Юлия Федотова - Враг невидим

– Дал Риады, наш род оттуда – машинально уточнил Веттели, и Токслей выстрелил два раза, досаду он что ли, так выражал?

«Да ведь он, похоже, и в самом деле стал психопатом! Нервы никуда не годятся, – ме лькнула мысль. – Хорошо, что Эмили меня разлюбила, иначе сейчас ей пришлось бы страшно переживать».

– А хотите, открою то, о чём ни одной живой душе не известно? – вдруг предложил Токслей. – Думал унести эту тайну с собой в могилу, но ради вас, капитан…

– Может, не стоит? – неуверенно возразил Веттели. Голос лейтенанта звучал так мстительно и зловеще, что становилось жутковато. Чувствовалось, что новость будет из разряда «меньше знаешь – крепче спишь».

Но Токслей не собирался отказывать себе в удовольствии.

– Ну уж нет! Хочу чтобы вы это услышали. Помните день, когда вы прибыли в наш полк? Вас ещё по дороге атаковали мятежники, почти всех перебили… Ну, конечно, такое не забывается! Так вот, думаете, нападение было слу чайным? Ничего подобного! Мне тогда пришлось здорово раскошелиться, чтобы офицерское пополнение до места службы не добралось…

Красная дорога, безумно-голубое небо, чёрные хищные силуэты кружат в нём.

Лайонел Биккерст, семнадцати лет, любитель писать акварели, тонкий ценитель прекрасного. Его тело лежит в пыли, лицом вверх, новенький мундир чёрен от крови. Большая го лошеяя птица, красиво спланировав, садится на его изрешеченную пулями грудь, метит кривым клювом в остекленевший глаз…

Веттели скрипнул зубами, в глазах неожиданно стало мокро, что-то сдавило горло. Рука сама выхватила риттер, всадила пулю в белый свет. Точнее, в трубу напротив, брызнула кирпичная крошка. «О! И у меня тоже нервы», – подумалось отстранённо и вяло.

– Зря потратились, лейтенант, – чтобы заставить голос звучать ровно и насмешливо, пришлось приложить усилие. Не хотелось выказывать эмоции перед врагом. Да, теперь Токслей стал для него не просто противником, а самым настоящим врагом, которого, во что бы то ни стало, нужно не задержать, не обезвредить, передав в руки правосудия, а уничтожить. Выбора тут нет.

– Зря, – откликнулся Фердинанд, зло рассмеявшись. – Что называется, ирония судьбы. Я, можно сказать, расчистил места для парней из других рот, а сам остался не у дел, потому что именно вы, назначенный в нашу роту, сподобились выжить.

– Это не ирония судьбы, – возразил Веттели серьёзно. – Это высшая справедливость.

– Ах, не городите вздор! Нет на этом свете никакой справедливости, не было и не будет никогда, пока существуют твари вроде вас. Вы непотопляемы! Сама судьба приберегает для вас тёплые местечки, а на простых смертных ей просто плевать!

– Пятьдесят четыре, – последовал ответ.

– Что – пятьдесят четыре? – не понял Токслей.

– Нас было пятьдесят четыре в том выпуске. Пятьдесят три нашли тёплое местечко на Гуалад-ир-Хав, или куда там ещё отправляются мёртвые? И если бы я не встретил вас в Баргейте, меня уже убило бы семейное проклятие, как убило перед этим моего сорокалетнего отца – должно быть, он тоже был большим «любимцем судьбы». Так что я жив только благодаря вам лейтенант! Разве не забавно?

– Ничего, – мстительно откликнулся тот. – Как раз эту свою оплошность я сейчас попытаюсь исправить.

На этом переговоры закончились, боевые действия начались.

Они долго-долго старались друг друга убить – одинаково быстрые, ловкие и меткие, сно ро вистые в искусстве отнимать чужие жизни. Если исключить вмешательство богов, проиграть при таком раскладе должен тот, кто первым устанет и ослабнет, или утратит выдержку и начнёт творить глупости, или расстреляет все патроны. Чтобы победить, надо взять противника измором. Именно этим они и занимались, пугая сов, летучих мышей, юрких брауни и других мелких обитателей чердака.

«…А полицейские с той стороны, наверное, уже заскучали, глядя на нас, – подумывал Веттели, экономно отстреливаясь. И ещё вдруг в голову пришло, – Мы своей пальбой мешаем вести уроки». Мысль показалась забавной: «Нашёл о чём беспокоиться в трудную ми нуту! Уж не превращаюсь ли я в настоящего педагога?! Упасите добрые боги!»

Тут боги, должно быть, оскорбились, что их помянули всуе, и следующая пуля больно сорвала кожу с его плеча, и без того многострадального – в Такхемете из-за него чуть не помер. «Идиот, – отругал себя лорд Анстетт, – внимательнее надо быть! О себе не думаешь – подумай о других. Очень им будет интересно тебя оплакивать!»

