Стивен Эриксон - Память льда. Том 2

– И вы двое никогда не обсуждали подробности того, что она замышляет или как она выглядит? Мурильо…

– Ну что Раллик знает о материнстве?

– Когда бабы ждут ребёнка, у них животы раздуваются, и грудь набухает. Полагаю, наш убийца видел парочку-другую брюхатых женщин на улицах Даруджистана – или он думал, они проглотили по арбузу целиком?

– Можно и без сарказма, Колл. Я говорю только, что он не был уверен.

– А как насчёт слуг поместья? Недавно родившие женщины?

– Раллик никогда не упоминал…

– Ого, какой наблюдательный убийца.

– Ладно! – прервал его Мурильо. – Вот что я думаю! У неё был ребёнок. Она отослала его. Куда-то. Она бы его не бросила просто так, потому что рано или поздно ребёнок бы пригодился – его можно было бы представить законным наследником, устроить выгодный брак, да что угодно. Симтал не была благородного происхождения: какие бы связи у неё ни сохранились из прежней жизни – она их скрывала ото всех, включая тебя самого, как ты прекрасно знаешь. Думаю, она кому-то из таких знакомых передала ребёнка, отослала туда, где никто и не подумает искать.

– Почти три, – произнёс Колл. Медленно откинулся, оперев голову о стену. Прикрыл глаза. – Три года…

– Наверное. Но всё это время не было никакого способа найти…

– Вам всего-то и нужна была моя кровь. И тогда Барук…

– Ну да, – оборвал Мурильо, – мы бы просто ночью пришли и пустили бы тебе кровь, пока ты был в стельку пьян.

– Почему нет?

– Потому, дубина, что от этого не было бы никакого проку!

– Убедил. Но я уже несколько месяцев как завязал, Мурильо.

– Так сделай это, Колл. Пойди к Баруку.

– Пойду. Теперь-то я знаю.

– Послушай, друг, я видел много пьяниц за свою жизнь. Ты держишься четыре, пять месяцев, и тебе это кажется вечностью. Но я-то до сих пор вижу человека, который счищает рвоту с одежды. Человека, который может скатиться обратно в любой момент. Я не собираюсь давить – ещё слишком рано…

– Я услышал тебя и не виню за такое решение. Ты прав в своих опасениях. Но то, что я вижу теперь – причину. Наконец-то настоящая причина, чтобы держать себя в руках.

– Колл, я надеюсь, ты не собираешься просто так взять, прийти в чей-то дом, где вырос твой ребёнок, и забрать его?

– Почему нет? Он мой.

– А дальше его ждёт место на каминной полке, да?

– Думаешь, я не смогу вырастить ребёнка?

– Я знаю, что ты не можешь, Колл. Но если ты всё-таки хочешь это сделать правильно, то можешь заплатить, чтобы видеть, как он растёт и что у него есть возможности, которые иначе он не получит.

– Тайный благодетель. Ха. Это будет… благородно.

– Давай по-честному: это будет удобно, Колл. Не благородно, не героично.

– И ты называешь себя другом.

– Да.

Колл вздохнул.

– Имеешь полное на то право, в то время как я понятия не имею, что сделал, чтобы заслужить такую дружбу.

– Я не хочу вгонять тебя в ещё большее уныние, так что обсудим это как-нибудь попозже.

Тяжёлые каменные двери в гробницу распахнулись.

Рыцарь Смерти шагнул в коридор и встал точно перед Мурильо.

– Принесите женщину, – произнёс воин. – Приготовления закончены.

Колл подошёл ко входу и заглянул внутрь. Посреди гладкого каменного пола в центре залы зияла огромная дыра. У боковой стены валялась груда битого камня. Внезапно похолодев, даруждиец протиснулся мимо Рыцаря Смерти.

– Худов дух! – воскликнул он. – Да это же саркофаг!

– Что? – взвыл Мурильо, стремглав кинувшись к Коллу. Он вытаращился на погребальную яму, затем обернулся к Рыцарю. – Мхиби жива, ты, болван!

Воин вперил безжизненный взгляд в Мурильо.

– Приготовления завершены, – повторил Рыцарь Смерти.

Мхиби брела пустошью, по щиколотку утопая в пыли. Тундра исчезла вместе с её преследователями, демоническими охотниками, которые так долго составляли ей непрошеную компанию. Мхиби поняла, что опустошение вокруг оказалось гораздо хуже. Ни травы под ногами, ни сладкого прохладного ветерка. Жужжание мух, этих мелких жадных до её плоти созданий, тоже исчезло, хотя кожа всё ещё чесалась, словно несколько насекомых избежали уничтожения.

