Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том второй
– И что же ты ему ответил? Я думаю, для твоего княжества это был бы очень выгодный союз. Тогда ты смог бы противостоять не только Дании, но и, пожалуй, мне…
– Это был бы выгодный союз, и я рассматривал его только, как выгоду в выстраивании отношений между бодричами вместе с ваграми с одной стороны, и лютичами и сорбами с другой. Как вам, должно быть, известно, ваше величество, мой двоюродный брат князь-воевода Дражко является претендентом на княжеский стол сорбов. Но дело даже не в этом. Несмотря на все очевидные выгоды от такого предложения, я решиться дать согласие не мог.
– Почему? – спросил король напрямую, и слегка набычив шею, как он обычно делал в серьезных разговорах или когда желал настоять на своем мнении вопреки мнению всех своих советчиков, включая самых влиятельных.
– Потому что это выглядело бы предательством по отношению к моему сюзерену. То есть, к вам, ваше величество. Разведчики князя-воеводы Дражко интересовались событиями, которые происходили по другую сторону Лабы. И я знал, что ваша армия с вами во главе уже выступила против Бравлина. Обратись князь Бравлин ко мне с таким предложением хотя бы месяцем раньше, даже одной седмицей раньше, я бы, с вашего, естественно, разрешения, согласился. Но в такой обстановке, когда ваша армия уже подошла вплотную к стенам Старгорода, это было неприемлемо.
– Ты так и сказал послу Бравлина?
– Да, ваше величество. И дал еще несколько советов князю, желающему сохранить свой народ и веру предков.
– Очень интересно было бы узнать, что же ты ему посоветовал, княже…
Годослав стоял прямо, и говорил, как казалось, откровенно. Король князю хотел верить.
– Я посоветовал сдать свою столицу…
– То есть, отказаться от борьбы? Ты же знаешь, что это не в привычках Бравлина Второго.
– К меня было несколько другое предложение. Я предложил князю договориться с вами. Исходил я при этом из своих знаний ситуации в Саксонии, где восстание начинается сразу после того, как вы, ваше величество, покидаете с армией земли саксов. Такое же, как я предложил, может повториться и в землях вагров. Я посчитал, что ваше величество, как монарх разумный, не желает иметь у себя за спиной неспокойные провинции. Двадцать пять лет постоянных волнений в Саксонии наглядно показали опасность оставления таких провинций. Никто не любит, когда ему наносят удар в спину. А если саксы еще и с ваграми объединяться, это будет очень мощный удар.
– Я так и не понял, княже, что же ты предложил Бравлину, – признался король. – О чем он должен был бы договориться со мной?
– О том, чтобы вы отпустили его и часть его народа, что согласится на переселение. Я пообещал, что постараюсь через своих родственников оказать влияние на русов, которые смогут принять вагров, или на словен, с которыми давно нахожусь в тесной дружбе. Часть народа уйдет. Самые беспокойные уйдут. Останутся те, что согласятся со своей участью побежденных. Такое положение, как я понимаю, должно удовлетворить ваше величество. А освободившиеся земли вы вполне можете заселить людьми с других территорий. Вы уже, насколько мне известно, применяли такую практику.
Король откинулся на спинку кресла, и задумался. Выждав минуту в тишине, Годослав продолжил:
– Тысяцкий князь Куденя уехал к Бравлину, чтобы передать ему мой совет, а я выждал время, чтобы посол добрался до своего государя, и дал Бравлину подумать, и поехал к вам, ваше величество, чтобы со своей стороны просить о том же.
Карл посмотрел на аббата Алкуина.
– Что скажешь, Алкуин?
– Я скажу честно, что давно не встречался с таким мудрым дипломатическим ходом. Подобное решение полностью удовлетворяет тем целям, которые преследовались этой войной. В итоге мы получим за спиной лояльную провинцию, которая, в дополнение ко всему, будет еще и угрозой всегда готовым к восстанию саксам.
– Что скажешь ты, дю Ратье?
– Я полностью согласен с аббатом, – сказал майордом.
– Осталось еще узнать мнение моего дядюшки монсеньора Бернара, который и был главным вдохновителем этой войны. Но он сейчас занят своим воспитанником, и не отходит от него.
– Ваше величество, – сказал дю Ратье, – а разве монсеньор Бернар возразил что-то, когда об этом же предложении Бравлина нам всем говорил граф Оливье? Мне показалось, что граф такое предложение поддерживает. А монсеньор Бернал всегда поддержит графа Оливье.
