Николай Побережник - Гнев изгнанников
Я пытался поспать до поры, пока не стемнело, но лишь пытался, урывая по полчаса чуткого сна, меж которыми подскакивал и всматривался сквозь траву и кустарник на луг, прислушивался к звукам, доносящимся из рощи. Старик, прислонившись спиной к лодке, тоже дремал и даже похрапывал, да и Дарина, хвала богам, наконец сомкнула заплаканные глаза и спит, зажав в ладонях отцовский амулет Большой луны.
Новолуние огромным серпом над головой, застилаемое облаками, кое-как освещало землю – казалось, от мерцанья звезд света и то больше. Открыв глаза, разбуженный вскриком дикого зверя в глубине рощи, я несколько минут смотрел в небо, затем наступающая ночная прохлада заставила меня шевелиться.
– Просыпайтесь, пора в путь, – негромко сказал я.
Дарина проснулась сразу же, а вот старика пришлось растолкать – уж очень крепко он заснул.
– Значит, хорошо места эти знаешь? – с недоверием интересовался Кованый, когда мы спустили лодки на воду и приготовились отплывать.
– Знаю, – кивнул я и взялся за весло.
Плывем не спеша, я смотрю вперед, гребу, а старик сзади, его лодка привязана к нашей, он все переживает, что мы можем ткнуться в корягу в темноте и попортить лодки, бубнит что-то себе под нос недовольно, но тоже, стараясь не плюхать, работает веслом. К окраинам посада мы выплыли уже глубокой ночью. Кое-где у мостков горели костры в корзинах из железных полос, и мы вполне спокойно причалили к широким мосткам у большого постоялого двора. Лодок кругом хватало, народ в корчме постоялого двора шумно веселился, а дружинник, что прохаживался вдоль протоки с пикой на плече, даже не обратил на нас внимания.
– Вроде туда, – Кованый, закинув торбу на плечо, кивнул в сторону улочки, теряющейся меж хаотично натыканных домишек, лавок торговцев и лачуг бедноты.
– Как-то неуверенно, – заметил я, помогая Дарине выбраться из лодки и принимая наши баулы.
– Давно, очень давно я здесь не был.
Все глубже удаляясь в переулки в предрассветных сумерках, мы ушли от широкой протоки с множеством мостков, а спустя полчаса, когда небо озарил рассвет, свернули на выложенную камнем широкую улицу, которая заканчивалась ремесленным тупиком. Здесь стояли в основном двухэтажные домишки лавочников и прочего мастерового люда, первые этажи были каменными, вторые деревянными. Старик некоторое время сомневался, а потом решился и, подойдя к окну одного из домов, постучал шестом по раме маленького окошка на втором этаже.
Глава седьмая
Городище
– Два года каторги! Вот чего мне стоило твое бегство! – рослый пожилой мужчина, внешне сильно походивший на нашего попутчика, стоял в дверях и не желал пускать родственника на порог.
– Если бы я не сбежал, то в ереси обвинили бы всю семью, – Кованый попытался положить руку на плечо брата. – Боги наказали меня, лишив на многие годы родных и дома. Во мне недуг коварный, боюсь, отправлюсь к предкам в любой момент… прошу, если не хочешь пустить в дом, то, во славу богов, отсыпь хотя бы праха отца, иначе не будет мне покоя и не примут меня боги.
– Ладно, – тяжело вздохнул брат Кованого, – проходи, простил я тебя давно, а вот увидел, и не знаю, гневаться или радоваться, проходи уже, все же не чужие… а это кто?
– С севера они, встречи с князем ищут.
– С князем, – хмыкнул хозяин дома, приглашая всех войти, – ну хорошо, пусть проходят. А чем это смердит так?
– Трофей у них, который князю предъявить надобно, положить бы его куда, где попрохладнее.
Недовольно хмыкнув еще раз, брат Кованого поманил меня рукой, а затем показал на лаз на крышу:
– Полезай и туда положи, нечего мне по дому смрад разводить.
Дом у ремесленника на первый взгляд был небогатый, все скромно и без излишеств, только количество медной посуды выдавало достаток и положение в посаде. Первый этаж дома занимала скорняжная мастерская и собственно лавка, второй этаж единолично занимал мастер Демьяр, так представился брат Кованого. С первого на второй этаж вела широкая деревянная лестница, из мастерской доносился сильный запах кожи и каких-то смол. Демьяр накрыл нам с Дариной отдельно небольшой столик в гостиной, у окошка, выходящего на узкий и темный переулок, ночевать было предложено там же на широкой лавке. Братья уединились на кухне и тихо о чем-то беседовали.
– К князю один завтра пойду, – прошептал я, когда братья разошлись по комнатам, и из каждой теперь слышался размеренный храп.
Мы тоже расположились на лавке рядом с каменным камином у дальней стены гостиной. Дрова уже давно прогорели, однако тепло хорошо держалось, а угли еще тлели и мерцали красным.
