Борисов, чтобы окончательно добить бедолагу старлея.
— Нет... — Кулаков начал осознавать, что он не только утерял вещдок, но не проделал массу работы, исходя с самого начала из спорной посылки о ненормальности Захарова. Он буквально остолбенел, погрузившись в печальные думы о своей будущей судьбе. Майор оставил его в этом состоянии и попросил Мозгового отвезти их с Ларькиным на 37-ю линию.
И вот теперь он осматривал постель покойницы, словно надеялся найти ещё хотя бы один листок из той заветной тетрадки. Спаленка была такой маленькой, что Мозговой и Ларькин в ней уже не помещались. Чтобы не мешать майору, они стояли у порога в «зале». Ларькин прислонился к дверному косяку. Борисов присел, осматривая пол под кроватью.
— Как вы объясняете то, что дневник Николая Захарова оказался здесь, под подушкой у его матери? Она пыталась спрятать его таким образом? —обратился Борисов к милиционеру.
— Специально, чтобы мы его нашли? — усмехнулся Мозговой. — Не думаю. Скорее всего, она действительно спрятала эту тетрадь, только не от пришельцев, а от сына. Сдается, старушка была хоть и дохлая, та дошлая, и не настолько она была прикована к постели, насколько старалась это показать. Есть такие: скрипучая сосна долго живет. Я думаю, она всю жизнь шпионила за сыном, читала его дневники. Заставляла за себя беспокоиться, разыгрывая из себя беспомощную жертву. Конечно, она взяла эту тетрадку почитать, когда сын вышел —предположим, в магазин. А он возьми да вернись. Деньги забыл. Ну она и сунула тетрадь под подушку. Вряд ли он хранил свои дневники на виду и, придя, скорее всего не заметил пропажу сразу. А потом она рассчитывала положить дневник на место.
— Может, она просто забыла вернуть тетрадь? — предположил Борисов.
— Вполне может быть. Старушка хоть и дошлая была, а из ума всё-таки потихоньку выживала...
— Капитан, —спросил Ларькин, —почему вы так неприязненно относитесь к Захаровой?
— Да поговорил я с соседями, — пожал тот плечами. — Мать всю жизнь держала сына на коротком поводке. Научно говоря, под чрезмерным контролем. Оттого у него и баб никогда не было. Никогда! А ведь физически здоровый мужик был, если не считать, что псих. Зарядку, говорят, каждое утро делал. Она его с детства намертво к себе привязала — вот сын в конце концов и ...нулся.
— А может, причинно-следственная связь обратная? — сказал Борисов, сидя на корточках у кровати. — Зная, что у сына отклонения, она считала своим долгом следить за ним? Чтобы не натворил лишнего. Что скажешь, доктор?
— Скорее всего, и то, и другое —следствие одной причины, —ответил Ларькин. — Чрезмерная привязанность матери к сыну и болезнь сына — это последствия алкоголизма отца. Не такая уж редкая история. А потом эти два фактора стали взаимозависимыми.
— Ну что ж, может, и так. Ясно только, что мы здесь уже ничего не найдем. Всё равно, распаковывай чемоданчики.
Некоторое время они занимались грасовской рутиной: измерение радиационного фона, магнитного поля, химический анализ воздуха в доме, фотосъемки и сканирование участков пространства в помещении и вовне его, в основном в невидимых лучах — почти по всему диапазону электромагнитных волн. Мозговой следил за их работой с таким же почтением, с каким рядовой воин племени наблюдает за священнодействием шамана.
Пророчество Борисова сбылось: ничего особенного они не обнаружили. Уровень радиации был на десять процентов выше нормы, но это в пределах допустимых колебаний, тем более для Оренбургской области. Необычных примесей в воздухе не было. Аномальные источники электромагнитного излучения отсутствовали. «Ни хрена», —подытожил майор, и они стали собираться домой.
Коллеги по ФСБ выделили им двухкомнатную квартиру на первом этаже унылой «хрущёвки» на улице Пролетарской, а для работы — небольшой кабинетик в здании управления. Придя «домой», Ларькин первым делом вооружился спецлокатором и обнаружил в квартире три активных звукозаписывающих устройства. Борисов, следивший за ним со скучающим выражением лица, пожал плечами: дело обычное, служба есть служба. Рабочий кабинет тоже наверняка прослушивался. Общаться предстояло на