– Да, ты прав, – согласился король. – Эйнхард, напиши согласное письмо князю Бравлину. Я подпишу. И скажи, что князь Годослав с моего согласия готов пропустить Бравлина и его людей через свои земли. Да… Чуть не забыл… Дю Ратье, где-то здесь, рядом, должен дожидаться моего приглашения тот посол отца Феофана… Как его, бишь, зовут?
– Тихорад.
– Ко мне его можешь не заводить. Прикажи стражникам повесить его. За убийство старого вельможи из Дворца Сокола… Такого прощать нельзя… А с аббатом Феофаном я сам поговорю. Нужно вызвать его письмом.
– Он уже едет к вам, ваше величество, – сказал Годослав. – Мой отряд обогнал его у переправы через Лабу. С собой он захватил одного из князей моего двора. Хотя князь Додон и является моим дальним родственником, я не рекомендую вашему величеству полагаться на него. За годы, проведенные в Византии, он сильно огречился, и стал скользким и лживым.
– Хорошо. Тогда повесьте этого убийцу уважаемых стариков под холмом, рядом с дорогой, чтобы отец Феофан сразу увидел его. А отношении твоего родственника, княже – я приму к сведению твои слова… Эйнхард, что же ты, пиши письмо князю Бравлину. И подготовь письменные приказы всем командирам королевских отрядов беспрепятственно пропускать князи и его людей в землю бодричей. Особо предупреди, что за грабеж обозов вагров я по первой же жалобе буду наказывать сурово, вплоть до лишения всех званий и изгнания из рыцарей, а солдат за грабеж будет ожидать виселица. Так и напиши…
Эпилог
Палатки королевской ставки занимали не полностью вершину холма. Там, где холм переходил в утес оставалась площадка в двести локтей шириной, и в триста локтей длиной. Именно это место и выбрал шевалье Франсуа де Жерен, главный королевский герольд, для проведения поединка Божьего суда между фаворитом короля графом де Брюером и прославленным рыцарем, пэром королевства графом Оливье. Когда герольд спросил рыцарей, устраивает ли их площадка, де Брюер поморщился:
– Слишком близко к обрыву. Я с детства не люблю высоту.
Граф Оливье возражать не стал, но не удержался, чтобы не уколоть противника:
– Мне все равно, где драться. Если де Брюер боится высоты, пусть дерется пешим. Вне седла он обрыв даже не увидит.
Сказать про рыцаря, что он боится, это значит оскорбить его. Сказать об этом публично и в лицо, это значит унизить его. Но де Брюер «проглотил» оскорбление и унижение. Среди окружающих предполагаемое ристалище рыцарей королевского двора послышался откровенный смех. Де Брюер понял, что смеются над ним. И терпение его кончилось. Очевидно поговорка о том, что рыцарю лучше быть мертвым, чем смешным, задевала и его. И потому де Брюер, понимая, что, перенеси де Жерен место схватки куда-то под холм, избежать ее все равно не удастся, кивнул. Главный герольд тоже входил в число недругов королевского фаворита, и потому прислушивался больше к словам графа Оливье. Желая хоть немного «сохранить лицо», де Брюер согласился:
– Пусть будет здесь. Мне все равно, где убить Оливье. Более того, мне все равно, кого убивать. Если после Оливье пожелает выйти на бой кто-то другой, я согласен и с ним сразиться.
Но все понимали, сколько глупой бравады в этих словах. Хотя бы потому, что никто не давал де Брюеру шанс выжить. Слишком велико было уважение к благородному Оливье. И слишком сильно придворные не любили Брюера, чтобы верить в его победу. Правда, все ставили на успел Оливье в копейной схватке, и некоторые даже говорили, что, как мечник, де Брюер имеет шансы победить. Мечом де Брюер, как все знали, владел отлично. Однако мало кто видел, как владеет мечом граф Оливье, потому что на всех турнирах, где Оливье участвовал, он побеждал уже в копейном бою, не допуская дело до мечной схватки.
Помощники главного королевского герольда лентами разметили ристалище, отведя место для каждого рыцаря в начале схватки. Сам де Жерен обговаривал с обоими графами условия. Впрочем, условия для поединка Божьего суда были стандартными.
– Начинаем с копейного поединка. Если в первой схватке успеха никто не достигнет, и у одного из противников сломается копье, второй противник имеет право атаковать его. Такова воля Господа. Если сломаются оба копья, каждый из поединщиков обнажает меч. А там уж, как Бог рассудит. Потеря коня приравнивается к потере оружия. Но умышленное убийство или повреждение коня противника наказуется смертью. Согласны?
