Антон Лаптев - Гримуар

Антон Лаптев

Гримуар

Оккультный детектив

Посвящается маме

Настоящая жизнь — не здесь!

ВСТУПЛЕНИЕ

Воображение подобно Солнцу, свет коего неосязаем, но может поджечь дом, если пройдет сквозь линзу. Воображение правит жизнью человека. Если человек напряженно думает об огне, то он сам охвачен пламенем; если он думает о войне, он вызовет войну. Все зависит лишь от того, может ли воображение человека стать Солнцем, то есть от того, способен ли он в совершенстве вообразить себе то, что желает. Так сказал великий ученый и маг Парацельс, и под этими строками я готов подписаться.

За мной, Читатель, за мной! Я покажу тебе воображаемый мир. Этот прекрасный мир ты более нигде не увидишь, кроме как здесь. Так давай же окунемся в безбрежный океан воображения. Здесь все: волшебство, магия, приключения. Все, что волнует и привлекает тебя. Так вперед!

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой Читатель сразу же знакомится с главными героями, а также узнает цель их путешествия

Ранним утром в год одна тысяча шестьсот третий от Рождества Христова по дороге, ведущей прочь от славного града, что называется Прага, ехали два путника. Солнце по-весеннему нежарко припекало, а потому путники были довольно тепло укутаны в необычные для иных земель, кроме чешской, хламиды, напоминающие одновременно туники гордых римских патрициев и сутаны священнослужителей. Подобные одеяния могли бы вызывать недоумение, однако же местные жители, по преимуществу селяне, везущие в Прагу на продажу добытые тяжким трудом дары природы, едва завидев наших путников, тотчас ломали перед ними шапки, кланялись, а когда путники проходили мимо, часто-часто крестились. Ведь одеяния на путниках были не чем иным, как университетскими мантиями, столь полюбившимися в последнее время жителям пражского района, прилегающего к Староместской площади, что у церкви Девы Марии Снежной, более известного как улицы Колдунов. Селяне справедливо полагали, что лучше уж лишний раз поклониться — спина, чай, не обломится, — чем навлечь на себя гнев мага. Тогда уж и урожая не будет, и скотина плодиться перестанет, и торговля не пойдет, да чего там, даже, упаси нас Господь, жена так обозлится, что хоть из дома беги. А потому жители окрестных деревень старались быть крайне почтительными с путниками.

Наши герои ехали на осликах, милых кротких созданиях с узкими мордочками и длинными ушками, что неторопливо трусили по успевшей уже высохнуть под весенним солнцем дороге. Шаг их был преисполнен некоего благоговейного трепета и крайнего внимания, оказываемого седокам. Видимо, умные животные понимали, что везут не каких-то там школяров-недоучек, регулярно производимых Пражским университетом, но ученых мужей, склонных к созерцательному образу жизни, а потому не терпящих тряски. Изредка один из осликов останавливался около роскошных репейников, только-только зазеленевших у края дороги. Тогда сидящий на нем путник легонько ударял ногами, обутыми в сапоги, по округлым бокам осла, и тот, недовольно прядая ушами, устремлялся далее прочь от репейника, представлявшегося сладким угощением лишь таким кротким тварям, как ослики.

Одному путнику на вид было уже более пятидесяти лет, его аккуратно подстриженная небольшая борода уже серебрилась сединой, что делало мужчину похожим на благообразных библейских мудрецов с полотен фламандских живописцев, ставших с недавнего времени столь модными в Европе. Мантия мужчины была оторочена мехом, а на голове красовалась маленькая меховая шапка, укрывавшая от ветра голову с начавшими еще в юности удлиняться залысинами, делавшими более обширным и без того высокий лоб. Зоркий взгляд из-под очков скользил по открывавшимся путнику красотам местного пейзажа, достойного кисти самых великих живописцев. Так как дорога наших путников лежала на север, то красивые долины, представшие их восторженным взорам, оттенялись горным хребтом, вместилищем богатств Чехии, коими она так знаменита. Хоть мужчина и выглядел очень уверенным, однако внимательный Читатель, верно, подметил, что сидел он на ослиной попоне весьма неустойчиво, видимо из-за большей привычки к кабинетному креслу.

Что ж, пора нам представить его. Это не кто иной, как библиотекарь самого чешского короля Рудольфа II, Платон, прозванный Пражским за то, что родился и вырос в сем славном граде, да и, по собственному честному признанию Платона, никуда далее Нуслей не ездивший. Всю свою сознательную жизнь просидел Платон в библиотеке, сначала как ученик старого библиотекаря, а затем и сам стал библиотекарем и хранителем несметных фолиантов и манускриптов, собранных во дворце Рудольфа II. Чрезвычайно начитанный, он предпочитал сохранять свою мудрость в себе, не высовываясь и почти не встревая в ученые споры, коими так славен двор чешского короля, собравший в последнее время практически всех хоть сколько-нибудь значительных чародеев, магов, волшебников и оккультистов Европы, сбежавшихся под крылышко Рудольфа, тем более что во всех остальных местах на них велась охота и травля Священной инквизиции, столь усердно отправлявшей на костер людей, интересующихся магией, что скоро уж, кажется, наука эта совсем вымрет, уступив место схоластике.

Платон, прозванный родителями, людьми также чрезвычайно начитанными и учеными, в честь известного древнего мудреца, был от природы своей скромен, в спорах и диспутах участвовал, лишь когда спрашивали его мнение по тому или иному вопросу, а оттого считался другими чародеями человеком неопасным для их положения при дворе. Многие даже прибегали в спорах к Платону Пражскому как к третейскому судье, разбиравшему суть дела с тщательностью, достойной всяческих похвал. Видимо, из-за этой черты характера король Рудольф и выбрал Платона в качестве следователя для выполнения миссии, заставившей библиотекаря переместить свое ученое седалище с удобного кресла на ослиную попону.

Второй путник был значительно моложе. Было ему не более шестнадцати лет от роду. Щеки юноши цвели, словно маки, радуя глаз горожан своим здоровым румянцем, более характерным для деревенского жителя, нежели для горожанина, привыкшего к узким прокопченным улочкам и спертости воздуха. Мантия молодого путника, более простая и скромная, нежели у его старшего товарища, была покрыта густым слоем пыли. Казалось, будто юноша валялся в ней на дороге, что было недалеко от истины. На самом деле виной тому послужила маленькая оплошность, случившаяся в дороге. Когда они только выехали за городские стены, юноша, который с утра был весьма невысокого мнения о своем старшем спутнике, считая его недотепой и тихоней, устремил своего осла во всю прыть, думая, будто под ним скачет молодой горячий рысак. Ослик, некоторое время быстро перебиравший ногами, решил, что такое усердие уже избыточно, а потому резко встал посреди дороги, как вкопанный. Молодой путник, не ожидавший подобного маневра, по инерции перелетел через голову осла и упал прямо перед ним в самую пыль. Ну и хохотал же неторопливо подъехавший к месту событий Платон, пока юноша отчаянно ругал осла и хлопал себя по мантии, выбивая тучи пыли!