Илья Павлов - Другая жизнь
Надо успокоиться. Сел, в кружке было пусто, в голове тоже. Встал, развязал веревки на этом, стал перебинтовывать ему голову. Тот замычал, наконец вскрикнул и очнулся.
– Тихо, тихо… Башку тебе бинтую, сейчас полегчает.
– Пить…
– Репа болит? Ну извини. Влез борзо, без спроса, вот я тебя и встретил. Глотай.
– А чаю нет?..
– Ну ты и наглец… Егерского, с травками?
– А есть?
Я засмеялся.
– Я свой варю, мне он больше нравится, сейчас воды нагрею. Твои все равно скоро здесь будут. Последний раз чайку хлебнем.
– Был бы чай хороший…
– Это точно.
Помолчали. Старшой мотал головой. Славно я его приложил. На вершине утеса стояла старая полуразвалившаяся дозорная башня, в ней я и скрывался вторую декаду. Егеря ее исследовали, ничего не нашли и оставили в покое, а этот чего-то влез. Захотелось, как и мне, осмотреть окрестности сверху. Смех. Сам пришел. Теперь все кругом прочешут – и конец моей славной жизни. Ерунда. Устал я. Хватит. Вот последнюю загадку решу, с амулетами, и хватит.
– Чего молчишь? Как звать-то тебя правильно?
– Старшой. А тебя?
– Старшой. Ой, ой. Сам придумал или твои тебя так прозвали?
– Мои. Давно это было… – Он, кряхтя, встал на корточки и доковылял до меня, сел рядом и протянул руки к маленькому огоньку под моей кружкой.
– У меня там где-то фляжка была, нашел?
– Да и не искал, вон твоя сумка, – мотнул я головой.
Он, не вставая, дотянулся рукой, потянул за лямку и только теперь увидел две бронзовых дуги, лежащих на мешке. Помотал головой, сунул руку за пазуху, убедился, что там пусто, и взял обе в руки.
– Хрень господня! А это откуда? – и повернулся ко мне. – А…
– Хрень, хрень, – покивал я. – Давай флягу, не тяни время. Сейчас твои егеря полезут, придется тебя кончать, и все без чаю.
Он выдернул флягу, передал мне, а сам стал вертеть амулеты. Или не амулеты.
– Это мой, а этот?
– Мой.
– А откуда он у тебя? Давно?
– С детства. Как себя помню. Подарили.
– Кто?
– Женщина, которая один раз назвала себя кормилицей.
– И где это было?
– В приюте. Сколько их всего?
– Твой – четвертый. А как тебя зовут?
– Глаз. А где остальные? И откуда у тебя этот?
– Это наши семейные амулеты. Я только недавно понял, что их должно быть четыре, но я думал, что четвертый – в могиле отца. А ты говоришь: «с детства»…
– А, папаня еще был? Помер?
– Несколько лет назад. Как же так… Они с матерью думали, что ты умер. Могила во дворце…
Я заржал.
– Так и могилка у меня есть? И во дворце? Вот почему я бессмертный… Два раза не хоронят. Так, может, родители меня сами в приют сдали за ненадобностью, а? Братец. Или врешь ты все, чтобы зубы мне заговорить. Не бойся, умрешь быстро.
Тот взял у меня кружку, хлебнул.
– Мать до сих пор убивается, что тебя не уберегла. И у меня поэтому жизнь совсем другая. Я не жалуюсь, так даже интереснее вышло, но…
– А уж какая у меня интересная жизнь… Книжки можно писать.
На склоне встревоженно зашумели птицы.
– Вот и твои лезут, – я встал, подошел к проему, положил на камень арбалет, – сейчас постреляем.
– Не надо. Я выйду, скажу – все уйдут.
– Да ну? А потом что? Где-нибудь тихонько в уголке пырнут? А, родственничек?
– Домой поедем. Вместе.
– И что?
– На мать посмотришь. Этого мало?
– Теперь уже мало. Всю жизнь один, как крыса контулукская.
– Ну тогда уж как дракон.
– А, так вот почему здесь егеря… За шкурой моей.
– Егеря не охотятся на драконов, а стерегут их.
– Ты, Старшой, а для меня – Младшой, жизни не знаешь. Стреляют и шкуры продают. И друг друга. Ну как везде.
– Это ты жизни не знаешь. Сейчас все по-другому.
– Да ну? Ладно. Иди, кричи своим, чтобы остановились, а то я подстрелю парочку. Выйдешь – скажешь, чтобы уходили. Учти, я с такого расстояния не промахиваюсь.
– Пойдем вместе, они не будут стрелять.
– Нет уж. Я же семью обрел, еще пожить теперь хочу. Амулет свой возьми, братец. Сдается мне, однако, что ты все врешь, – повторил я.