Веттели придерживался тактики «глухой обороны» – ему было важно, чтобы перестрелка не перешла в ближний бой. Токслей, сознавая своё физическое преимущество, стремился достигнуть обратного. Проще говоря, один упорно и бесстрашно атаковал, другой отступал, прятался за поворотами, укрывался за стояками, и трубами и огорчался, что люди смотрят, а он име ет такой негероический вид. Да ещё и в голове стало попискивать: «Ох, ну что вы тянете? Дай уже ему, наконец, как следует! Долго ещё? А то я проголодалась». «Долго, – заверил он. – Успеешь слетать на ку хню». Он никуда не спешил.

Зато Токслей явно начинал нервничать, должно быть, опасался, что на шум выстрелов яви тся полиция. И настал, настал-таки момент, когда осторожность он потерял. Не учёл того, что тактику свою противник может и поменять. За что и поплатился сполна: одна пуля пробила кисть руки, вторая попала в бедро, и не могла не задеть кость. Лейтенант взвыл, и навзничь, че рез балку, рухнул в чердачную пыль. Она заклубилась вокруг, резко пахнуло мышами.

С одной стороны, умные люди не подходят к телу поверженного врага, не удостоверившись, что тот мёртв. С другой стороны, в этом очень трудно удостовериться, пока не подойдёшь близко. Самым рациональным было бы пальнуть по нему ещё пару раз, чтобы уж наверняка. Вет тели как раз собирался это сделать, но Токслей вдруг протяжно, жалобно застонал… и он понял, что не может. «Что за идиотизм? – свирепо спросил он себя. – Пред тобой убийца! Вспо мни тех, кто из-за него погиб!» Но вспомнился запах марципана, корицы и кофе, надёжное пле чо строго боевого товарища и ощущение безграничного счастья и покоя, к тому моменту давным-давно позабытое. «Пусть лучше не я его убью. Пусть кто-нибудь другой, – малодушно ре шил он. – В конце концов, система правосудия для того и существует».

Держась на некотором расстоянии, используя укрытия (Токслей прекрасно стрелял и с левой руки), Веттели обошёл врага, приблизился со стороны головы.

Лейтенант лежал неподвижно, его белое лицо было болезненно искажено, глаза закрыты. Простреленную руку он прижимал к груди, здоровой судорожно зажимал рану на бедре. Кентурион валялся далеко в стороне, видимо, отлетел при падении – до него раненому уже не дотянуться. Но остальное оружие следовало поскорее изъять, пока тот не опомнился, иначе как бы не пострадали полицейские.

Движимый этой благой целью, Веттели склонился над телом лейтенанта, протянул руку… и всё.

Ощущение было очень странным – будто в теле совсем не осталось костей, а мышцы перестали воспринимать сигналы мозга. Пару секунд он сохранял изначальное равновесие, а по том расслабленно завалился на бок, ткнулся головой прямо Токслею в бедро. Тот взвыл, грязно выругался и, шипя от боли, отполз в сторону. Кое-как сел, опершись на стояк, и уставился на Веттели со зло бным торжеством.

– Ну, капитан, чья взяла?

Ответить ему капитан при всём желании не мог. У него еле-еле получалось фиксировать взгляд, моргать, глотать и шевелить большим пальцем левой ноги; этими нехитрыми действиями спектр его движений и ограничивался. «Форменный паралитик, – очень спокойно сказал он себе. – Вот как им, бедным, нелегко приходится!»

По поводу того, что за беда с ним приключилась, у Веттели не было ни сомнений, ни иллюзий. С таким явлением он уже сталкивался, правда, на себе пока не испытывал.

Пожилой сипай лежит под деревом ашваттха расслаблено, как тряпичная кукла. На тёмном лице резко выделяются белые от ужаса глаза. Сипай жив – он этими глазами медленно вращает, переводит взгляд с одного удивлённого офицера на другого. Но ни рукой, ни ногой шевельнуть не может. Да что там «рукой-ногой»! Жирная муха ползёт по его губе – он и с ней справиться не в состоянии: вроде бы, пытается сдуть – получается тихий выдох.

Веттели не выдержал, и муху согнал – сипай взглянул с немой благодарностью, видно, насекомое его сильно мучило.

– Прошу внимания, господа офицеры! Сейчас мы с вам имеем возможность наблюдать так называемый «magicales effectus paralysis cum illusionem mollitis ossa»,[20] – значительно объявил подполковник ап Кинварх. Поднял руку лежащего и продемонстрировал, как она мягко и безвольно падает, будто в ней действительно нет костей. – Это некромантия, господа, и как бы вы к ней не относились, некоторые приёмы, в том числе этот, вам придётся освоить. Записываем: основным катализатором явления effectus paralysis является sanguis patricidium… Это значит, кровь отцеубийцы, пора бы вам уже знать, Токслей!