Кир Булычев - На полпути с обрыва (сборник)

Калнин первым прошел к одному из двух квадратных отверстий в передней стенке кинобудки и выглянул наружу.

— Еще не собрались. Обедают, — сказал он. Он уселся на высокий крутящийся стул киномеханика, с которого он мог поглядывать вниз. Кора подошла к соседнему отверстию и увидела, что кинобудка расположена под потолком зала, небольшого, но просторного и высокого. Внизу находился большой овальный стол, вокруг которого стояли удобные широкие кресла.

Пока Кора разглядывала этот зал, в нем зажегся свет и вошли две женщины в строгих черных костюмах. Они катили перед собой тележки. На тележках стояли сосуды с напитками и бокалы — по числу участников встречи — пять. Женщины принялись расставлять бокалы и сосуды на столе. Потом пришла еще одна женщина, принесшая корзину фруктов. Затем наступила пауза.

Профессор выглянул в окошко. Никого в зале не было. — Мы жили на этой вилле. У меня была комната в западном крыле…

— Я думала, что вы здесь две недели, как и остальные? — Вы никогда не выделяли меня из остальных, — усмехнулся Калнин, — даже когда, движимая юношеской гордостью, решили составить списки обитателей нашего ирреального мира, стараясь ввести порядок в законы ада.

— Мне трудно оставаться без дела, — призналась Кора. — Хотя не исключено, — заметил профессор, — что вы выполняли определенное задание службы безопасности. Я не знаю, как все это будет называться через сто пятьдесят лет после моей смерти, но безопасность останется. Могут закрыться университеты и исчезнуть консерватории, но служба безопасности останется. Вы со мной согласны?

— Да, — сказала Кора. — Ведь без безопасности нельзя.

— Иначе кто будет арестовывать, допрашивать, пытать и расстреливать, правда? — Я не это хотела сказать! — воскликнула Кора. — А чем же будет заниматься разведка в ваше время? — А вы жили… простите, я записывала, но забыла — это было так давно!

Профессор поерзал на жестком крутящемся табурете, выглянул наружу, никого не увидел и тогда лишь ответил Коре:

— Я пришел сюда в августе 1949 года, но это ничего вам не говорит. — А почему это должно говорить? — Потому что в те дни мир находился на пороге атомной смерти. И если я не мог остановить это безумие, то знал, как убежать от него. — Как?

— Убежать сюда, — ответил Эдуард Оскарович. — Значит, вы, как и я, знали, что можно проникнуть в параллельный мир?

— Девочка моя, — искренне удивился Эдуард Оскарович и остро взглянул на Кору. — Вам не кажется, что вы слишком осведомлены для вашего нежного возраста?

— А вы, — отпарировала Кора, — слишком осведомлены для вашего древнего и отсталого времени.

— Может быть, с вашей, юной, точки зрения вы и правы, — сказал профессор. — Но я очень прошу вас учесть вот что: тысячу лет назад люди были не глупее нас с вами, а сто пятьдесят лет назад, когда жил я, люди были наверняка точно такими же, как и вы, только более напуганными. — Почему?

— Очевидно, вы прогуляли уроки, когда вам в школе рассказывали о жизни страны Советский Союз. Она существовала с 1917 года.

— Под конец двадцатого века, — сказала Кора. — Я была здоровой девочкой и не болела. Прогуливать приходилось — но ведь это ничего не дает: если вы прогуляли уроки, то вечером у вас включается компьютер и принудительно заставляет пройти программу пропущенного дня.

— Как так принудительно? Насильно? Под угрозой побоев? — встревожился Калнин. — Нет, ты сама знаешь, что должна, — объяснила Кора. — Хорошо, вы мне еще расскажете об этом, — произнес профессор. — Но сейчас нам придется послушать вершителей наших судеб. Кора ринулась ко второму окошку в стене. — Полная тишина — мы не можем рисковать! — прошептал Калнин.

Сквозь небольшое окошко в стенке кинобудки Коре было видно, как не спеша в зал входили люди, по всему судя, только что обильно позавтракавшие и весьма уверенные в себе. Они проходили к креслам и занимали их. Эти люди чувствовали себя равными друг другу. За исключением одного — Гарбуя. Кора сразу почувствовала напряжение, исходившее от него. Он занял самое дальнее от Коры кресло и вцепился в его подлокотники так, что пальцы утонули в мягкой обивке.

Из пяти человек, собравшихся вокруг овального стола, трое были в сверкающих мундирах, двое — в скромной цивильной одежде.

В зале появились лакеи, которые развозили на тележках кофейники и чашки. Пока они разливали кофе по чашкам, в зале царило молчание.

Оно продолжалось и после ухода лакеев. Будто никто не хотел брать на себя первый рывок. Так бывает в велосипедных гонках на треке, когда соперники испытывают нервы друг друга, не двигаясь с места. Кто первый не выдержит и кинется вперед, обычно проигрывает. Но еще чаще проигрывает тот, кто прозевал рывок своего соперника.

Первым нарушил молчание седовласый грузный генерал с утробным голосом.

— Генерал Грай, — сказал он, скорее приказывая, чем прося, — вы только что побывали в лагере пришельцев. Каковы ваши впечатления?

— Ну что вам сказать, ваше постоянство, — ответил узколицый генерал Грай. — Общее впечатление они про-изводя1 самое жалкое. Несмотря на то что там подобраны экземпляры разных времен и социальных условий. Так что по первому впечатлению — это не противник. Нет, не противник.

Генерал Грай даже вздохнул и возвел к потолку тонкие и длинные, как у гиббона, руки, показывая, что он никак не виноват в том, что попались такие ничтожные пришельцы.

«Странно слышать, — подумала Кора, — когда тебя называют пришельцем, а себя полагают аборигенами».

— Значит, вы поддерживаете план, выдвинутый Генеральным штабом и Управлением военно-промышленного комплекса? — спросил седовласый.

— Так точно, ваше постоянство, — согласился генерал. — Но там возникла одна проблема, на которую нам почему-то забыл указать господин Гарбуй. И меня интересует: почему он забыл указать на эту проблему?

— Простите? — Гарбуй наклонился вперед. Он вел себя как послушный толстый мальчик, которого привели в гости к строгой тете.

— Мне открыл глаза полковник Рай-Райи. Оказывается, нет никаких гарантий, что полученные здесь образцы людей из параллельного мира при возвращении попадут в отрезок времени, который соответствует настоящему моменту на Земле-2.

— Никогда нельзя доверять штатским! — откликнулся седовласый генерал, который был вынужден широко расставлять ляжки, чтобы живот мог провалиться между ними и не закрывать обзора. — Хватит ждать! Хватит быть отщепенцами в собственном отечестве. История нам не простит промедления! Ты как, президент? Решил или в кусты?

— Ах, погодите, маршал Самсуний, — отмахнулся от него одноглазый президент, бюсты и статуи которого обильно украшали окрестности. В своем черном камзоле и брюках с белыми лампасами он казался вороненком, залетевшим на пир попугаев. — История всегда и все простит умному. История все простит победителю. Но в ней нет места тем, кто спешит и ставит под угрозу гигантские планы народа и любимого им правительства.