Анри Лёвенбрюк - Синдром Коперника
Дверь закрывается. Время как будто гаснет, умолкает. А мгновение спустя снова звонит телефон.
Кровь стучит у меня в висках.
Я медленно перевожу взгляд на столик. Звонок заполняет всю палату. Угрожает оборваться, как писк кардиографа.
Моя рука судорожно сжимается, сминая простыни. Потом приподымается, тянется, нащупывает дорогу. Непослушные пальцы дрожат, к тому же мне, кажется, уже не хочется брать трубку. Лувель? Люси? Им, наверное, сказали, что я наконец пришел в себя. Но я уже ничего не жду. Мне только хочется снова забыться благодатным сном. Может быть, навсегда.
Звонок все звонит, захлестывает меня, выходит из себя. Падает преграда. Берлинская стена. Я протягиваю руку. И снимаю трубку:
— Алло?
Никто не отвечает.
Но я знаю. Это молчание. Оно мне знакомо. Оно — словно рука матери на голове спящего ребенка. Дыхание, за которым угадываются удары сердца. Сердца, которое могло быть моим.
И мир вокруг меня исчезает: воспоминания, сожаления, колебания. Не остается ничего, кроме голоса, которого я ждал.
— Это я, — говорит она наконец.
Я чувствую на глазах слезы. Они согревают мне веки. Горло перехватывает. Я хотел бы заговорить, но мне не хватает дыхания. С губ срывается только рыдание.
— Твои друзья позвонили мне. Я все… знаю.
Снова молчание. Секунды цепляются друг за друга, а слова замирают на устах, как ноги, которые отказываются бежать по берегам сна.
— Значит, ты дошел до конца. Значит, тебе… это удалось. Как… как ты себя чувствуешь?
— Одиноко.
Я слышу всхлипы, но уже не мои. Теперь плачет Аньес.
— Я скучаю по тебе, — шепчу я.
— И я по тебе.
Я изо всех сил сжимаю глаза, словно пытаюсь навсегда удержать этот миг.
— Ты думаешь…
Она запинается, подыскивая слова:
— Думаешь, нам надо…
— Да.
— Я… Я так скучала по тебе, Виго.
Открываю глаза. Передо мной девственно чистый потолок, как моя жизнь, которая начинается с чистого листа.
— Меня зовут не Виго.
Я угадываю улыбку на ее залитом слезами лице. Их соленый вкус у нее на губах.
— И правда, — говорит она тихо. — Так как же тебя теперь называть?
Я в замешательстве. Я ищу. И потом со дна памяти, вернее, из-за ее пределов, приходит ответ:
— А есть арабское имя, которое значит «надежда»?
Секунду она удивленно молчит.
— Ну да… Кажется, Амаль.
Я улыбаюсь. Мне это нравится. И подходит.
— Значит, меня зовут Амаль, — говорю я уже ясным голосом. — Ты можешь называть меня Амаль.
Теперь она откровенно смеется:
— Дурачок, ты же не араб!
Я слегка поворачиваю голову в своем белом шейном корсете. Полная луна заливает своим бледным светом всю комнату, а экран телевизора отбрасывает голубоватые блики. Моя грудь приподымается. Я дышу. Потом смотрю налево, на свое отражение в зеркале:
— Я ничего не знаю. Я никто, и я, может быть, все. Я такой, каким я себя напишу…
Я слышу, как она хохочет:
— Только и всего! Ты псих, Амаль!
— Я псих, но не шизофреник.
— Знаю. И… Я… Ты очень храбрый. Не знаю, как ты справился. Как ты выдержал…
— Ну… Я сказал себе, Аньес… В общем, я сказал себе: «Земля вращается вокруг Солнца. А не наоборот. Коперник был прав».
Она снова смеется:
— А теперь отдыхай. Я приду завтра.
Она вешает трубку.
И тут я ощущаю покой, которого не знал прежде. Я поднимаю глаза и смотрю на экран телевизора. Потом медленно подношу к лицу запястье и уверенным движением ставлю на «Гамильтоне» правильное время. Сейчас 20.05. Со мной все в порядке.
Благодарности
Я писал «Синдром Коперника» в сладостной тревожной тиши моего парижского погреба, с остановками в Тулузе, Ницце и среди благословенных красноземов Минервуа, с марта 2004 по май 2006 года. Это время богато событиями, среди которых не последнее по значимости — серьезная мотоавария… Я хочу от души поблагодарить Алена Невана, Стефана Марсана, Давида Огья, Лесли Палана, Клода Лагийома и всех, кто помог мне пережить этот трудный период, не потеряв голову.
В работе над романом меня поддерживала ударная команда — всем им я приношу свою искреннюю благодарность: Элен Лёвенбрюк, доктору когнитивных наук, сотруднице Национального центра научных исследований и снисходительной старшей сестре; Филиппу Пишону, доктору медицины и благожелательному старшему брату; Эрве Бона, директору по связям с общественностью ЦОТД, который простит меня за то, что я прикончил его в своем романе; мэтру Жилю Бере, адвокату; эрудиту Патрику Жан-Батисту, научному журналисту и писателю; Эммануэлю Балденбергеру, специалисту по современной литературе и путешественнику-идеалисту; и наконец, Бернару Верберу, моему верному литературному крестному, известному нелюдиму.
Большое спасибо за оказанное доверие Стефани Шеврие, Жилю Аери, Виржини Плантар и всей команде, которая с таким воодушевлением работала над этим романом в издательстве «Фламмарион».
Поклон JP & C, Pich & Love, Сент-Илерам и клану Уормби за их семейную поддержку.
Нежно целую моих трех солнышек — фею Дельфину, принцессу Зоэ и дракона Эллиота за их любовь и долготерпение.
Примечания
1
См.: Анри Лёвенбрюк. Завещание веков.
2
Бульвары маршалов — кольцевые бульвары, носящие имена наполеоновских военачальников — Нея, Даву, Макдоналвда, Массена.
3
«О гипотезах небесных движений, им выдвинутых, Малый Комментарий» (лат.).
4
«Об обращениях небесных сфер» (лат.).
5
Песня Жака Ижлена «Голова в облаках».
6
Из песни Ж. Брассенса «Дурная репутация». (Пер. Б. Рысева).
7
Пер. А. Беляк.
8
«Цепная утка» (фр.) — еженедельный сатирический журнал.
9
«Дело Божье» (лат.) — католическая организация, борющаяся за религиозное обновление.
10
«Дело Клирстрим» — дело, получившее название международной финансовой корпорации в Люксембурге и начавшееся с анонимного письма в прокуратуру с обвинениями в финансовых махинациях известных французских политиков, в том числе Николя Саркози.
11
Первый фильм Жан-Люка Годара «На последнем дыхании» (1959) ознаменовал собой появление во французском кино «новой волны» кинематографистов. К этому течению относится и фильм Годара «Презрение» (1963) с Мишелем Пикколи и Брижит Бардо в главных ролях.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});