Вильям Шатнер - Лаборатория Тэк

– Ты намерился меня перевоспитать?

– Что, гиблое дело?

Гомес вложил пятидесятидолларовую бумажку в тоненькую руку с выпирающими костями.

– Ну что ж, adios[27].

Ссутулившись, он пошел дальше.

– Жаль, кудрявый, – сказала девочка вслед ему. – Ты вроде как симпатичный.

– Вот тут она абсолютно права, – сказал себе Гомес, ускоряя шаг.

Лаймхауз ковырялся в маленьком садике, разбитом перед его домом. Он стоял на карачках между грядок с тюльпанами. Возраст этого длинного, тощего человека с трудом поддавался определению, может – тридцать, а может – и все пятьдесят. Левая его рука отливала сильно потускневшим серебром.

– Тебя-то, парень, мне и не хватало, – заявил он, увидев Гомеса, переступившего через низенький белый забор.

– Como esta?[28]

– Не жалуюсь, милок, не жалуюсь. Ты только погляди на эти долбаные тюльпаны!

– Momentito[29], – прервал его Гомес. – Мне отлично известно, что ты, Лаймхауз, был когда-то лондонцем и хранишь верность порядкам и обычаям Веселой Старой Англии дней давно минувших, но, por favor, избавь меня от этого своего жуткого акцента, не корчь из себя актеришку, играющего британца в хреновом театре.

– Что, начальник, малость перебираю?

– Si, малость.

– А вот туристам – нравится. Особенно тем, которые попадают сюда из Великобритании. Понимаешь, для них чем гуще, тем и лучше.

– Результаты есть?

Скрипнув то ли собственными суставами, то ли металлической рукой, Лаймхауз поднялся во весь рост среди своих тюльпанных грядок.

– Будь добр, брось пристальный, оценивающий взгляд настоящего знатока на эти вот тюльпаны. А затем скажи мне, – если ты сможешь сказать, – какие из них настоящие, а какие – просто проекция.

Гомес быстро оглядел шеренги ярких цветов.

– Красные – липа.

От огорчения Лаймхауз даже несколько поник.

– А каким хреном ты догадался?

– Твой проектор едва тянет. Цветы на дальнем конце грядок все время блекнут, чуть не становятся прозрачными.

Присев на корточки, подземный цветовод-любитель вгляделся в красные тюльпаны.

– Да, ни шиша не попишешь, ты абсолютно прав. Вот уж точно, глаза у меня совсем не такие острые, как полагалось бы мне по профессии.

– Не зайти ли нам в твою гостиную?[30]

– Само собой.

Киборг провел Гомеса в уютную гостиную, где в сложенном из грубого камня (искусственного) камине неярко горели дрова (тоже, конечно, проекция).

– Садись. Чай?

– Пока не надо.

Устроившись в глубоком кресле, Лаймхауз задумчиво потер металлическую руку пальцами живой.

– С того самого момента, как ты позвонил мне сегодня утром, я осторожно расспрашивал разных людей.

– И что выяснилось?

Засунув пару пальцев в карман своей куртки, киборг извлек оттуда маленькую видеокассету.

– Я сумел получить вот это, – сказал он, закладывая кассету в щель, раскрывшуюся в металлической руке. – Имей в виду, это – не полный материал, а только фрагмент, минуты на две. Однако интересен этот фрагмент тем, что он не вошел в официальную видеозапись вскрытия нашего покойного друга Джо Бушона.

– Крути.

Гомес подтащил свой стул поближе к хозяину дома.

Лаймхауз раскрыл металлическую ладонь; на ней оказался маленький телевизионный экран. Он крутанул большой палец, и на экране появилось изображение.

– Ох.

Гомеса передернуло.

На белом операционном столе лежали четыре части тела Бушона. Рядом со столом одетый в перемазанный кровью халат врач-андроид разговаривал с белым эмалированным роботом, держащим в руках поднос с какими-то пузырьками.

Лаймхауз повернул металлический указательный палец, и из расположенного под экраном крохотного динамика послышались голоса.

" – ...Нет алкоголя?

– Никаких следов, – ответил белый робот.

– А что же вы нашли?

– Он получил дозу вертиллиума, перорально. Приблизительно за полчаса до смерти.

– Хм-м.

Андроид задумался.

– А как насчет..."

На этом месте фильм кончился.

– Вертиллиум, – начал объяснять Лаймхауз, – это весьма сильный...

– Дезориентирующий наркотик. Si. Знакома мне эта отрава. Гомес отодвинул стул на пару футов.

– А ты знаешь, кто вырезал этот кусок из официальной версии вскрытия?

Информатор ткнул серебряным пальцем куда-то в потолок.

– Некто очень важный. Но кто – не знаю.

– Так узнай.

– Может дорого обойтись.

– У меня приличный бюджет на расходы по следствию.

– К тому же, Гомес, это может быть опасно. И для меня и для тебя.

– Как бы там ни было, я буду крайне благодарен, если ты сделаешь попытку – в своей всем известной осторожной и конфиденциальной манере. У тебя есть для меня еще что-нибудь?

Лаймхауз скромно кашлянул в свою живую ладонь.

– За то, что я предоставил тебе до настоящего момента, я хотел бы получить тысячу долларов.

– Нормальная цена.

– Есть еще кое-что.

Киборг заговорил тише.

– Но тут я не являюсь единственным владельцем. Если ты хочешь получить всю информацию, это обойдется тебе еще в полторы тысячи.

– Кто твой напарник?

– Только тыне кипятись, когда услышишь.

– Приложу все возможные старания.

– Это – Эдди Ангиль.

– Вот же мать твою.

– Прослышав, поисками чего я занимаюсь, Эдди сам пришел ко мне.

– Этот cabron. Если бы выдавали приз за свинство, Ангиль был бы первым кандидатом на постоянное им владение. Если бы провели опрос, кого на земле включить в десятку самых ненадежных и не заслуживающих доверия ублюдков, он бы занял все места с первого по пятое. А может – и шестое в придачу.

– Да я и сам не слишком люблю этого типа, – признал Лаймхауз. – Но у него есть это и – как знаешь. Цена полторы тысячи.

– Могу я сперва ознакомиться с образцом товара?

– Да, у меня есть кусочек аудиовизуального материала. Обрывок разговора о неком артефакте, – объяснил Лаймхауз. – Однако, Гомес, чтобы по-настоящему узнать, что все это значит, тебе придется сходить к Эдди.

– А в какой крысиной норе живет он теперь?

– Отель «Алжир».

Гомес понимающе кивнул.

– Да уж, первоклассная помойка. А этот образец – за него я должен платить?

Лаймхауз почти застенчиво потер свою ногу металлической рукой.

– Ты же понимаешь, если бы дело касалось меня, я бы показал тебе бесплатно. Но вот Эдди – он не признает бесплатных образцов.

– И сколько на ценнике?

– Две с половиной сотни.

– А когда я встречусь с ним – еще полторы тысячи?

– Боюсь, так оно и обстоит, Гомес.

– Обычно ты не занимаешься надувательством.

– Это не надувательство. Во всяком случае, как мне кажется.