Поймать хамелеона (СИ) - Юлия Цыпленкова
— Благодарю. У Метелицы и вправду резвые ноги.
— Метелица? — переспросил Полянский и умилился: — Какая прелесть!
Пока они дошли до усадьбы, разговор и вовсе стал необременительным. Новый знакомец теперь заливался соловьем, рассказывая о «знакомых лошадях». На самом деле знакомыми ему были владельцы, но о них Алексей Дмитриевич сказал едва ли пару слов, а вот об их скакунах…
— Вы любите лошадей, — улыбнулся Михаил.
— Обожаю! — жарко заверил собеседник. — Обожаю и преклоняюсь перед их красотой. Восхитительные животные.
— Отчего не заведете?
— Ой что вы! — замахал руками Полянский. — Я и в седле-то не удержусь. К тому же хорошая лошадь и денег стоит хороших, а я небогат. Да и содержать ее мне негде. Я, знаете ли, квартиру снимаю. Это вам тут хорошо, можно и верхом выехать. Для вашей Метелицы поместье — истинный рай. — Он рассеянно улыбнулся и вздохнул. — Нет уж, буду любить их, стоя на земле. Хотя и я тут умудряюсь… но вы это уже знаете, — и мужчина опять повеселел.
Признаться, наблюдая за новым знакомым, Михаилу подумалось, что энергии в нем столько, что можно было и не предлагать коляски. Спровадить побыстрей, и дело с концом. А Алексей Дмитриевич не только дойдет до своих друзей, но даже может еще пару раз заблудиться и не почувствовать усталости.
Хмыкнув своим мыслям, Воронецкий шагнул на нахоженную дорогу и объявил:
— Почти пришли. Может, желаете перекусить?
После повернул голову и, прищурившись от яркого солнечного света, посмотрел на Полянского, отыскивая затаенные помыслы. Михаил даже ожидал, что тот тут же согласиться и попробует напроситься в дом, если хозяин усадит его на веранде. Быть может, попросит познакомить с сестрой, если она — истинная цель его появления.
Однако Алексей Дмитриевич прижал ладонь к груди и, склонив голову, ответил:
— Сердечнейше благодарю, дорогой Михаил Алексеевич, за вашу доброту и великодушие, но, пожалуй, откажусь. Мои друзья, зная меня, должно быть, уже изволновались. Не стану томить их и дальше. Раз уж вы были столь добры ко мне и позволяете воспользоваться вашей коляской, то уж лучше поспешу обратно. Там и отобедаю. Но от воды не откажусь, жажда измучила, право слово.
— Да, разумеется, Алексей Дмитриевич, я помню об этом вашем желании. Вскоре вы утолите жажду, не извольте беспокоиться.
— О, — взмахнул рукой Полянский, — я вовсе не беспокоюсь, всего лишь ответил на ваш вопрос.
Вскоре они подошли к раскрытым воротам, ведущим к небольшому особняку, где жили Воронецкие, и Михаил вдруг подумал, что слишком беспечен, и надо приказать запирать ворота. Если Полянский и не имеет отношения к тому, что произошло с Глашей, то ведь может появиться и виновник… если таковой имелся
— Запрягай коляску, — велел помещик своему конюху, который вышел навстречу. — И Петра позови.
— Будет сделано, барин, — поклонился конюх и увел Метелицу.
— Осип! — крикнул Михаил. И когда дворецкий спустился по ступеням и становился рядом с хозяином и его гостем, велел: — Вели принести воды Алексею Дмитриевичу. И мне тоже.
— На стол накрывать прикажете? — уточнил Осип, покосившись на гостя Воронецкого.
— Нет, позже, — ответил помещик. — Алексей Дмитриевич сейчас уезжает.
— Как скажете, Михаил Алексеевич, — склонил голову дворецкий и отправился исполнять приказ хозяина.
Воронецкий обернулся к гостю и увидел, что тот обводит взглядом дом. Взор Михаила метнулся к окнам комнаты сестры, но ее не было видно, и молодой человек немного расслабился.
— У вас прелестный дом, — закончив наконец осмотр, развернулся к нему Полянский. — И следов увядания не видно. Похоже, нужды у вас нет, несмотря на перемены.
— Этим переменам уже двадцать лет, — ответил Михаил. — У нас было время не позволить нашему состоянию прийти в упадок. Мой отец был весьма энергичным человеком. Он посчитал, что благополучие семьи важнее дворянской спеси, и сошелся с купцами. У нас есть дело.
— О-о, — то ли с восторгом, то ли с изумлением протянул собеседник. — Это же замечательно! — все-таки это был восторг. — Это очень правильно! Нынче и князья доходные дома строят, что уж мелким дворянам нос задирать, коли брюхо пустует… простите мой грубый слог.
— Нет, вы всё верно сказали, — улыбнулся Михаил.
— А то ведь в банк бегут, к ростовщикам. Земли, дома закладывают, перезакладывают. Будто деньги на них сами с неба упадут. Жить красиво любят, а замарать руки честным делом, так увольте, — Полянский всплеснул руками. После сжал плечо Воронецкого: — А вы молодец, раз дело продолжаете. Не зря, стало быть, ваш батюшка старался. Оттого и живете в отчем доме, и прислуги у вас хватает. Храни вас Бог, Михаил Алексеевич, и сестрицу вашу.
— Благодарю, — чуть более сдержано улыбнулся помещик.
В эту минуту вынесли воду, а вскоре кучер подъехал на коляске. И когда новый знакомец забирался на сиденье, Михаил, глядя на Петра, приложил к губам палец, велев молчать. Тот с пониманием кивнул. Уже отъезжая, Полянский привстал, обернулся, и, махнув рукой, снова выкрикнул:
— Храни вас Бог!
Михаил склонил голову и пробормотал:
— Вот и посмотрим, с каких вы дач явились, любезный Алексей Дмитриевич.
Он еще пару минут смотрел вслед уезжающей коляске, а после развернулся и решительно направился в дом. Решение, принятое на прогулке, укоренилось еще больше. Ему и самому теперь стало душно в поместье. Нет-нет, надо забрать Глашеньку и уехать подальше отсюда. Хотя бы на месяц.
— Сейчас поговорю с Глашей, после напишу Афанасию Капитонычу и в Петербург, — прошептал Михаил, поднимаясь по лестнице.
К сестре он вошел без стука. Она сидела у окна с книгой в руках, и на звук шагов подняла голову.
— Что это за господин с тобой был? — спросила Глафира, и Миша понял, что она все-таки видела. Впрочем, сестра сидела у окна, так что немудрено.
— Он тебе знаком? — спросил Воронецкий, и Глаша чуть приподняла брови:
— Нет, — ответила она. — Откуда бы мне его знать.
— Вдруг… — Михаил неопределенно повел рукой. Затем уселся на подоконник и объявил: — Мы уезжаем, Глашенька. Я принял это решение, и твои возражения слушать не желаю.
Она закрыла книгу и спросила:
— Куда же?
— В Петербург. Мне надо туда по делу, — почти не солгал Воронецкий, — а тебя я одну не оставлю. Так что собирайся, душа моя, уедем завтра поутру. Имеешь, что возразить?
— Вовсе нет, — мотнула головой Глаша. На губах ее вдруг появилась улыбка, и девушка сжала руку брата: — Я очень хочу в Петербург. Едем, Мишенька, непременно едем. Я и сама хотела просить о том же, когда вернешься, да ты раньше меня сказал. Поедем, голубчик.
— Слава Богу, — улыбнулся Михаил и вдруг ощутил облегчение.
