Сергей Самаров - Последний день Славена. След Сокола. Книга вторая. Том первый
– Вот, стало быть, вопрос такого договора Здравеня нашего и больше всего трогает. Он от той печки думает, на которой два брата Славен и Рус решали города по разным берегам Ильмень-моря строить, и считает, что братья не всё хорошо додумали…
– Что же они не додумали?
– Не додумали до такой простой вещи, до которой сам Здравень дошёл…
– Ну…
– Не два княжества должно быть, а одно! Так вот князь наш Здравень считает!
Славер глаза пошире открыл, соображая, просто возмутиться ли ему, рассмеяться или искать доводы для возражения.
– Что на это скажешь?
– Ничего не скажу. Рушане ещё довольны были б. А Словене? Да они к кривичам уйдут, а под нашего князя не станут. Из упрямства… Они ж всегда своей вольницей гордились. И сейчас гордятся. Нет, князя они всегда захотят своего иметь. Здравеню здесь рот разевать не след…
Посадник Ворошила вздохнул, выпил ещё кружку щей, и надолго задумался. Думал и воевода Славер, и чем дольше думал, тем больше находил доводов в пользу желания князя Здравеня.
– Хотя, по правде говоря, для всех это спасение. И от свеев с урманами, и от хозар проклятых, и для торговли выгода… – сказал, наконец.
– Здравень спит много… – вздохнул посадник.
– И что?
– И сны видит… И привиделось ему, что словене позвали нашего князя собой править… Сами позвали. Дурь, конечно, небывалая. Но в голову князю запала, и он волхвов позвал, сон толковать. Те битый час толковали, и решили, что будет так. Когда случится, не знают, но говорят твёрдо – будет. Но самого Здравеня они в этом сне не видят. Потому что просто князя звали, а не лично Здравеня. А он вроде бы как со стороны это наблюдал. Это его и беспокоит. Боится, что не его, а Войномира словене захотят позвать. И тогда может статься, что опять Русе битой быть… За что, спрашивается, воевали? Но это дело, как сам понимаешь, вилами по волне нацарапано, а сама мысль-то хороша, не отнимешь… Да и волхвы Здравеня успокаивают, говорят, что Войномира они тоже не видят. Просто, говорят, будет так когда-то. Но не сказывают, когда. Может стать, не скоро.
Славер подёргал бороду, словно в досаде, что волхвы не предсказали такое событие на ближайшее будущее.
– Хорошо б – так! Я волхвам всегда верю. Сколько случаев было, обращался по надобности, ни разу не обманули…
– А сейчас съездить не думаешь? Перед этой ночью…
– Куда?
– В капище… Это рядом. Сразу почти что за городской стеной…
– С тобой?
– Поехали, коли так, вместе…
– Ладно, поехали! – согласился вдруг Славер.
Посадник встал, словно давно готов был к такой поездке…
Глава двадцать четвёртая
Гостомысл, естественно, поединок Божьего суда не только не наблюдал, он даже, похоже, не подозревал о его проведении, если вообще понимал, что с ним и вокруг него сейчас происходит, и если осознавал, где он находится. Так же мало интересовались исходом испытания сотник Бобрыня и сотник Русалко, и вои Светлан и Рачуйко, по-прежнему поддерживающие княжича в седле. Но третий сотник – вагр Заруба, небольшого роста и щупловатый, с умными вдумчивыми глазами, тот самый, что первым встречал графа Оливье и разговаривал с ним на сносном франкском языке, а потом, по одному жесту князя Бравлина уловив приказание, сопровождал Гостомысла к жалтонесу Рунальду – постоянно оборачивался, словно ожидал услышать, что происходит под стенами. И услышал всё-таки, как в рядах вагров и на стенах начали кричать «Слава!». Если кричат вагры, значит, поединок уже закончился, и правда с Божьей помощью установлена.
– Свентовит выбрал Веслава! – заявил Заруба.
– Так и быть должно, – сдержанно ответил Бобрыня, то ли в мудрости Свентовита не сомневаясь, то ли не сомневаясь в силах воеводы.
Маленькая группа, миновав ряды больших домов вагрской знати и слегка покатую площадь, уставленную торговыми рядами, по случаю войны полупустыми, уже подъезжала к воротам княжеского замка. Ворота, прикрываемые с двух сторон каменными башнями, стояли раскрытыми, но по обе их стороны толпились дружинники, ожидающие вестей из-за городских стен.
– Что там происходит, Заруба? – сразу спросили сотника.
– Воевода Веслав победил франкского барона в поединке Божьего суда! – объявил Заруба.
Воины довольно загудели, как гудят, вылетая из улея на работу в цветущее поле, пчёлы, в своего воеводу они верили свято, и никто, похоже, не сомневался в возможности другого исхода поединка.
