Оперативный простор - Дмитрий Николаевич Дашко
Я честно пытался запомнить путь, но потом сдался – весь этот лабиринт обветшавших зданий никак не желал укладываться в голове. Надо будет самому поискать выходы через центральные улицы, авось тогда не буду блудить.
– Какой этаж? – поинтересовался я.
– Четвёртый. Вон там, – показала Катя, вскинув подбородок, – наши окна. Да, ты ничему не удивляйся. Нам здесь выделили жилплощадь от военшколы, дали комнату в квартире, где раньше жил какой-то стряпчий. Говорят, он подался в эмиграцию, живёт не то в Париже, не то в Берлине. Дом национализировали, прежних жильцов уплотнили. Пусть комната одна, зато большая и светлая, а ещё в ней есть печка. Военшкола выписывает нам дрова, так что зимой не мёрзнем, – улыбнулась Катя.
Я понимающе кивнул. Катю с мужем поселили в коммуналке. Так сейчас живёт почти вся страна, вернее – её городская часть.
В прошлом наша семья несколько лет провела в коммуналке, пока отцу не выделили квартиру. А до этого помню и общую кухню с несколькими газовыми плитами и график дежурств в уборной и душе.
С соседями нам повезло, мы дружили, проводили праздники вместе, отмечали дни рождения, ездили на природу, ходили на демонстрации. Быть может, время щадит нас. Мы забываем плохое, в памяти остаются лишь самые хорошие моменты, но почему-то мне кажется, что это был не самый плохой период моего детства. Хоть убей – не могу припомнить пьяных драк, склок и прочих дрязг. Как-то уживались, проявляли деликатность, при этом, как в деревне, все знали обо всех. Было что-то доброе и очень тёплое. Хотя… наверное, меня просто охватил приступ ностальгии по моему детству.
Мы вышли на лестницу, поднялись на четвёртый этаж и оказались на широкой площадке, где друг напротив друга, словно зеркальные отображения, находились две массивные двери. На каждой имелась кнопка звонка и табличка с надписью, кому из жильцов сколько раз звонить.
Катя поймала мой взгляд и ответила на невысказанный вопрос:
– Нам повезло – легко запомнить. Быстровы: четвёртый этаж – четыре звонка.
– Действительно, просто, – усмехнулся я.
– Как с соседями? Повезло? Она пожала плечами.
– Грех жаловаться. Нормальные соседи. Когда мужа арестовали, все приходили и поддерживали меня, очень сочувствовали. Даже подарили солёных огурцов.
Ключ, в отличие от моей общаги, под ковриком не держали. Катя брала его с собой. Она открыла общую дверь.
– Проходи.
– Только после тебя.
Сестра не стала спорить. Вошла первой, а я придержал дверь.
– Дверь запирать не надо, она сама захлопывается, – предупредила Катя. – Только, пожалуйста, не грохай. У меня один сосед работает сторожем – он постоянно дежурит по ночам и не любит, если его будят после смены.
– Сам такой, – понимающе кивнул я. – Сон – дело святое.
Мы крадучись прошли почти до конца коридора.
– Вот наша комната. – сказала Катя. – Посмотришь, как мы живём.
– Жду с нетерпением, – улыбнулся я.
– Обувь не снимай, я уехала в страшной спешке, не успела подмести и помыть пол.
– Боишься, что я натопчу тебе грязными портянками, – пошутил я.
Судя по улыбке Кати, эта шутка ещё не успела обрасти бородой.
– Вуаля, – сказала она, отпирая дверь.
Я не ожидал увидеть роскошные апартаменты, время, место и обстоятельства не располагали к такому. Но Кате удалось обойтись минимумом средств, чтобы сделать комнату уютной, а этот уют складывался из многих, зачастую мелких и не сразу различимых вещей: здесь подобранные в цвет обоям занавесочки, тут аккуратно заправленная кровать и клетчатый плед на диване, дорожка на полу, салфеточки на столе, какие-то вязаные штучки и прочие-прочие вроде бы мелочи, но как же они преображали это место!
– Ты молодчина, сестра! – сказал я. – У тебя здесь просто здорово! Завидую твоему мужу.
Катя улыбнулась.
– Приятно слышать от тебя, Жора, такие слова. Я боялась, что ты назовёшь мои старания пошлым мещанством.
– Ты плохо обо мне думаешь, сестрёнка.
– Так! – опомнилась Катя. – Только что хвасталась, какая я хозяйка, и совсем забыла, что гостя надо покормить и переодеть: ты ведь до нитки промок.
– С тебя самой вода течёт, – заметил я.
– Ничего страшного! С собой я как-нибудь разберусь.
– Вот и разбирайся. А я – не сахарный, не растаю.
– Ладно. Я уже поняла – тебя не переспоришь. Погоди минутку.
Сестра открыла створки шифоньера, задумчиво постояла перед ним, а потом достала несколько вещей и спряталась от меня за шторкой. И пусть сквозь неё ничего не было видно, я всё равно деликатно отвернулся. Зачем смущать сестру?
После того, как Катя переоделась – теперь на ней был домашний халат, она снова распахнула шифоньер и стала перебирать висевшие на «плечиках» вещи.
– Кажется, это будет тебе в самый раз, – наконец, определилась она.
– По-моему, это перебор, – присвистнул я.
– Так одеваются преуспевающие адвокаты или профессора.
– Ничего страшного, тебе пойдёт! – затараторила она. – Сейчас ещё с обувью что-нибудь придумаем. Этот костюм-тройка явно плохо сочетается с твоими сапожищами. Вот! – Катя извлекла из недр шкафа нечто сверкающее лаком. – Ну-ка примерь.
– Что, на голые ноги? – хмыкнул я.
– Почему! – обиделась Катя. – Я дам тебе носки.
Поскольку резинку в носках ещё не изобрели, крепился этот предмет мужского гардероба на своеобразных подтяжках. Мне ещё ни разу не приходилось иметь с такими дело, и если бы не помощь Кати, не знаю, сколько бы с ними провозился.
– Это тебе не портянки наматывать, – с усмешкой подколола меня сестра.
Я улыбнулся.
– Схожу на кухню – посмотрю, что можно придумать на обед, а ты пока переодевайся, – велела Катя.
– Слушаюсь и повинуюсь! – откозырял я.
Катя вышла.
Я переоделся и критически осмотрел себя в зеркале, висевшем на двери шкафа. Из него на меня глядел чересчур важный и лощёный тип. Добавить шляпу-котелок, взять в руки тросточку и буду выглядеть словно карикатура на буржуина из «Окон РОСТА» или свежего номера журнала «Крокодил».
Послышалась неприятная трель электрического звонка – будто включили бор – машину. Один, два, три, четыре…
Странно, кого это ещё принесло?
Скрежет отпираемого изнутри замка – это Катя пошла открывать незваным гостям.
Я прислушался. До комнаты доносились лишь отдельные фразы, смысла я не улавливал, было ясно одно: разговор вёлся на повышенных тонах.
Дверь распахнулась, вошла Катя. Её плечи вздрагивали, на глазах застыли слёзы.
– Катя, что случилось? – с тревогой спросил я.
– Они… они, – глотая слёзы, заговорила она, – пришли, чтобы сказать: у меня есть два дня на сбор вещей.
– Что это значит? – не сообразил я.
– Нас с Сашей выселяют из квартиры.
