Вера Петрук - Индиговый ученик
Тем временем, Бардарон доставать свой меч не собирался. По крайней мере, соответствующего звука Регарди не услышал.
– Я так не думаю, Гунвар Карлинс, – вкрадчиво ответил телохранитель Арлинга, не двигаясь с места. – За оскорбление лорда полагается штраф и месяц заточения в Белой Башне, а за нападение на члена императорской семьи отсекают голову или вешают. Принц немного перебрал, – рука Бардарона ласково похлопала Регарди по плечу, – и именно поэтому я не стану звать сюда охрану, которая сейчас ищет его на верхней улице. Хотя мне очень хочется это сделать. Если вы принесете извинения, заберете своих друзей и тихо скроетесь, его величество едва ли вспомнит об этом инциденте утром. Думаю, ни вам, ни вашим родителям не хотелось бы иметь дело с Педером Понтусом.
Холгер умело подыграл, вовремя поправив на Регарди плащ и как бы невзначай продемонстрировав вставку из темного янтаря, которым был украшен камзол. Носить этот камень могли только те, в чьих жилах текла кровь Гедеонов. Все сыновья императора за исключением Дваро обильно украшали себя янтарем, добровольно становясь объектом злых народных памфлетов и дворовых анекдотов. Арлинг янтарь не любил, но костюм был шит по отцовскому заказу.
Регарди казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди, но тут к их блефу присоединилась женщина-тень, которая, схватив его за руку, громко запричитала:
– О господи! У него кровь идет! Бард, надо задержать этих идиотов. Что мы ответим Цивеону, когда он спросит, кто ранил принца. Еще крайними останемся.
Имя начальника стражи положило конец всем сомнениям молодых лордов.
– Примите наши извинения, Ваше Высочество, – пробормотал Гунвар. – Видит бог, мы вас не узнали. Нижайше просим прощения…
Регарди промолчал, боясь выдать себя дрожащим голосом, но его бывшим друзьям ответа не требовалось. Зачавкала грязь, раздались перешептывания, потом кто-то закряхтел, видимо, помогая подняться Карру, и наступила тишина. Где-то по-прежнему гуляла толпа, гремел оркестр, в небе взрывался салют, чей грохот был похож на раскаты грома, но самого Арлинга окружало безмолвие. Даже женщина-тень прекратила всхлипывать, вцепившись в его руку, словно это она, а не он, нуждалась в поводыре.
– Плохая была идея сюда ехать, – наконец, сказал Бардарон.
– Да уж, попадет нам от Канцлера, – поддакнул Холгер.
– Ничего, хозяин вернется только в конце недели, мы успеем его подлечить, – приободрила всех женщина-тень. – А слуг припугнем поркой, если болтать станут.
Обратная дорога прошла в молчании. Арлинг ковырял ссадины на ладонях и чувствовал себя грязью, которая покрыла не только его одежду и тело, но проникла в ум и сердце, облепив их черной, непробиваемой коркой. Скелет в шкафу Канцлера, который так долго искали его недруги, едва не вывалился из окна на всеобщее обозрение. Такие секреты следовало держать под замком и за высокой оградой.
Страх неожиданно отступил, уступив место правде, которую он старательно не замечал, ожидая чуда. Но чуда не случилось. В первую очередь потому, что Регарди никогда в него по-настоящему не верил. Все стало ясно уже в то раннее утро в Ярле, когда они с Дарреном скрестили клинки. Арлинг боялся поражения всю жизнь, но когда оно произошло, предпочел сдаться, позволив страху и ярости поджарить себя на медленном огне. Настало время смириться и сохранить то, что от него осталось. Ради Магды.
На следующий день Арлинг попросил Холгера написать отцу письмо. Он думал, что никогда не сможет произнести эти слова вслух, но они прозвучали на удивление легко, словно давно родились в его голове и только ждали момента, когда их выпустят на волю.
Письмо получилось коротким.
«Дорогой отец! Выражаю вам свое почтение и обращаюсь с просьбой, которую вы, надеюсь, удовлетворите. В виду того, что мое тайное пребывание в Согдиане сопряжено с высоким риском, как для вашей, так и моей репутации, прошу дать согласие на продолжение моего лечения в Светлом Доме Амирона, где я смогу получать соответствующий уход, но с меньшей вероятностью раскрытия постигнувшего нашу семью несчастья».
Ответ пришел быстро. Наверное, отец отправил сразу несколько гонцов, которые загнали коней, чтобы проскакать Согдарию с одного конца до другого всего за сутки. Бархатный Человек умел не только побеждать, но и проигрывать.
Записка Канцлера была еще короче.
«Дорогой сын! Твоя просьба будет удовлетворена».