Княжича завезли во внутренний двор, там воев уже встречали слуги, приняли лошадей, чтобы отвести их в конюшню, хотели помочь и Гостомыслу спуститься с седла, но Светлан с Рачуйко никого к княжичу не подпустили, и сами придерживали его, хотя Гостомысл на ногах стоять мог, и даже глаза открыл, когда его поставили на дворовую брусчатку. Заруба пошёл первым, показывая направление. Пришлось обогнуть стороной тяжёлую главную башню замка, где жил сам князь Бравлин, и по каменным ступеням, вырубленным в цельной скале, подняться выше, к небольшому деревянному домику под глиняной черепичной крышей, примыкающему к внешней каменной стене. Лестница была крута, и далась Гостомыслу особенно трудно, и вся группа вынужденно останавливалась, когда княжич не мог без отдыха переставлять ноги.
Их шаги, должно быть, услышали, потому что рассохшаяся до трещин дверь со скрипом отворилась, и на порог вышел небольшого роста человек странной наружности. Внешне он полностью соответствовал характеристике, данной в горнице Годослава воеводой Веславом, и очень походил на гниловатый пень с длинной седой бородой, словно бы даже мхом поросшей. Маленькие, близко посаженные глазки под лохматыми бровями смотрели строго и недобро, но взгляд был умным, и словно ощупывающим.
Хозяин ждал гостей. По крайней мере, он не спросил, что от него требуется. Значит, гонец Веслава всё передал правильно, и лив приготовился к встрече.
– Сюда ведите… – жалтонес Рунальд говорил по-славянски хорошо, только явно слышался акцент лива, произносящего слова иногда резко, иногда более протяжно, чем славяне, в зависимости от того, как это слово звучит в родном языке жалтонеса[167].
В дверь протиснуться сразу втроём, как они шли по каменной лестнице, было невозможно, и потому за порог шагнул сначала Рачуйко, затем, поддерживаемый им княжич Гостомысл, и только потом Светлан, тоже так и не выпускающий локоть княжича, а потом уже и остальные.
Домик, предоставленный жалтонесу князем Бравлином, состоял из двух комнат, но постоянно лив здесь не жил, всегда предпочитая городу лес, как Веслав и рассказывал. «Пень с бородой», не теряя времени на разговоры, до которых был, судя по всему, не большой охотник, показал на открытую дверь второй комнаты, требуя завести больного туда, и велел устроить его на широкой скамье у стены. И повелительным, чуть не раздражённым, и даже слегка брезгливым повторяющимся жестом выгнал всех в первую комнату.
Сотник Бобрыня посмотрел на сотника Зарубу, словно спрашивая его согласия с желанием лива остаться с княжичем наедине. Заруба кивнул, подтверждая, что так всё и должно быть, и вышел первым. За ним неохотно потянулись словене.
Дверь закрылась плотно, и из-за неё слышно было только непонятное ворчание жалтонеса. Настолько непонятное, что это ворчание напоминало больше какие-то магические заклинания, чем обычную человеческую речь. Дружинники Светлан и Рачуйко встали у косяка, готовые войти во вторую комнату по первому зову, сотник Бобрыня нервно ходил по комнате, поскрипывая половицами, сотник Русалко стоял у окна, всматриваясь в открывающийся отсюда, с высокого места замка, вид на город, в котором он никогда ещё не был. Старгород, конечно, был намного больше, чем привычный тихий Славен, и изобиловал каменными домами. Каменные дома, по мнению словен, уступали деревянным по сохранию тепла в зимнее время.
– Телепень идёт… – с удивлением в голосе сообщил вдруг Русалко, увидев долговязого и немного неуклюжего воина, поднимающегося по лестнице. – С ним ещё кто-то…
– С ним наш. Провожатый, – сказал сотник Заруба, посмотрев в окно сбоку от Русалко.
– Спешат… – добавил стрелецкий сотник. – Не иначе, с какой-то вестью…
– Телепень добрых вестей не носит – человек уж такой, от Богов, – прокомментировал Бобрыня, в сотню которого и входил долговязый вой.
Телепень вошёл, пригнувшись, потому что дверь не желала пускать человека такого роста, и осмотрелся, отыскивая взглядом Русалко, и только после этого, глядя исподлобья, шагнул к сотнику стрельцов.
– Там, в твоей сотне…
– Что?
– Лошадь, стало быть, околела…
– И что?.. – не понял сотник, о чём речь, поскольку Телепень красноречием не отличался. – Как околела?.. Отчего вдруг? Убили?..
– Нет… Пена вдруг изо рта, како в водовороте… Упала, и биться стала… Стрельцу своему ногу сломала. Мы её, стало быть, копьём добили…
