Константин Соловьёв - "Мерценарий"

«Это мы знаем и так, - проворчал Вурм, тоже не испытывавший удовольствия от трапезы, - Размышляет он быстро, а действует решительно».

- Давай заложим первый камень, - Маадэр отщипнул бурую крошку от брикета хайдая и осторожно положил ее на грязную потертую столешницу, - Он силен и опытен. Прошел хорошую школу. Это не био-машина, не лишенный мозга убийца в человеческом теле. Возможно, протезирование или какая-то стимуляция, но не более того…

«Ты сам говорил Нидару о том, сколько на Пасифе вьется такого рода людей, включая наемников и беглецов со всей системы».

- Он местный. Наша беседа на складе была коротка, но я точно помню, что говорил он без акцента. Это не заезжий наемник, не дезертир откуда-нибудь с Сатурна, он много лет провел на Пасифе. И хорошо знает здешние реалии.

«Ты выстраиваешь свою кладку из глины, а не из камня. У тебя нет никаких оснований для столь смелых допущений».

- О, они у меня есть. Ты помнишь, как Садовод назвал меня при нашем первом и последнем разговоре?

Вурму не было нужды что-либо помнить – в его распоряжении была память Маадэра.

«Куница. Он назвал тебя Куницей».

Маадэр удовлетворенно кивнул, положив рядом с первой вторую крошку.

- Именно. Сперва я не обратил на это внимания – не до того было… А потом вспомнил. Он назвал меня тем именем, которое мало кому известно.

«Ты скромничаешь. Об агенте Кунице еще лет пять назад даже слухи ходили…»

- Но не так уж много людей на этой планете знают, что агент шестого отдела КНТР Куница и приватный мерценарий Маадэр – суть одно и то же. Улавливаешь?.. Нет, конечно полную тайну сохранить было невозможно. О прошлом господина мерценария кое-кому известно. Но я всегда считал, что таких людей не так уж и много. По крайней мере, не больше дюжины. И тут оказывается, что Садовод меня прекрасно знает. Вот ведь сюрприз!

«Это еще не значит, что он вхож в местные тайные ложи, Маадэр. Возможно, вам довелось встречаться еще тогда, когда ты хранил в шкафу военную форму. Он запомнил тебя и, спустя много лет, узнал на складе…»

- Я достаточно сильно изменился с тех пор, - Маадэр скривился, - И не в лучшую сторону. Меня давно никто не узнает. Хотя красавцем я не был и ранее… Нет, едва мы с ним были знакомы. Кроме того, на складе было темно – я не видел его лица.

«Вы могли быть знакомы ближе, чем ты думаешь…»

- О чем ты?

«Шестой отдел. Что если вы работали вместе?»

Маадэр задумался.

- Исключено. В шестом отделе было одиннадцать человек, включая меня и Велрода. Когда я решил удалиться в отставку, в нем оставалось лишь четверо. Тауруса застрелили в тридцать пятом. Обрегон умер от передозировки стимуляторов годом раньше… Сердюкова и Фроммера я застрелил собственноручно, старый Руби ушел в запас после ранения… Осталось четверо. Четыре человека, которые могли помнить агента Куницу. Даже если кто-нибудь из них дотянул до нынешних времен, его должны были ликвидировать люди Нидара. Ты же слышал, он зачистил все концы. Все, что тянулись к Конторе. Кроме того, среди моих сослуживцев не было никого, кто бы смог стать Садоводом. Не тот потенциал. Садовод куда более профессионален, чем любой из них. Он стал бы достойным противником для Велрода, но увы…

«А сейчас ты наложил груду кирпичей безо всякого смысла. Где вывод, Маадэр?»

Маадэр вздохнул.

- Я думаю, Садовод не имеет отношения к Конторе. Я имею в виду, он не состоял на службе Консорциума. Он просто ловкий малый, переживший войну на Юпитере, возможно, успевший отслужить в спецслужбах. Достаточно талантливый, чтоб перенять тактику и опыт КНТР. После войны, вероятно, ушел в подполье. Нередкая картина, знаешь ли… Оккупационное правительство Земли никогда не любило бывших юпитерианских шакалов.

«А дальше?»

Маадэр положил на стол третью крошку. Впритык в двум предыдущим.

- По его следу идут убийцы, причем связанные в прошлом как раз с армией Юпитера. Совпадение ли?

«Может и быть им – а уж при твоей привычке так вольно обходится с фактами…»

- Я думаю, он ренегат. Дезертир. Работавший на Юпитер во время войны, но потом дезертировавший, вынужденный стать одиночкой. Мой коллега и в то же время – моя полная противоположность.

«Хорошая новость. Может, у вас будет шанс обменяться воспоминаниями за бутылочкой мозельского… Это ведь так трогательно – когда бывшие противники встречаются через несколько лет после окончания войны».

Маадэр оскалился.

- Только после того, как я увижу его мозги на стене!

«Он быстрее и сильнее нас. Впрочем, ты это, наверно, заметил».

- Ты брюзжишь не как мудрый змей, а как старый червь из сгнившего яблока, - отмахнулся Маадэр, - Сейчас у нас есть какой-никакой, а козырь. Он думает, что я мертв, помнишь? Это дает нам преимущество.

«Лишь временное, я полагаю. Если он старожил и настолько хорошо знает подноготную Девятого, вскоре он услышит о тебе. И решит вопрос окончательно».

- Это значит, что мы должны успеть раньше.

Маадэр смахнул ладонью крошки со стола и поднялся.

«Кажется, ты опять что-то задумал. Но я не уверен, хочу ли я спрашивать, что именно», - пробормотал Вурм.

- Ты роешься в моих мыслях, червь. Так прочитай их.

17

Маадэру приходилось видеть восход солнца на многих планетах, и каждый раз это выглядело по-разному. Возможно, дело было в разнице между химическим составом атмосфер, силе тяжести, климатических особенностях, а может и в чем-то ином – Маадэра это никогда не интересовало.

Он любил наблюдать восход на Земле, особенно тот его момент, когда серое небо на горизонте начинало стремительно светлеть, выдавливая из себя раскаленную каплю цвета ожога или расплавленной меди. На Юпитере это выглядело иначе, там солнце не выплывало, а просто рождалось в небе, точно сотканное в душном, пропитанном пылью, воздухе из зыбкого марева, разлитого над горизонтом.

Рассвет на Пасифе выглядел не так примечательно. Если бы Маадэр захотел сформулировать свои впечатления от него, собранные за несколько лет, он легко бы вместил их в одно слово – грязный.

В этом рассвете не было ничего багрового, торжественного или трогательного, даже солнце, неохотно расчищавшее себе путь между свинцовыми пластами облаков, было непохоже на само себя, как будто этот крошечный вертящийся в ледяной пустоте космоса булыжник освещала какая-то своя звезда, злая и нетерпеливая. Ее отсвет ложился на землю рваными пятнами серовато-алого цвета, издалека похожими на начавшую свертываться кровь. Воздух, еще пропитанный ночной влажностью, оставляющей металлический привкус на языке, стремительно нагревался, но его тепло было неприятно – оно не столько грело, сколько иссушало, заставляло пересохшие глаза слезиться, а язык – царапать нёбо. Маадэр не любил ночь на Пасифе, но день был ему неприятен еще больше.