Юлия Федотова - Враг невидим

Так было с Хиксвиллом и Мидоузом, тогда всё прошло гладко.

Но на третий раз возникло затруднение: Веттели сидел запертый в своей комнате, и обвинить его в убийстве, совершённом в стенах школы было бы невозможно. Труп обязательно должны были найти во дворе, под окном главного подозреваемого. Но как его туда доставить? Перетащить? Могут остаться кровавые следы. Выманить? Ситуация получится какая-то неестественная, непременно возникнет вопрос, с какой радости парня ни свет ни заря, да ещё в мороз, понесло под чужие окна, чего он там забыл?

И всё-таки хитроумный убийца нашёл выход из положения – привёл жертву со стороны, долго ли уговорить идиота? Конфетку покажи, он и пойдёт за ней хоть на край света.

Вот только случилась небольшая накладка в лице полковника Гримслоу. Старик выбрел по гулять спозаранок и, на свою беду, неподалёку от школы заметил убийцу в компании с его будущей жертвой. Свидетели лейтенанту были не нужны. Он подошёл к бывшему коллеге, за вязал непринуждённый разговор, и под шумок свернул со беседнику шею. Он вообще мастерски сворачивал шеи, уже за одно это Веттели дол жен был его заподозрить, если бы был умным че ло веком, а не доверчивым глупцом.

Но посторонние трупы, не укладывающиеся в общую картину преступления, Токслею тоже были ни к чему. Поэтому в следующий раз он подстраховался и лишил Веттели возможности отсиживаться под замком – сделал его дежурным по школе. Не исключено, что собственного дядюшку ради это го прикончил. А что, с него станется!

Убить четвёртую жертву – Фаунтлери лейтенант не сумел, парень почувствовал опасность и отвел удар. Хуже того, овладевшие магическими техниками старшеклассники едва не заметили самого Токслея – чудом сумел ускользнуть. Стало ясно: окружающие настороже, охотиться с близкого расстояния становится опасно. Вот тут, его стараниями, и дошли до гринторпской школы модные континентальные веяния. Детей вывели на гимнастику во двор, выстроили рядами – выбирай любого и бей.

…Тогда Веттели не показался странным выбор оружия, удививший всех остальных. Поговаривали: «Пришло же убийце в голову метать с такого расстояния нож! Куда надёжнее была бы стрела». «Только в том случае, если умеешь стрелять из лука» – мысленно возражал им Веттели. Ему казалось, он понимает убийцу. На самом деле, понял только сейчас.

Глаз человеческий – очень мелкая, вдобавок, подвижная мишень, тут даже самый лучший стрелок не застрахован от промаха. Токслей же, после неудачи с Фаунтлери, хотел действовать наверняка. А природа вещей такова, что навести нужные чары на клинок ножа несравнимо проще, чем на наконечник стрелы. То есть, воины минувших эпох, скорее всего, не усмотрели бы тут принципиальной разницы, но в интенсивный курс боевой магической подготовки офицеров первое входило, второе – нет. Заниматься самодеятельностью лейтенант не рискнул, зачаровал, что учили. Откуда ему было знать, что, волею гринторпской ведьмы, в этот день на территории школы будет недоступно любое колдовство?

Другой на его месте, пожалуй, отступился бы. Но лейтенант и без всякой магии многое умел: и ножи метать, и скрываться от вражеских глаз. Убить не убил, зато ушёл незамеченным. И неделю спустя… лучше не вспоминать.

Да. Веттели больше не сомневался, голову готов был дать на отсечение, что всё происходило именно так. Картина преступления стала ему абсолютно ясна. Вот только вопросов она породила множество.

Зачем, с какой целью Фердинанд, будучи весьма здравомыслящим с виду, и, вроде бы, никем не проклятым человеком, убивал всех этих несчастных парней?

Почему так упорно старался свалить свою вину на бывшего сослуживца, чем ему не угодил капитан Веттели?

И главное: где взять прямые доказательства, уличающие истинного преступника? Ведь все рассуждения на этот счёт пока голословны…

А потом, когда доказательства всё-таки появятся (если появятся), Токслея надо будет как-то обезвредить, что само по себе не просто, тем более, оставаясь в рамках законов мирного времени – это тоже следует хорошенько обдумать…

Но тут Веттели очень ясно почувствовал, что если и дальше будет продолжать мыслительный процесс, не дав себе хотя бы немного отдыха, то голова его просто треснет напополам от усталости, и зло так и останется безнаказанным.

За час до первого утреннего звонка, возвещающего общий подъём, он заснул.

И со звонком, кажется, не проснулся, так и вёл уроки в полусне, время от времени поражая подопечных крайне непоследовательным поведением (в самом начале урока зачем-то собрал тетради с домашним заданием, а через пару минут велел их открыть) и очень своеобразными формулировками мыслей: «Если исходный биологический вид под влиянием магического воздействия приобретает необратимые морфологические особенности вроде рога во лбу или, там, лишней головы, то мы не станем тратить на него время, это, пожалуйста, в соседний кабинет» – в таком духе. Хорошо, в тот день не случилось никакой инспекции, проверяющей работу учителей, иначе на педагогической карьере лорда Анстетта был бы тут же поставлен большой и жирный крест (впрочем, он сам счёл бы это не поводом для огорчений а проявлением высшей справедливости).