Рхиви слабела. Молодые мышцы будто каким-то невообразимым образом истончились. Не только усталость, но и что-то вроде постоянного растворения. Она медленно таяла, и понимание этого было страшней всего.

На бесцветном небе над головой не было ни облака, ни даже солнца, хотя из невидимого источника лился слабый свет. Небо казалось невозможно далёким – смотреть вверх грозило потерей рассудка, сознание отказывалось понимать то, что видели глаза.

Поэтому Мхиби старалась смотреть только перед собой. Взгляду, куда ни кинь, было не за что зацепиться. Она, должно быть, уже ходила по кругу, пусть и очень большому, но собственных следов пока не встречала. У неё не было целей в этом путешествии духа, как и воли, чтобы попытаться изменить гибельный пейзаж, теперь Мхиби это понимала.

Её лёгкие болели, будто тоже отказывались работать. Мхиби казалось, что она и сама скоро растворится, это юное тело умрёт совсем не так, как она боялась так долго. Её не разорвут на части волки. Волки исчезли. Нет, она знала, что всё изменилось – стало другим, таинственным, обернулось загадкой, которую она ещё не разрешила. А сейчас слишком поздно. Небытие пришло и к ней.

Бездна, которая являлась к ней в кошмарах давным-давно, была оплотом хаоса, ярости, взращённой в душах, ядовитых воспоминаний, которые множились и разлетались всё дальше на крыльях бури. Наверное, те видения породил её собственный разум. Теперь, куда бы ни устремила взгляд, она видела истинную Бездну…

Что-то нарушило неясную линию горизонта справа, что-то чудовищное и сгорбленное, звериное. Этого создания не было там мгновение назад.

Или, может, было. Может, этот мир был очень изогнут, и когда она сделала несколько шагов, увидела то, что лежало за краем.

Рхиви в ужасе закричала, когда её ноги сами изменили направление, понесли её прямо к чудовищу.

С каждым пройдённым шагом оно становилось всё больше, кошмарно разрасталось, пока не заняло треть неба. Розовые прожилки, хрупкие, вздымающиеся вверх кости, клетка из рёбер, каждое испещрено шрамами, узловатыми канатами, пористыми наростами, трещинами, сколами и надломами. Натянутая кожа между костями просвечивала, открывая взору внутренности. Кровеносные сосуды пронизывали кожу, дрожали и пульсировали тусклым красным светом.

Для этого существа буйство жизни заканчивалось. Как и для неё.

– Ты моё? – спросила Мхиби дрожащим голосом, когда подошла ещё на двадцать шагов к кошмарной клетке. – Это моё сердце лежит внутри? Замедляясь с каждым ударом? Ты – это я?

Внезапно её захлестнули чувства – не её собственные, а пришедшие откуда-то из глубины клетки. Мука. Невыносимая боль.

Она хотела убежать.

Но существо почувствовало её. И приказало остаться.

Подойти ближе.

На расстояние вытянутой руки.

Коснуться.

Мхиби закричала. Она упала на колени в забивающем глаза облаке пыли, чувствуя, как будто разрывается на части – её дух, каждая её частичка восстала в последний раз в отчаянной попытке выжить. Сопротивляться призыву. Убежать.

Но она не могла пошевелиться.

К ней потянулась сила. Потащила.

Земля вздрогнула и накренилась. Пыль улеглась. Стала гладкой, как стекло.

Стоя на четвереньках, Мхиби вскинула голову, мир вращался перед слезящимися глазами.

Рёбра исчезли. Вместо них вздымались ноги.

Кожа превратилась в паутину.

Мхиби скользила вниз.

Глава двадцать третья

Если бы Чёрные моранты были разговорчивы, история Свершителя Вывиха была бы известна. И знай мы о ней – о временах до союза с Малазанской империей, о его деяниях во время кампании в Генабакисе, а также о его жизни в самой Морантской гегемонии – можно предположить, что повесть эта породила бы не одну легенду.

На западе, затмевая звёзды, высились горы Видения. Прислонившись спиной к корням поваленного дерева, Хватка плотнее закуталась в плащ. По левую руку от неё, за освещённой звёздами рекой чернели изрезанной линией далёкие стены Сетты. Город оказался ближе к реке и горам, чем указывали карты, и это было хорошо.

Хватка не сводила взгляда с тропы внизу, чтобы не упустить малейшего движения. Добро хоть дождь закончился, хотя уже начал собираться туман. Она прислушалась к мерной капели: отовсюду с сосновых ветвей текла вода.

Сапог чавкнул по мокрой, замшелой земле, затем скрипнул на граните. Хватка подняла взгляд, затем вновь посмотрела на тропу.