Старшой вылез в пролом, сделал десять шагов вниз по склону. Из кустов к нему подбежало несколько человек. Два бойца в егерской форме, женщина с правильным оружием – самая опасная, пожалуй, среди них, и здоровяк в неуставном, но тоже очень правильном снаряжении. Да, с такими людьми я бы тоже в основных ходил. Так ведь я и ходил, но другими дорогами, среди других людей. Тьфу…
Дурак, надо было кончить, как и барона Вонгга. Жил бы свободно. Тогда в омут влез, теперь вообще непонятно куда. Братец. Братец контулукский дракон и братец контулукский заяц.
Старшой что-то говорил своим бойцам, те зыркали в сторону развалин. Отошел в тень, подобрал в сумку свою кружку и фляжку Старшого, закинул котомку за плечо, убрал меч в ножны, арбалет поднял вверх. Старшой осел на землю, схватив двух егерей за рукава, остальные склонились над ним.
Дернул в противоположный проход, пару мгновений – и добегу до кустов. Раз, два! Сбежал по склону, повернул в сторону; егеря след найдут, но время выиграю. Прислонился к стволу, разжал в руку – в ней лежал мой амулет – и только теперь понял, зачем Старшой изобразил приступ бессилия. Отпускал. Простил. Простил стрелу, простил все – и отпускал. Гад, сволочь… опять решают все за меня. Все, теперь сначала стреляю, потом думаю. Что это я – ведь не сделаю так… Второй раз в моей жизни другой человек сделал для меня что-то доброе за просто так.
За просто так, за просто так, за просто так, за просто так, за просто так, за просто так. За просто… За…
3 жменя 326 года. День. Восточный Каранн. Зиги
Старшой неожиданно приехал и так же неожиданно пропал. Впервые за полгода мы смогли загнать монаха в угол. Его видели то тут, то там. Весь Восточный Каранн был обложен егерями, охраной банка и нанятыми бойцами. Мы сами перелезли с восточного побережья, отрезая ему дорогу туда.
Мне даже было немножко жалко этого человека. Все в провинции, способные держать оружие, охотились за ним. Пока, правда, безуспешно.
Старшой, чуть оправившись после ранения в Корронне, рванул на север, решая какие-то дела, а потом, узнав, что зверь обложен, примчался по Северному тракту сюда. Почти без охраны, за что получил выговор от Весла.
– Да ладно, вы тут так всех построили своими поисками, что провинция похожа на райский уголок! – Командир как всегда попытался оставить последнее слово за собой.
Весло побурчал и ушел вперед, не став спорить. Как оказалось – зря. Сопровождающие Старшого решили, что он теперь под нашим присмотром, а мы не напомнили им, что этого живчика надо пасти постоянно. Мало ли какая гениальная мысля ему в голову встрянет.
Встряла. Залез в одиночку на холм со старой караульной башней. Мы ее пару раз осматривали, ничего интересного. А он нашел. Теперь стоял с плохо забинтованной головой перед нами. Хватились только поздно вечером, искали всю ночь. Под утро егеря заметили огонек, мелькнувший наверху. Теперь мы слушали Старшого, который держал нас за руки.
– Все. Отбой всем. Никого ловить больше не надо.
– Что? Ты его убил? – Весло попытался обойти командира, тот схватил его за руку.
– Нет, но… все. Он больше нам не опасен.
– Как? А заговор? А герцогиня? – Егеря хотели выполнить полученный приказ.
– Герцогиня подтвердит мои слова, я обещаю. Давайте отбой. – Старшой посмотрел на меня, мигнул и вдруг схватил егерей крепче и осел на землю.
– Держи, держи! – заорала я. – Весло, помогай, потом разбираться будем.
Старшой простонал, не разжимая рук, потом лег на землю.
– Так, егеря – вниз за подводой, быстро! И барона Донна зовите сюда. Весло, не уходи, давай флягу. – Весло удивленно взглянул на меня, но промолчал. Егеря убежали вниз.
– Все, Старшой, хорош придуриваться, чужих нет, вставай.
Тот сел на землю, посмотрел на нас, повернулся к башне.
– Выходи. Иди сюда.
Тишина.
– Выходи!
Нет никого. Весло бочком подобрался к окошку, юркнул внутрь. Через мгновение вышел через пролом с сумкой Старшого и его мечом.
– Вниз ушел, командир… Ну и что это было?
– Пока сам не знаю. Но нам он больше не враг. Надеюсь.
– Если бы я тебя, Старшой, так давно не знал, то решил бы, что ты умом подвинулся. Зиги, хоть ты ему скажи. Таких людей в друзья только мертвыми можно записывать.
– Не бухти. Ты помнишь хоть раз, чтобы Старшой ошибался?
– Да сто раз! Тебе рассказать, как мы однажды за два золотых два месяца вкалывали?
– Это до меня, наверное…
– До тебя, до тебя. Смотри, он еще и ржет!
– «Ни домов, ни могил…» – Старшой смотрел на развалины.
– Еще и поет…
– Слушай, Весло, а каким она командирским голосом вас построила, а? – Командир перевел взгляд на меня. – Скоро молодежь нас потеснит, будем стариками на лавочке сидеть, семечки лузгать.