Уроки кончились, а он и этого не заметил, просидел на рабочем месте лишние полчаса, погружённый в мрачные мысли о том, что тетради-то надо бы проверить, но не хочется. Там, в классе, и застал его Ангус Фаунтлери. Влетел ураганом, бледный и взмыленный, со спутанными волосами, прилипшими к влажному лбу. В изнеможении упал на скамью (по школьным правилам, по лагалось сначала спросить у учителя разрешение сесть), не отдышавшись, выпалил сры ваю щимся голосом:

– Мистер Веттели, я пришёл к вам!

– Да, Ангус, я вижу: вы ко мне пришли, – меланхолически откликнулся Веттели. – Что-то случилось? Все живы? – умом он сознавал, что просто так, без дела, перепуганные ученики к учи телям не врываются, значит, есть повод для беспокойства. Но душа пребывала в полнейшей апа тии, никаких эмоций он не ощущал.

– Да, сэр! Все. Но… Я пришёл к вам, потому что должен сказать! Это ужасно! Я знаю, вы рассердитесь, потому что это не моё дело, я не должен бы, и вообще… Но я не мог, понимаете?…

– Нет, Ангус. Я пока ничего не понимаю, – прервал Веттели его сумбурный монолог, сунул в дрожащие руки кувшин с водой, специально отстоянной для авокадо. – Вот, выпейте, ус покойтесь и объясните толком, что стряслось. А то мне уже становится страшно, – последнее было бессовестным преувеличением, но как-то удачно к слову пришлось.

Фаунтлери громко, судорожно хлебнул, облился из носика, поперхнулся и долго кашлял, зато физические страдания сделали его более вменяемым.

– Сэр, я пришёл к вам, потом что больше не к кому с этим идти. Случилось нечто ужасное! Надо что-то предпринять, а я не знаю что!

– Конкретнее, мистер Фаунтлери. Переходите к сути вопроса.

– Да, сэр, перехожу… Только не сердитесь, я не должен был…

– Ещё конкретнее, Ангус.

И тот, наконец, решился. Закрыл глаза, должно быть, от ужаса, и объявил отчаянно:

– Мисс Фессенден… ну, вы её знаете… – «Знаю, знаю», – кивнул Веттели. – Она сошла с ума!

Вот это была новость! Такая дикая, что он ни на секунду не поверил, осведомился скептически:

– Добрые боги! С чего вы это взяли, Ангус?

Бедный парень спрятал лицо в ладонях и принялся глухо, как из бочки, вещать. Его заметно подтрясывало.

– Я. Да. Я не должен был так поступать, я знаю, что нельзя вмешиваться в чужие дела. Но я больше не мог на всё это смотреть. Конечно, я для вас посторонний человек, но вы для меня – нет, вы мне жизнь спасли. И видеть, как вы мучаетесь, пока этот дурацкий Гаффин…

– Мистер Гаффин, – машинально поправил Веттели, чувствуя, что спокойствие начинает его покидать.

– Ну да, дурацкий мистер Гаффин… Так вот, я пошёл к ней. К мисс Фессенден. Я хотел ей объяснить, что она не должна была вас бросать, никакого права не имела! Что вы её любите и страдаете, а этот Га… мистер Гаффин ей совсем не подходит, он какой-то… ненастоящий. Нет, он, конечно, поэт, женщины любят поэтов… Мистер Веттели! – он вдруг поднял глаза, осенённый новой идеей, – а вы когда-нибудь писали стихи?

– Да, Ангус, целых три раза. Но сейчас не будем об этом. Продолжайте, пожалуйста: вы пошли к мисс Фессенден…

– Да! Я пришёл к ней, в изолятор для девочек, и стал говорить. Я очень боялся, что она погонит меня полотенцем по шее за то, что лезу в чужие дела… – Да, именно так его Эмили и поступила бы – полотенцем по шее, грустно улыбнулся Веттели про себя, – …но она не стала меня гнать, и вообще, была какая-то странная. Я говорил, говорил, и вдруг понял: она меня не слышит! Не в том смысле, что оглохла, а в том, что слушает одно, а понимает совсем другое. Или как будто я не с ней разговариваю, а с кем-то другим в комнате. Тогда я замолчал, а она мне и говорит: «Ну, скажите, наконец, хоть что-нибудь, раз уж явились! Вы ведь не анатомическими кар тинами пришли любоваться, что-то вас ко мне привело? Или мне проводить вас к доктору Саргассу?» Представляете, мистер Веттели? А я ведь всё время говорил! И пока говорил, она мне кивала, правда, невпопад. А тут вдруг будто напрочь всё забыла! Вот я и понял, что она того… лишилась рассудка. Хотел бежать, звать людей, потом подумал, что если она не в себе, в школе её не оставят, лишится места. Я побоялся её подвести, поэтому побежал прямо к вам. Потому что я совсем не знаю, как быть!