Владимир Романовский - Полезный Груз

Он вернулся в жилые помещения, снова нашел контейнер с кофе. Контейнер белел инеем.

Спустя еще сутки температура в секторе сравнялась с температурой за его пределами – минус сто сорок по цельсию. Потом стало падать атмосферное давление – где-то была утечка. Майку и шорты пришлось снять, вернее, стереть с себя – они сыпались.

Аварийные аккумуляторы проработали еще три дня и выдохлись. За эти три дня Муравьев выяснил, что может, оказывается, обходиться без еды и воды. То есть, может есть и пить, и хотелось бы, чтобы то, что он есть и пьет, было бы вкуснее, а то ведь такая дрянь, блядь. Но может не есть и не пить, и не чувствует ни голода, ни жажды.

Логическая цепочка возникла в мозгу сама собой – под облучение я уже попал, следовательно, стенам больше не от чего меня защищать. В атмосфере нет кислорода, а температура та же, что снаружи. Давление – как снаружи. Здесь, внутри, темно, как в жопе. Снаружи светят звезды и Юпитер. Нужно выходить наружу.

Он ощупью добрался до входного люка, один раз упав – больно ушибся. И понял, что от прямого физического воздействия он не защищен.

Снаружи было как всегда – звездно и тоскливо. И он стоял под звездами голый. Тут в нем проснулось чувство юмора, и он мысленно сказал Создателю – «Это ничего, что я голый?» И засмеялся. И была надежда, что Создатель тоже улыбнется. Рассмешить Создателя репликой – главная амбиция всех клоунов по жизни. Своего смеха он не услышал – атмосфера на Ганимеде недостаточно густая, чтобы передавать звук. Не очень приятно по первости, но вскоре привыкаешь.

Можно было подождать здесь, сидя на поверхности, прислонившись спиной к стенке сектора, и следя, не появится ли следующий кораблик в небе, и куда сядет, и идти туда. Но так можно и пару тысяч лет просидеть. Вряд ли кораблик станут сажать по соседству со спешно брошенной станцией.

Нужно идти искать людей. Человек не может один, человек животное общественное.

Размеры Ганимеда на Земле представить себе трудно. Диаметр – три тысячи с чем-то миль. Умножим на число пи. Получается что-то около десяти тысяч миль кругосвеного ганимедного путешествия. Это много или мало? На Земле, если по экватору – двадцать шесть тысяч. Длина России из конца в конец – шесть тысяч миль. Ну вот, скажем, забросили тебя куда-то в центр Сибири, без связи, и оставили. Что делать, где искать людей? На Земле проще. Выбери направление (на юг, скажем) – и в конце концов упрешься либо в границу, либо в Тихий Океан, что в принципе тоже граница. И если до тех пор никого не встретил, то иди вдоль границы. Рано или поздно попадутся люди. Через месяц-другой-третий.

На Ганимеде нет границ, и поэтому нет пограничников, шлагбаумов, и поселений возле шлагбаума. И горизонт близко – пройдешь в десяти милях от какой-нибудь станции и не заметишь.

Оно, правда, сажать кораблики предпочитают на светлую сторону, под Юпитер. Это сокращает зону поисков в два раза. Светлая сторона покрыта «бороздами и хребтами». Ох уж эти мне борозды и хребты. «Причины сложной геологии светлых областей понятны не до конца». Означает – мы ни хуя не знаем. Откуда тут взялись эти самые борозды и хребты – неизвестно. Предполагается вулканическая активность во времена всеми уважаемого царя Гороха, большого любителя фикусов. Сажать кораблики предпочитают на равнинах, где поменьше борозд и хребтов, которые только мешают.

Хорошо хоть, что забираться на хребты не составляет труда – притяжение на Ганимеде слабенькое, если ты, здоровенный мужик, весишь сто кило на Земле, то на Ганимеде едва двенадцать кило наберется.

Ну и ходить можно только медленно. Чуть быстрее шаг – либо запутываются ноги, либо волей-неволей начинаешь «кенгурить» – прытать на многие метры. Можно привыкнуть.

Почему мне все-таки не хочется ни жрать, ни пить? Очевидно, все нужное я получаю от недоделанной этой атмосферы, а также от космических лучей, и может от Солнца. Но на станции никакого Солнца нет! Значит, из атмосферы. А может быть вообще от чего-то, что нам неизвестно, нельзя ни увидеть, ни услышать, ни потрогать, ни ощутить, ни тем более попробовать на вкус. У человека всего пять чувств – вселенную ими не охватишь.

Иногда следует отдохнуть, набраться энергии от этой самой атмосферы или неизвестно чего. Посидеть, полежать, и даже поспать. Спать голым на поверхности естественного спутника Юпитера, под звездами – непривычно. Сперва как-то даже стремно. Но – нет ни насекомых, ни диких зверей. Относительно безопасно. Камешки пространственные лупят по Ганимеду раз двести в год всего, шансов, что тебе попадет по черепу бульником почти нет. Основное количество космической дряни притягивает Юпитер, защищая и собственные спутники, и, кстати говоря, все остальные планеты Солнечной Системы тоже. Хвала Юпитеру.

Захотелось ссать. Муравьев остановился и взял член в руку. Получилось интересно и немного страшно – длинная струя не замерзала, а просто исчезала, не успевая упасть на поверхность. Муравьев присел на корточки и плюнул перед собой. Слюна достигла поверхности – он успел потрогать ее пальцем, привычная влага, равная телу температурой. Убрал палец – и слюна исчезла.

Не очень понятно, как считать сутки, но с неделями проще, поскольку именно за неделю делает Ганимед полный оборот вокруг Юпитера, и если помнить о резонансе Лапласа, и знать, которая из соседок Европа и которая Ио, с недельным счетом перебоев нет.

Через три недели Муравьев повстречал человека. Во время очередного прыжка увидел неподалеку силуэт голого мужского тела, тоже в прыжке. И силуэт тоже заметил Муравьева.

Сделалась загвоздка. По губам Муравьев читать не умел, и встреченый – тоже. А звуки не получаются. То есть, получаются, но похожие на черт знает что, к речи отношения не имеющие – специфика атмосферы. В лице повстречавшегося, насколько можно было разглядеть в свете Юпитера и звезд, проглядывали славянские черты, но взляд и пропорции развития лицевых мышц говорили о неславянской госпринадлежности – речь влияет на лица. Человек показал пальцем на ледяную корку в десяти шагах. Подобрав несколько неровных камешков, они пошли и сели голыми жопами на относительно гладкий лед. И стали знакомиться.

Человек нацарапал на поверхности камешком – «Neil». И показал на себя. Нейл, подумал Муравьев. Гвоздь, что ли? Нет, гвоздь пишется по-другому. Человек произнес губами – и Муравьев понял. Нил. Тогда он сам нацарапал, подумав, что фонетичская транскрипция в данном случае лучше, чем классическая – «Viktor». Нил кивнул и стал выцарапывать какую-то фигню, похожую не то на гриб, не то на козу с одним рогом в виде оладьи. Нацарапав, пальцем показал на бороду козы. А потом на себя. Муравьев решил, что это самокритика, мол, козел я, что согласился сюда лететь. Потом вспомнил, что, к примеру, по-английски слово «козел» не сленговое. Американцы говорят «индюк», а англичане не помню как. Он непонимающе развел руками. Тогда Нил, вздымая брови и пожимая плечами, нацарапал – «Cape Town». Муравьев понял и ответил: «Pskov». И, видя недоуменный взгляд нового знакомого (Швеция? Норвегия? Дания?), приписал – «Russia».