Лев Гурский - Есть, господин президент!

Вообще Виктор Львович должен был бы сказать мне спасибо за то, что ушел с пользой. Красиво и поучительно. У нас вышел славный тандем: я поработал при нем ангелом смерти, а он при мне — школьным наглядным пособием. Вдвоем, рука об руку, мы объяснили непонятливой мадам Штейн, что бетонные столбы с указателями «хорошо!» и «плохо!» в эпоху релятивизма есть такая же архаика, как розовые рейтузы в эпоху стрингов. Цель оправдывает средства.

Повторяю еще раз, медленно. Цель. Всегда. Оправдывает. Средства. С этой истиной обычно спорят лишь чистоплюи, не выбравшие верной цели либо стесненные в средствах. А я — ни то, ни другое…

Я старался не выпускать из поля зрения обоих мрачных трудяг Черкашиных: муж-кондитер и жена-кондитерша, послушные Яне, перестали ломаться и творили вручную мое Сладкое

Будущее С Изюмом. Наблюдая за его скорым приближением, я, словно Гай Юлий Цезарь, думал о четырех интересных вещах сразу.

О Викторе Львовиче Серебряном — то бишь о философской, блин, связи маленькой смерти индивида с большой жизнью вида.

О том, как я поступлю, если эти слепые кроты — ой, не дай им Боже! — замыслили саботаж и попытаются по ходу смухлевать.

О том, что соратнички мои Тима с Органоном, похоже, выработали нынче свой ресурс и пора отправить этих андроидов на переплавку.

А еще я, конечно же, размышлял о том, каким манером Ванечка Щебнев будет стреноживать свое стадо численностью в 150 миллионов голов — аккурат после того, как из слуги народа сделается его хозяином: любимым президентом, или там государем Иоанном Великим, или генералиссимусом Всея Руси… Форму моего дальнейшего правления я еще не определил, и хрен бы с ней, формой. Содержание важнее. Могу скромно именоваться Отцом нации. Эдаким молодым счастливым ее папаней.

Мысль номер два, о кротах, была наиболее зудящей из всех, но не опасной. Ваню на фу-фу не возьмешь. Узнать фальшак я смогу с одного укуса, благо опыт есть. Мои рецепторы теперь уловят признаки «парацельса» в секунду, а восхитительное шампанское чувство легкости и проницаемости мира вокруг подделать нельзя. Это ощущение, милые кроты, не спутаешь ни с чем; это во мне навсегда, как первая любовь и первая в жизни порция мороженого.

Обманет меня эта парочка? Тем хуже для них. Тогда придется поучить их уму-разуму. Я уже решил, что следующим козлом отпущения станет не Окрошкин: выключать второго коматозника подряд — скука смертная. Думаю, под раздачу попадет вздорный старик-бухгалтер. Да и зачем, если разобраться, Черкашиным бухгалтер? Какие у них финансовые дела? Раз я теперь единственный их клиент, кондитерская закрыта навсегда. Со временем я, наверное, разберусь в книге Парацельса и испробую всяко-разного, но первое время пускай они наштампуют мне про запас побольше снарядиков с изюмом — это пока главнее. А жить кондитеры будут, естественно, в Кремле и здесь же наполнять мою личную продовольственную корзинку. Кстати, надо выяснить у Управделами Кремля, не осталось ли у нас казематов поприличней? Может, подвал какой-нибудь разгрузить для них? Чтоб они были и под рукой, и под замком. Как и всякому Королю-Солнце, мне по чину положено иметь пару Железных Масок.

Мысль номер три, о соратничках, была короткой, мимолетной и плавно переходила в мысль номер четыре, о светлом будущем. Да, мне придется побыстрей списать в утиль Тиму, Органона, «Почву», а заодно и все партии в стране — кроме, конечно, Партии Любителей Вани Щ. Последнюю я сделаю о-о-о-о-чень демократичной, похожей не на КПСС, НСДАП или «Любимую страну», а на фан-клуб. Фиксированного членства не надо, партбилетов не будет, взносов тоже, сам я буду генсеком и одновременно поп-идолом. Bay Ванья! Аплодисменты. Спасибо, спасибо, друзья, вы со мной, я с вами, мы вместе! И никаких «пятиминуток ненависти» по ТВ — что за чепуха? Какие враги? Откуда у меня — у меня! — могут быть враги? Офонарели? Мир-дружба-братство. Другое дело — «пятиминутки любви» на всех каналах — это необходимо, в порядке профилактики. Съем пирожное и запишу ролик, пусть крутят. Маленькую такую речугу в духе Чумака, преподобного Билли Грэма или Светоносного Нектария…

Ага-а, вот, кажется, и поспело мое изюмное чудо, мой сладкий соблазн-Verfuhrung, мое личное колдовство-Verzauberung. Гитлер, к слову, был идиот: с такими возможностями и так облажаться!

А сейчас наступает самый опасный голевой момент, вни-ма-ни-е!

Готовый «парацельс» медленно сходит со стапелей и должен перейти под мой личный контроль. Смотрим во все глаза — на Черкашиных: если кто-то из слепых кротов задумал взбрыкнуть, то иной любой другой возможности им уже не представится. Теперь или никогда.

Раз-два! Оп! Мое! Зря я дергался, передача прошла без эксцессов.

Я протянул руку и, не встретив сопротивления, ухватил с подноса пирожное — снарядик «Фау-1», наполненный сладкой взрывчаткой любви. Никакого бунта кроты Черкашины не подняли, признав мое право силы: мол, ешьте, господин президент земного шара. Что ж, не откажусь. Есть так есть. Мне остается лишь поднести добычу ко рту. Понюхать. Сделать контрольный надкус и… и…

— Вот она, власть над миром! — вдруг истошно завизжала истеричка Яна. — Жуй, Ваня, никому не давай!

И грянула беда, откуда не ждали: сука Тима — то ли спятив от этого визга, то ли, наоборот, все заранее рассчитав! — с невиданной прытью оторвал жопу от кресла и бросился на меня.

Конечно, я сумел отпихнуть эту алчную жирную пасть, но не без потерь. Паршивец за раз успел отожрать процентов тридцать моей собственности! Ах ты, пузан проклятый! Ну погоди, Погодин!

Медлить, однако, было нельзя: я торопливо цапнул две оставшихся трети «парацельса» и начал остервенело перемалывать их зубами, стараясь заглотнуть быстрей сладкую чудо-плоть пирожного.

Ну же, ну же, ну же! Кто первый подаст голос, у того и перевес. Если завопим хором, победа моя: мне досталось вдвое больше, чем ему, и власть моя должна была быть вдвое сильнее — как у таракана Никандрова, оседлавшего трон из канцелярских скрепок.

Жуя изо всех сил и почти не чувствуя вкуса на языке, я все-таки сумел оценить главное: Серебряный не соврал, Черкашины не подвели — это был настоящий заряженный «парацельс», как в прошлый раз, когда я укрощал шефа. Были и шампанский кайф, и прозрачность в мозгах, и полнейшая свобода, и восторг… а невесомости стало, кажется, еще больше, гораздо больше. Меня словно приподнимало, тянуло ввысь, отрывало от земли.

— Мое-е-е-е! — выкрикнул я и вытянул руку навстречу Тиме. — К ноге!

— Мое-е-е-е! — эхом отозвался Погодин и точно так же потянул жирные ручонки в сторону меня. — Я гла-а-авный!

С облегчением я понял, что Тимино мычание на меня не действует. Но тут же осознал: ведь и мои ведь команды не действуют на Тиму! Мы уравновесили друг друга? Но я же съел больше!