– Это почему? – Дарина приподнялась на локте.
– Потому что это может быть опасно. Помнишь указ княжеский: «Не чинить препятствий иноземцам», – передразнил я того дружинника у моста.
– Так зачем тогда идти к князю? Давай тогда уж в хартские земли подадимся!
– Хочу услышать ответы на непонятные для меня вопросы. Да и с Чернавой неясно, что случилось. А нет у нее, ну… подруг, может, таких же, как она?
– Есть! – снова поднялась на локте Дарина. – Да, икербская женщина, она, должно быть, теперь старая совсем, я ее видела два раза всего. Один раз, когда еще маленькая была, а четыре лета назад она снова была в доме у тетушки.
– Тоже колдунья?
– Да, она у тетушки от Хранителей пряталась, несколько дней жила, а потом на восток, к Желтым горам подалась.
– Ладно, сначала к князю, а потом решим… по ситуации.
– Как? Опять ты словами твоего мира говоришь.
– Спи, до утра совсем немного осталось, – погладил я Дарину по щеке и сам закрыл глаза, проваливаясь в сон.
Разбудили нас монотонные звуки с первого этажа, там вовсю кипела работа, что-то скоблилось, мялось, крутилось, запах кожи стал еще сильнее. Я открыл глаза и обнаружил Дарину сидящей у окошка и разглядывающей переулок. Она уже была одета, волосы заплетены в тугую косу, в которой появилась вплетенная черная лента.
– Давно рассвело? – спросил я, опустив ноги на холодные доски пола.
За стеной несколько раз ударил колокол, словно отвечая на мой вопрос.
– Понятно, ворота старого города открыли, – сказал я, натягивая сапоги.
* * *Чуть больше двадцати лет скитаний и нужды наложили определенный отпечаток на характер молодого князя. Что-то надломилось внутри… теперь, ощутив власть и богатство, он стал бояться эту власть потерять, окружил себя советниками, а добрый десяток дюжих рубак-охранителей неотступно следовали за ним везде.
Весть о том, что иноземный кортеж достиг форта, прибыла в Городище с запыхавшимся посыльным под утро, князя будить не стали. Распорядитель Ицкан, что появился при князе сразу после его вхождения во власть, приказал разместить иноземцев в форте, а князю о гостях доложил лично, как только на башне в первый раз ударил колокол.
– Иноземцы прибыли, светлый князь, – Ицкан стоял над княжеским ложем с комплектом праздничного одеяния.
– Когда? – молодой князь сел в большой кровати, протирая глаза. – Где они?
– В форте…
– Прикажи сопроводить их в Городище и прикажи готовить праздничный завтрак.
– Я бы не спешил и сначала выяснил, какие вкусы у гостей.
– Да, да… ты прав, – принимая одежды от распорядителя, ответил князь, – а княгиня, или как ее там…
– Императрица Скади.
– Да! Как она?
– Не знаю, светлейший князь, но судя по той болтовне, что идет в форте, она недурна статью и лицом красива.
Пока кортеж иноземцев двигался от форта к Городищу, в большом зале приемов накрыли столы. Лучшие княжеские охотники успели настрелять дичи. Вино, хмельной мед были поданы к столу, вдоль которого прохаживался распорядитель Ицкан и то и дело подгонял слуг. Внимание Ицкана привлек размеренный стук подкованных сапог.
– Тарин, ты не жалеешь труд людей! Посмотри, что сделали твои сапоги с лаком.
– Куда прикажете сопроводить иноземцев? – пропустив мимо ушей замечание распорядителя, спросил воевода.
– Они все прибыли из форта?
– Нет, только княжна их, пара бабок из прислуги да десяток охранителей. Остальные в форте.
– Хорошо, – распорядитель Ицкан закатил глаза, демонстрируя уже в который раз, какой невежда этот воевода. – Молодую императрицу – императрицу, Тарин! – проводи с прислугой в западную башню крепости. Там уже все приготовлено.
Тарин все это время смотрел на распорядителя как через стекло, то есть только слушая и не замечая чуть горбатого, с ненормально большой головой бывшего судьи Хранителей, а теперь распорядителя молодого князя. Получив указание, Тарин развернулся на пятке, содрав в очередной раз лак, и отправился исполнять приказание.
Последние пару месяцев служба Тарину была совсем не в радость. Нет, и жалованье, и положение очень даже, однако от того наследника, за которого и рядом с которым пришлось проливать кровь, теперь ничего не осталось. Клятва верности тяготила, отчего Тарин при каждом удобном случае топил тоску на дне кружки с хмельным медом. Выполняя приказ распорядителя, Тарин поручил старшему караула по крепости сопроводить иноземцев в башню, а сам решил зайти в зал приемов, где, как ему показалось, заметил знакомое лицо.
