Илья Крымов - Дети Силаны. Паук из Башни

– Полегчало?

Я ослабил контакт и позволил себе откинуться на сиденье, разбавляя полученный негативный заряд хорошими воспоминаниями. Ответа не требуется, лицо прекрасной незнакомки потеряло ту незримую паутинку отчаяния, которая омрачала правильные черты, и приобрело взамен легкий румянец, сердце не колотилось так отчаянно и неровно, тепло наконец добралось к пальцам. Чувство тревоги не ушло, но утихло, потому что я забрал излишек себе.

– Это поразительно! – воскликнула тани, глядя на меня как на чудотворца.

– Счастлив, что вам лучше.

– Мы дома, хозяин, – сообщила Себастина.

– Добро пожаловать в ваше новое жилище! Не дворец, но мне всегда было здесь уютно.

Мелинда открыла парадную дверь, присела в реверансе, приняла верхнюю одежду.

– Устроить тани в гостевых спальнях. Обеспечь всем, чего тани пожелает.

– Да, мой тан.

– Я прослежу, – добавила Себастина. От ее взгляда бедная девочка едва не упала, ее коленки подкашивались. – И пусть Луи подает обед, хозяин голоден.

– Сию минуту!

Первым делом в кабинет, за рабочий стол. В моей жизни внезапно произошло нечто из ряда вон, но ничто не может отвлекать меня от работы. Камин разожжен, ничего не разбито, не переставлено. Между старинными креслами и каминной решеткой лежит на спине, раскинув лапы, бульдог; серый окрас, примечательное черное пятно вокруг правого глаза, пасть открыта, язык свешивается сбоку.

– Вижу, тебе гораздо лучше, Глэдстоун. Не лежи в такой позе, это вульгарно.

Пес вскочил, подбежал, перебирая короткими кривыми лапами, стал напрашиваться на ласку.

– Ах ты мой бочонок слюнявый! – Трепка по холке была ему так приятна, что пес стал притоптывать по ковру задней лапой. – А теперь оставь меня.

Глэдстоун умчался во двор выслеживать белок, свято веря, что даже зимой удача улыбнется ему в охоте, я же придвинул к себе папки, копии заведенного дела по Моранжакам и принялся пролистывать их заново.

– Хозяин, обед подан.

– Постой…

– Тани ждет.

Я вздохнул, собрал бумаги и захлопнул папку, снова надел очки с красными стеклами. На лице Себастины не дрогнул ни один мускул, но я понимал, что она все подмечает.

– Не хочу заставлять тани тревожиться раньше времени.

– Покровы не вечны, хозяин.

– Кто бы говорил! Вообще, я считаю, что тебе пора изменить прическу.

– Вам не нравятся мои волосы, хозяин?

– Волосы мне нравятся, но пусть они лежат как-нибудь иначе. Пусть все видят, какой у тебя благородный высокий лоб. И острые рудиментарные рога.

Горничную чуть передернуло.

– Вам сообщение, пришло только что вместе с констеблем.

– Должно быть, результаты установленного наблюдения.

Она убрала руку с конвертом за спину, когда я протянул свою.

– Сначала обед, хозяин.

А спорить бесполезно. Порой я не уверен, кто из нас кому должен отдавать приказы.

– Должно быть, сообщают, что нашли указанных людей. Пусть Старкрар и огромен, но поиски угольщика и его семьи не должны стать проблемой для слуг закона, особенно если эти люди не скрываются. Подождет.

Тани спустилась к обеду в строгом платье мягкого, кремово-белого цвета с высоким узким воротником и профилем моей юной прабабушки на шейном кулоне. Очень мило. Я не стал думать о происхождении этих вещей (платье матери и старинном заказном украшении), не желая смущать гостью. В любом случае, стиль моей матушки этой тани совершенно не подходит, моя мать была красива и нежна, чем-то напоминала серну, как говорит Ив. Когда мужчины смотрели на нее, в них просыпалось желание защищать ее, закрыть этот хрупкий нежный цветок от ураганов, что гуляют в мире. Пожалуй, именно этим чувством руководствовался мой отец, когда покинул Темноту и пошел за женщиной в ее мир, согласившись принять его законы и уклад, терпеть ненависть и провокации тэнкрисов, вместо того, чтобы вырывать им сердца, как диктовала ему его природа. Красота безымянной тани тоже имеет свою природу, и суть этой природы – огонь. Тани не помнит себя, и оттого наверняка она напоминает мне львицу, которая вдруг решила, что она антилопа. Интересно, она не помнит родного имени, но помнит, как держать ложку, спину, голову, как класть на колени салфетку и как расположить столовый прибор, чтобы обслуга не доливала в тарелку супу. Первое блюдо мы съели в молчании, под тиканье часов. Мелинда, громко сопя от старания, собрала посуду, началась процедура смены блюд.

– Милая тани, думаю, нам надо обсудить одно положение.

Поднятые брови, широко распахнутые глаза, чуть поджатые губы. Ощущаю легкое касание ее страха, тани не знает, чего от меня ждать.

– Я все еще рассчитываю, что Скоальт-Ярд разузнает, кто вы и откуда. Однако пока они ищут, мне надо как-то вас называть. Какое имя вы хотели бы взять на время?

Она повела плечами, как мне показалось, смущенно. Вот это действительно странно, почему мне так трудно чувствовать ее эмоции?

– Мне ничего не приходит в голову, мой тан…

– Если вас устраивает эта вынужденная анонимность, я ни в коей мере не против, главное, чтобы вам было комфортнее и…

– Нет-нет, это весьма удачная мысль… И я обязательно придумаю…

– Если хотите, я предоставлю вам сборник женских имен, право, не думал, что эта книга когда-нибудь пригодится…

– Огромное спасибо, мой тан…

Не помню, когда в последний раз возникало такое неловкое молчание во время беседы с дамой. В юности я не пользовался особым вниманием, уничижительным, разве что, а потому всегда знал, как наиболее резко и остроумно осадить любую тани, решившую подшутить надо мной, и никаких неловких пауз у меня никогда не случалось.

– Сегодня Луи приготовил филе осетра, хозяин.

Себастина внесла по огромному подносу в каждой руке, без натуги и дрожи. В тени безупречной горничной съежилась бедная Мелинда с одним подносом, приборы на котором подпрыгивали, как блохи на сковороде. Обед продолжился. От очередного приступа неловкого молчания спасла Себастина:

– Хозяин, к вам посетитель.

– В кабинет.

– Думаю, целесообразнее будет вам переговорить с посетителем на пороге. И после обеда.

– Сейчас. Простите, тани, но дела не оставляют меня.

– Я понимаю, тан л’Мориа, прошу, только пусть мое присутствие не помешает вам.

Я покинул обеденный зал.

Себастина действительно не пустила гостя дальше порога. Я ей таких распоряжений не давал, но моя горничная очень ревностно относилась к чистоте в доме, а чистота это в первую очередь не отсутствие пыли и грязи, а придирчивый отбор личностей, допускаемых в дом. Юный оборванец, пропахший подворотней, чистоты в доме точно не прибавит, рассудила моя горничная.

– Чем могу помочь, юноша?