Кир Булычев - На полпути с обрыва (сборник)

— Ну, вы совсем не правы, — возразила Кора. — Никто не издевается. Люди хотят помнить и хотят понять, как нашим предкам приходилось жить на свете. Мы же привыкли, что обед не бывает без компота и мороженого. Так надо же иногда увидеть, что это еще не закон.

— Как в зоопарке… — Эдуард Оскарович не слушал Кору.

— Но почему вы тогда не переживаете за тех, кто штурмовал Иерусалим? — спросила Кора. — Они же тоже погибали?

— Почему мне нужно переживать за них? — В жуткую жару, без воды, голодные, оборванные, все в язвах, они лезли на эти стены и потом, если не погибали в страшных мучениях, начинали убивать и грабить тех, кто жил в городе. Это что, не страшно? — Откуда ты знаешь? Вы изобрели машину времени? — Машина времени есть… в институте. Туда трудно попасть. Да и действует она только на несколько лет. — Можно отправиться в прошлое или в будущее? — Конечно, в прошлое. Ведь будущего еще нет! — А если ты нарушишь что-то в прошлом? — Поэтому у нас такие строгости… Я не все знаю, но нас учили, что если ты вмешаешься в ход времени, то просто исчезаешь… как будто тебя не было. Иначе бы пропали все мы.

Тарантул все-таки вырвал соломинку из пальцев профессора и утащил ее к себе в норку мучить и убивать. Кора молчала.

— В конце концов, — сказал после паузы профессор, — эти крестоносцы добровольно отправились в поход. Никто их не тащил.

— Еще как тащили! Вы бы посмотрели, как их обрабатывали на митингах и собраниях, какие там были агитаторы и пропагандисты в каждом соборе, в каждом монастыре, на каждой площади. Люди думали, что идут к светлому будущему… Так что, если вы хотите сказать, что крестоносцы знали, на что идут, а вы, соратники Сталина или Гитлера, ничего не знали, я вам не поверю. Вы же уничтожали друг друга.

— От страха, — сказал профессор. — Нельзя судить человека перед лицом смерти. И вообще это пустой спор. Не может принц понять нищего, пока не побудет в его шкуре.

Кора пожала плечами. Ей было трудно согласиться с нищим.

— Полторы сотни лет назад вы догадались, что этим путем можно сбежать в параллельный мир? — Да, — сказал профессор.

— Но как же вы могли? Ведь даже в мое время там, в Симеизе, работает целый научный институт, который старается понять, как это происходит.

— Если ты специалист и тебя посетило вдохновение, то в науке может произойти прорыв. — Яблоко упало на Ньютона.

— Да, не хватало лишь последней точки. Теоретически существование перехода между параллельными мирами можно было высчитать даже на уровне теоретической физики середины двадцатого века. Ньютон не имел аппарата — Эйнштейн уже мог бы дойти до этой мысли. — И вы дошли?

— Не только дошли, но и сделали выводы… Внизу, у ограды лагеря, их перехватил незнакомый, из новеньких, офицер, который начал кричать на профессора и грозил расстрелом — видно, сам не знал толком ни своих функций, ни степени свободы пришельцев — черт их знает — может, лучше их держать в подвале или, наоборот, не обращать на них внимания? Последний вариант не удовлетворил бы никакого военного и был отметен с порога, а нарушителей, несмотря на ворчание профессора и требования вызвать самого полковника Рай-Райи, загнали в тюрьму.

Под одноэтажным бараком, где содержались пришельцы с Земли, располагалось бомбоубежище, которое полностью повторяло наземную постройку. Вместо) столовой там обнаружилась камера о железной дверью, каменным полом и низкими нарами. Единственная тусклая лампочка под потолком осветила еще одного обитателя подземелья — им оказался Покревский. На скуле ротмистра темнел кровоподтек, рукав халата был оторван и держался на нескольких нитках, волосы встрепаны и взор дик.

— Что с вами случилось? — кинулась к ротмистру Кора. — Вас били?

— Меня били, — согласился ротмистр. — И я лишен возможности снова покончить с собой.

— Но кто позволил себе такое отношение к вам? — возмутился профессор. — Мы являемся подданными другой планеты, и они не имеют права…

— Они взяли это право в собственные руки, — горько воскликнул Покревский и, упав на нары, закрыл голову руками.

— И все же вы должны рассказать нам, что произошло. И я обещаю вам, что не оставлю этот инцидент безнаказанным, — настаивал профессор.

— Тем более, — добавила Кора, — что за нами стоит Земля и вся Галактическая Федерация, в том числе комиссар Милодар. А с ним шутки плохи.

— Какая еще федерация, — воскликнул ротмистр, — за мной не стоит ничего. Я видел, как последний пароход взял курс на Стамбул! Врангель бросил нас…

— Рассказывайте, — сказал Эдуард Оскарович тоном, которому нельзя было не подчиниться.

— Утром я увидел… — Глухой голос ротмистра с трудом пробивался в щель между тюфяком и губами. — Всю ночь ее не было… а утром она вышла из его апартаментов!

— Попрошу вас, — произнес профессор, — если можно, употребляйте имена действующих лиц. Порой вам известно нечто, скрытое от нас. Но вы не идете нам навстречу.

— Господи! — взвился ротмистр и уселся на нарах. — Неужели непонятно? Принцесса Парра вышла утром из комнаты полковника Рай-Райи. Как ни в чем не бывало!

— А может, ничего и не бывало? — осторожно спросил Эдуард Оскарович.

— Бывало! Вы бы видели, какая улыбка играла на ее блудливых губах! — А вы? — спросила Кора. — А я кинулся к ней, чтобы убить! — И не убили? — У меня не поднялась рука.

— А она? — спросила Кора, которой эта сцена привиделась в несколько комических красках, но следовало сдерживаться, чтобы не обидеть влюбленного Покревского. — Она хохотала! Как шамаханская царица. Вы читали? — Я проходила. В детстве, — гордо ответила Кора. — Это написал один поэт в Азербайджане.

Профессор взглянул на Кору, чуть склонив голову, и если бы девушка увидела в тот момент его взгляд, она удивилась бы печали, присутствовавшей в нем. Профессор думал о своих отдаленных потомках. Очевидно, на пути цивилизации в будущее кое-чем приходится жертвовать.

— Это написал Пушкин! — воскликнул ротмистр, на секунду даже забыв о собственном горе. — Не может быть, чтобы вы считали его азербайджанским поэтом!

— Извините, — сказала Кора, не желая вступать в исторический спор. — Что случилось дальше?

— Простите, но если вы считаете Пушкина азербайджанским поэтом, я не могу продолжить.

— Я никогда этого не говорила! — возмущенно ответила Кора. — Азербайджанским поэтом был Низами, который родился в Гяндже в 1141 году, где и скончался на руках своей половецкой жены, выкупленной им из неволи в 1189 году. Сказка о шамаханской царице, обитавшей якобы в соседней с Гянджей Шемахе, была открыта среди рукописей Мадридской библиотеки лет десять назад. Неизвестная поэма Низами вызывала сенсацию среди специалистов и просто любителей поэзии, так как открыла человечеству новые грани таланта великого азербайджанского поэта. Если вы хотите, я могу прочесть несколько двустиший из этого шедевра, однако учтите, что я не сильна в арабском, на котором была написана «Шамаханская царица», и мое произношение будет несколько хромать…