Анна Орлова - Любовь до гроба

– Зачем вы пришли? – спросил Ярослав спокойно, едва Шеранн появился на пороге. Но вздувшиеся на висках вены выдавали, какой ценой ему давалась сдержанность.

Дракон неторопливо прошествовал к креслу, удобно уселся напротив хозяина дома и лишь тогда объяснил:

– Я пришел просить вас отпустить Софию.

– Вот так просто – отпустить? – усмехнулся господин Рельский, сцепив руки в замок и преувеличенно пристально любуясь перстнем на пальце.

– Да.

Казалось, Шеранн не усматривал в этой нелепой сцене ничего странного. Он несуразно смотрелся в кабинете мирового судьи, среди солидной и суровой обстановки, но это нисколько не мешало ему чувствовать себя вполне уверенно.

– Вы считаете меня глупцом? – поинтересовался мировой судья почти мирно. – Если вы пришли ко мне, значит, госпожа Чернова не желает бежать с вами.

– Она просто слишком порядочна для побега! – отмахнулся дракон. Потом подался вперед, вперил яростный взгляд в соперника (ни дать ни взять – два петуха, сцепившиеся из-за хорошенькой курочки) и проговорил с нажимом: – София меня любит. Но она дала вам слово и выйдет за вас, если вы не вернете ей обещание. Вы хотите сделать ее несчастной?

Мировой судья на мгновение прикрыл глаза и тихо ответил:

– Госпожа Чернова не будет счастлива с вами. Вы сами признаете, что она слишком порядочна, поэтому не захочет быть вашей любовницей.

– Она уже моя любовница! – четко выговорил Шеранн, с интересом наблюдая, как Ярослав вдруг с силой сжал подлокотники кресла. – Вы зря пытаетесь представить ее благоразумной ханжой. Будь это так, она никогда не решилась бы уехать со мной.

– София полагала, что вы на ней женитесь, – возразил бледный до синевы господин Рельский. – Когда стало очевидно, что это не так, она вас возненавидела.

– Она просто обиделась, это пройдет, – самоуверенно заявил Шеранн, отмахнувшись.

– Что ж, очевидно, дальнейший разговор не имеет смысла.

Он встал, следом за ним поднялся и дракон.

– Оставьте в покое мою невесту! – не попросил – потребовал Ярослав, подумав, что не отреагировать на просьбу самой Софии ему было бы куда труднее. Слишком много боли выпало на ее долю за последние месяцы, слишком часто в искристых глазах гнездилась печаль.

– Она любит меня! – повторил Шеранн и вышел, громко хлопнув дверью.

Мужчина налил себе стакан коньяку и принялся пить, не чувствуя вкуса.

А в ушах звенели уверенные слова дракона: «Она любит меня»…

София сидела в спокойной тиши своей спальни и плакала, плакала навзрыд, изливая обиду и тоску.

Наконец слезы кончились, а в груди появилась зияющая пустота.

Молодая женщина обвела взглядом знакомые, такие родные стены. Скоро она уедет отсюда и войдет хозяйкой в другой дом. К прошлому нет возврата. Какой смысл сожалеть о нем?

София едва заметно улыбнулась и провела рукой по вышитому покрывалу. Все вокруг было таким знакомым и родным… Теперь ей не придется терять то, что она так любит: имение достанется ее детям. Их детям – ее и господина Рельского.

Ей представились малыши, их маленькие ножки, ступающие по нагретому солнцем Чернов-парку и по чопорному, строгому Эйвинду, их веселый смех…

И Ярослав – гордый, счастливый, весело кружит визжащую девочку…

На душе стало легко-легко, и последние сомнения растворились в этой светлой радости.

Вдруг ей пришла в голову чудесная мысль, как разрешить все колебания. София торопливо выбежала из спальни, на ходу набрасывая на плечи шаль.

Она ворвалась в гостиную, где обыкновенно ворожила, и торопливо достала мешочек, запустила пальцы в него, сбивчиво шепча молитву и заветный вопрос.

Разумеется, это было совершенно не по правилам. Но, думается, боги ее простили.

Госпожа Чернова взглянула на извлеченную руну.

Эйваз.

Гадалка осторожно коснулась пальцем знакомого символа.

«Нужно сгореть, чтобы возродиться из пепла».

Именно так: ее сердце было сожжено дотла в драконьем пламени и… И вновь училось любить. Зола удобрила землю, и сквозь нее уже пробивались нежные ростки нового чувства.

«Ярослав!»

Она улыбнулась, поспешно спрятала руны и выскочила из дома, не обращая внимания на окрики домовых.

Позабыв о прехорошенькой коляске и миленьких пони – подарке жениха, она побежала, придерживая шаль, норовящую сползти с плеч…

В Эйвинде царила напряженная предгрозовая тишина.

Дворецкий Рельских был мрачен и, увидав госпожу Чернову, отчего-то воззрился на нее, будто на привидение. Что, кстати, свидетельствовало о высочайшей технике подслушивания под дверями – раз уж все хозяйские проблемы становились известны прислуге в мгновение ока.

– Будьте добры, скажите, где мой жених? – задыхаясь, попросила София и зачем-то объяснила: – Нам нужно срочно обсудить приготовления к свадьбе.

Старый слуга вдруг просиял, глубоко поклонился и почтительно повел ее в кабинет хозяина.

Мировой судья молча выслушал доклад дворецкого и кивнул.

– Проходите, – безразлично произнес он, не глядя на нее.

Молодая женщина растерялась: она ждала куда более радушного приема. Казалось, господин Рельский был вовсе не рад ее видеть…

Впрочем, причины такой нелюбезности вскоре выяснились.

Отвернувшись от Софии, он стоял, сложив руки на груди, и, казалось, совершенно бесстрастно любовался видом из окна. Кто бы мог подумать, что за этой внешней невозмутимостью, приличествующей джентльмену, таятся пылкие чувства, что под слоем льда полыхает жаркий огонь?

– Полагаю, вы пришли просить о расторжении помолвки? – нарочито бесстрастно спросил он, и в его ровном голосе не звучало и тени эмоций.

– И что вы сделаете, если я решусь так поступить? – мягко осведомилась молодая женщина, подходя к нему.

– Это ваше право, – все так же не оборачиваясь, глухо ответил мужчина.

– И вы не будете мне мешать? – приблизившись вплотную к господину Рельскому, настаивала София.

Он долго молчал.

– Мудрый Один, вразуми меня! – взмолился Ярослав и стремительно обернулся.

Схватив за руки госпожу Чернову, он легко притянул ее к себе. Глаза его пылали каким-то лихорадочным огнем.

– Я не могу, – горько улыбнулся он, – просто не в силах освободить вас. Но я должен!

– Зачем?

Она не пыталась вырваться, лишь бестрепетно смотрела прямо в глаза, и это подействовало на него сильнее пощечины.

Господин Рельский отпустил ее и вновь отвернулся к окну.

– Простите, я вел себя непозволительно, – тихо извинился он, а потом вдруг вцепился в подоконник и вскипел: – Он вернулся и теперь хочет забрать вас с собой. Так уезжайте поскорее! Уезжайте…