Хроники Чёрной Земли, 1928 год [Практикант; Вий, 20-й век] - Василий Павлович Щепетнёв
— От дура баба! Понять не может, что у парня своя жизнь. Послал я его по делу. Важному, ответственному делу. Кому попало не поручишь, а Ефим хлопец как раз подходящий, надежный. Доверие оказали, гордиться должна, а ты…
— А почему мне не сказал? Матери!
— Спешно послал, понимаешь, спешно! Ты бы шла домой, сыну-то вредишь, судьбу ломаешь!
Причитания постепенно стихали. Никифоров прибрался — лежак застелил, крошки смел. Порядок, можно гостя встречать.
Он не ошибся — Василь вошел без стука, как к своему.
— Что, парень, заспался? — а смотрел настороженно, зорко.
— Спал… — неопределенно махнул рукой Никифоров. Рассказал Фимка? Да что он мог рассказать, Клаву-то не видел. Как по двери молотил, разве? А мог. Просто взял да рассказал, и что знал, и так, трепло…
— Хорошо спал?
— Не жалуюсь, — в конце концов, какое им всем дело? Хочет — спит, хочет — на дудке играет. Деревенскими командуй.
— А то наши хлопцы так, из шкоды, шутковать любят.
— Не слышал.
— Ну и лады. Даже хорошо, что выспался. Отдохнул, значит, — Василь осматривал комнатушку — как бы просто, незначимо, но Никифоров порадовался, что навел чистоту. Все же — не в лесу живем, опять же культура…
— Не заскучал тут у нас?
— Я как-то…
— Понимаю. Но сейчас, сейчас, брат, нашлось тебе дело. Настоящее. Серьезное дело, не пустяшное, — Василь посмотрел прямо на Никифорова. Взгляд был — новый. Давеча совсем другие глаза были, нынче ж исчезла былая снисходительность старшего, даже безразличие (да, сейчас ясно стало — было оно, безразличие, просто из гордости он мысли такой не допускал прежде), а появился — интерес. Но вот что за интерес, Никифоров понять не мог. И некогда, Василь заторопил:
— Ты того, пошли, что ли, — и в голосе слышалась нерешительность, которой вчера и быть не могло.
— Куда?
— Да позавтракаем сначала.
Что будет после, Никифоров спрашивать не стал. Не пристало. Он человек взрослый, подождет.
Завтракали они там же, где и давеча, у товарища Купы. И опять без товарища Купы.
— Он занят… — как-то неопределенно сказал Василь. Мол, интересоваться не должно, не положено, а все же расскажу из вежливости. — Позже… Позже ты с ним повидаешься, он спрашивал о тебе. А сейчас… С прошлого года мы радио хотели в селе установить. Да вот некому. Ребята наши, они в науке малость слабоваты, а оно, радио, селу ох как нужно. Москву знать, — говорил Василь, а сам словно прислушивался к чему-то. — Ты — сможешь?
— А какое радио?
— Погляди, — Василь вышел в соседнюю комнату и вернулся с коробкой. — Премировали нас в том году, а лежит без толку.
— За что премировали? — спросил Никифоров и тут же обругал себя, тоже, любопытный выискался. Но Василь ответил охотно:
— А мы первые вышли по распространению политической книги. На каждый двор по семь с половиной брошюр вышло. Уж они вертелись-вертелись, да поняли — лучше добром взять. Шаршки, они далеко от нас отстали. Вот и премировали.
Радио оказалось простеньким: детекторный приемничек «Мир-2», наушники, провода.
— Так сможешь?
— Смогу. Мне бы еще медного проводу, антенну побольше сделать, лучше принимать будет. И заземление…
— Проводу? Это мы… Это мы сможем, — Василь даже обрадовался. — Тут связисты, батальон. Они дадут. Пойдем, прямо сейчас и пойдем…
Вел Василь другой дорогой, не той, что шли они вчера с Фимкой. Да и вывела она не туда. Лагерь стоял в распадке — несколько палаток, больших, барачных, с деревянным оплотом, но видно было — ненадолго построены: не окопаны, и мусору рядом мало.
— Ты по сторонам не пялься, не любят они того, — предупредил Никифорова Василь.
А чего пялиться, подумаешь, невидаль. Он городки палаточные видел — не чета этому. Когда отец еще инспектором округа был…
Их окликнули у самого лагеря — дежурный, разморенный, потный, явно узнал Василя, и махнул рукой.
— В синей палатке они.
Палатка была обычной, синего — полоска над клапаном.
— Ты проходи, проходи.
Внутри было, как во всякой палатке — не свет, не мрак. На скамье за дощатым, наспех сколоченным столом, сидел в одном исподнем толстый и лысый красноармеец. Селедку ел. Гимнастерка и прочая одежда лежали в куче на другой скамье, и потому Никифоров никак не мог определить звание. А звание — оно для военного главнее лица. Что лицо, надел противогаз, и нет лица. Петлицы, петлицы, вот на что в первую очередь нужно обращать внимание, учил отец. Иной на вид — чисто комкор, и ступает вальяжно, и движения неспешные, величавые, а приглядишься внимательнее — э, да ты, брат, просто наглец.
Интендант, подумалось вдруг. Всего-то — толстая складка на загривке, а вывод и сделан. Торопишься. Спешка да верхоглядство превращают разведку в… Нет, он не ошибся, сидевший, похоже, действительно был интендантом. Клочком газеты интендант вытер руки и только потом протянул обе навстречу Василю.
— Ну, кум, прощаться пришел?
— Уже снимаетесь?
— Нет, дня два еще постоим. А там да, там — ищи ветра в поле. За тридцать верст откочуем, под Станюки, что за Глушицами. Бывал?
— У нас только и дел по всяким Станюкам таскаться.
— Может, приходилось. Ты ведь непоседой был, знаю. Ну, зачем пришел, а?
— Пустяк. То есть, для тебя пустяк, а нам, сирым — ни в жисть не найти, — Василь подтолкнул Никифорова. — Излагай!
— Нам бы провода медного, для радио. Метров тридцать, — он хотел сказать — шесть, но с языка сорвалась цифра совсем несуразная. Не цифра, число, машинально поправил Никифоров самого себя. И все-таки, почему тридцать? Наверное, решил, что за меньшим куском и идти не стоило в такую даль.
— Тридцать… — интендант впервые посмотрел прямо на Никифорова. — Однако губа у тебя…
— Я на колокольню, на самый верх антенну помещу. Да заземление еще, — начал объяснять Никифоров, досадуя на собственную несдержанность. Дали бы пять метров, и хватит.
— На самый верх? Не свались только, — интендант пошел вглубь палатки, скрылся за ящиками, наставленными под самый потолок. — Тебе ведь обрезки не сгодятся. Одним куском, поди, хочешь?
— Двумя. На антенну и на заземление.
— Уже облегчение, — голос стал глухим, словно ушел интендант в невесть какую даль. Василь подмигнул, молодец, парень, не теряешься. Несколько минут слышны были стуки передвигаемых ящичков, кашель интенданта да жужжание мух над селедочной требухой.
— Владей, — интендант возник неслышно. Взял, да и появился.
— Спасибо. Большое спасибо, — Никифоров принял мотки. Хороший провод, многожильный, гуттаперчевой изоляции. — Немецкий?
— Да ты, вижу, знаток. Шведский. Для нашего дела бракованный, а тебе самый раз.
— Ты подожди меня там, снаружи. Нам поговорить нужно, — Василь присел на скамью рядом с интендантом.
Можно и снаружи,
