Сергей Жилин - Неделя: Истории Данкелбурга

Мы уселись на кухне. Мой друг по привычке открыл окно и принялся швырять в витой фонарный столб старые хлебные корки. Его снарядов хватило всего на десять бросков, из которых девять были пущены мимо.

Мой товарищ затем долго нахваливал себя за меткое попадание. Некоторым людям нужно так мало, чтобы гордиться собой.

Он, как и всегда, говорил один, позволяя мне вставить только «да» или «нет», не более того. Он из того рода людей, которым кажется, что они единственные, кто всё знает о мире. Они так спешат поделиться этими знаниями, высказанными крайне экспрессивно, с предысторией, с чувством, с тактом и аплодисментами в конце.

Ещё он любит рассказывать по нескольку раз одну и ту же историю, приукрашивая её время от времени новыми деталями. Так я снова услышал, как его в школе подставили, а затем несправедливо побили, снова услышал, как его бабушка окотила водой полицейского, и начались тотальные проверки всех квартир дома, после которых были арестованы двое жильцов, я снова услышал невероятную притчу о том, как его бросила девушка, и он, выпив несколько литров крепкого алкоголя, решил броситься с моста…

Я сидел и слушал, с каждой минутой понимая, что больше не в силах здесь оставаться. Мне было откровенно погано. Всему виной позавчерашний разговор с мистером Арлесом.

Я всё искал повод уйти, но в голову ничего не шло.

Даже когда стало совсем темно, друг меня не отпускал. Из его уст сыпались всё новые истории и новые философские мнения относительно устройства мира. Его было не остановить…

Не помню, сколько раз я произнёс сокровенное «Уже поздно – мне пора», но мой друг отпустил меня только в десять. Провожая меня, он не мог сдержать прущую из него благодарность и подарил мне поплавок. Как он заверил меня, это его лучший поплавок.

Подарок друга я выкинул, только протопав три квартала. Отчего-то я испугался, что если выкину его близко к дому товарища, то тот непременно отыщет подарок в мусорном баке и обидится. Пусть такой сомнительной дружбой можно и пренебрегать, но моральные принципы не позволяют портить отношений с близкими и знакомыми.

Что-то заставляет меня дорожить каждым мало-мальски знакомым человеком. Видимо, это от страха остаться совсем одному в громадном седом Данкелбурге.

В ту ночь я пошёл к станции метро по улице Паприкстрабе…

Сейчас…

Сейчас я тоже иду на эту улицу.

В который раз за день перепроверяю, что ничего не забыл – залезаю в сумку. Блокнот, фонарик, набор карандашей, фотоаппарат, плёнка, перчатки. Всё, что может понадобится, с собой. Стало легче, но лишь чуть-чуть.

Мандраж никак не проходит. Вот ведь чёрт! Уже в четвёртый раз занимаюсь этим, а всё никак не свыкнусь…

Засосало под ложечкой. Нервы никак не унять. Я не страдаю особой нервозностью, никогда не пью лекарств, но сегодня меня трясёт от волнения, колотит от страха и предчувствия неладного.

В голове мелькнула предательская мысль всё бросить и пойти домой, но я тут же раздавил её, как таракана. Единственный шанс в моей жизни вырваться из глубокого омута нищеты предоставляется сегодня. Упустить его – значит расстаться с будущим.

Я не такой идиот, чтобы это делать.

Данкелбург переполнен нищетой. Деньги перетекают в лапы политиков, бизнесменов и банкиров. Простому народу совсем ничего не остаётся, поэтому надо цепляться в свой шанс зубами и ногтями! Впиваться клыками поглубже, вонзать ногти до треска! Только безвольные глупцы, лишённые всякой веры в себя, способны позволить шансу проплыть мимо!

Я не из таких! Я не могу быть из таких!

Таких людей и так слишком много, чтобы я влился в общую массу. Не для того я здесь, в Данкелбурге, чтобы растворяться в толпе. Толпа – это потребители, а я – творец!

Я уже месяц повторяю про себя эту фразу. Эта фраза, услышанная от мистера Арлеса, прицепилась, словно репей, прицепилась к самому языку. Теперь не отстанет, как бы я ни старался.

Да я не особо-то и стараюсь…

На лавке я обнаружил спящего дриджа. Карлик ёрзает и сопит. Отвратительное зрелище. Как только их пускают в страну? Будь моя воля – их бы сослали на какой-нибудь остров и оставил бы там в надежде, что они все передохнут от голода…

Лысый череп, обтянутый серой кожей, похож на камень. Эти создания в принципе не похожи на живых существ.

Я приостановился. Времени хватает – идти недолго. В сумке лежит фонарик. Довольно крепкий и тяжёлый фонарик. Я стою за спиной этого гада. Можно внезапно напасть и точным ударом разбить голову. Если не получится с первого удара, никто не помешает добить его…

Никого в зоне видимости. Никто меня не увидит. Я избавлю город от дриджа-бомжа. Коротышка не способен ничего противопоставить в битве один на один человеку.

Идиотизм! Просто какая-то херня!

Я подстегнул себя и двинулся вперёд широкими шагами. Что на меня нашло? Что за бред? Я же не псих, не убийца! И я же не расист! Просто не могу вынести той мерзости, которую у меня вызывают эти создания!

Но я не убийца!

Зачем мне связываться с тем бомжом?

Тогда…

В школе я был малообщительным, замкнутым, немного одиноким. Сверстники не любили общаться со мной. Круг друзей был до неприличия узким.

Я вертелся в компании так называемых «середнячков». Нас никто не отлавливал после школы, нас не считали ботанами или лузерами, но мы и не были теми ребятами, что всегда находятся в центре внимания, мы не были крутыми, мы были серой массой, которую попросту не замечает никто, кроме учителей.

Мы были призраками, незаметными, блёклыми призраками. Мы жили посредственной, ровной, унылой и безнадёжной жизнью. Я жил этой жизнью.

Я рос тихим, робким и бесхарактерным. Любую ситуацию я старался решить мирным путём, любой конфликт я старался избежать. Я никогда не был подвержен жажде помахать кулаками.

Я никогда не дрался…

Сейчас…

Почему же мне захотелось атаковать того дриджа? Почему же мне так захотелось не просто бить это существо, а именно жесткого его убить? Без причины…

Сколько бы ни пытался, я не вспомню тот день, когда стал агрессивным психом…

Надо больше спать. Вопреки крикам миссис Шейл, вопреки шумам в квартире четы Ройлс, вопреки вони из квартиры четы Нерис и поносному осадку от презрительных речей миссис Францельш надо просто лечь, уснуть пораньше и проспать до обеда.

За последние семь дней я провёл в объятьях Морфея не больше тридцати часов. Примерно четыре с половиной часа сна каждую ночь. Я просыпаюсь за несколько часов до пронзительного звона будильника, который, в силу этих обстоятельств, становится абсолютно бесполезным.