Впервые в жизни отец с ним согласился.
***Дом Света Амирона был действительно светлым. Словно луч солнца, попавший на еще теплую домашнюю выпечку. Или пламя свечи, бережно укрытое толстым стеклом лампы. Пушистое облако, зависшее на небосклоне в погожий летний день. А еще он напоминал горку мягких подушек в садовом гамаке. В нем все было уютно, безопасно и тихо. Так тихо, что в первые дни Регарди казалось, будто вдобавок к слепоте он потерял еще и слух.
Дорога ему не запомнилась. Ехали долго, и он большей частью дремал, так как погрузиться в сон не давали многочисленные ухабы и выбоины, которыми был изуродован тракт. Холгер ворчал и ругал наместника за разбитые дороги, но название провинции от Арлинга ускользнуло. Он старательно не замечал любую информацию, которая касалась приюта. Ему дали пожизненный срок, а таким заключенным все равно, где находилась тюрьма. В нее давно превратился весь мир, и надежды на побег не было.
Несмотря на то что в Доме Амирона на каждого пациента приходилось полдюжины смотрителей, его заключение обещало быть одиночным. Холгер, Бардарон и женщина-тень оставались в мире нормальных людей. Арлинг сам попросил их об этом, поняв, что слишком сильно к ним привязался. Впредь таких ошибок он не допустит.
Прощание было тяжелым. Они провожали его до самых ворот обители, где нового пациента уже встречал весь персонал. Приют был заведомо предупрежден о важном постояльце, хотя о его истинном происхождении знали немногие. Отец с ним не поехал, сославшись на неотложные дела. Арлинг не возражал, согласившись, что это было бы пустой тратой времени. Куда важнее было подготовить Империю к войне, так как арваксы осадили Гундапакс и захватили ряд островов в Барракском море.
Женщина-тень долго плакала, повиснув у него на шее, пока ее не оттащил Холгер.
– Ну же, Люсия, пусти его, – Холгер бодрился, но его выдавал голос.
– Я буду навещать тебя, сынок, – сказал он, крепко прижимая Арлинга к щуплой стариковской груди. Но руки у него были сильными. Регарди искренне надеялся, что Холгер еще переживет его.
– Давай, лечись тут, – грубовато произнес Бардарон, хлопнув его по плечу. Лучше бы он этого не делал – Арлинг ненавидел прощания.
– Вот, это тебе, – взяв его руку, старый вояка вложил в нее какой-то предмет.
Регарди не потребовалось много времени, чтобы понять, что это. Только зачем слепому кинжал? Словно читая его мысли, Бардарон пробурчал:
– Не стоит держать его всегда при себе. Место, конечно, проверенное, охраняется лучше, чем дворец императора, но… так мне будет спокойнее. Положи под подушку, вдруг пригодится. Это хороший кинжал. Я с ним всю Сикелию прошел.
Арлинг задумчиво провел пальцем по лезвию, представляя, сколько крови ему удалось отведать. Что ж, рано или поздно все отправляются на заслуженный отдых.
Женщину-тень, у которой оказалось красивое имя Люсия, Регарди больше не встречал. Холгер, изредка навещавший его, рассказывал, что она вышла замуж за стражника из городского патруля. Арлинг был рад, что она решилась постоять под омелой. Бардарон же, проводив младшего Регарди, записался добровольцем в армию и отправился воевать с арваксами. Больше о нем ничего не было слышно. Арлинг надеялся, что Бардарон нашел то, что искал.
Приют встретил его так, словно он был императором. Похоже, Арлинг стал самым почетным пациентом, сместив с этого поста дочь наместника из Бараката, которая потеряла зрение после болезни и жила в обители с раннего детства. Она первая пришла навестить его, но очень скоро убедилась в том, что лучше разговаривать с мебелью. В новом царстве Арлинг правил по собственным законам, ограничивая в него доступ всех, кто не был связан с его прежней жизнью.
В Доме Света Амирона Канцлер выкупил для него весь последний этаж, наняв целый штат прислуги. У Арлинга было две личных столовых, три спальни, кабинет, комната для отдыха, три ванных, библиотека, к которой прилагалась девушка с хорошей дикцией, готовая прочесть ему любую книгу в любое время, и музыкальный зал, где приглашенные артисты развлекали его пением, чтением спектаклей и игрой на разных инструментах. Любое желание Регарди становилось законом, который исполнялся незамедлительно. Ему ни в чем не отказывали – даже в бутылке. Правда, после двух дней запоя, когда он еще неделю спустя не мог отличить реальность от вымысла, от выпивки пришлось отказаться. В его новом мире сойти с ума можно было и без нее.
