Иар Эльтеррус - Только мы

Затем Лазарь вынул из воздуха пачку пятитысячных купюр и бросил ее на стол.

– Ребята, это на пожрать и на хорошую снарягу. Берите лучшее – ТАМ пригодится.

– Кстати, я добыл, что ты просил, – заговорил Беспалый, выкладывая на тот же стол стопку загранпаспортов, на вид не меньше десятка. – Все с американскими въездными визами. Забирай их – ребята уже ушли.

– Спасибо! – кивнул Лазарь, сгребая документы в свою сумку. – Извините, но времени нет. Надо еще поставить въездные индийские и боливийские визы, придется попрыгать по миру, как кузнечику.

С этими словами он встал, отдал символический ролевой салют и превратился в двухмерную тень, затем исчез. Ролевики переглянулись и дружно пожелали ему удачи. Затем Проглот взял с полдесятка купюр и отправился в ближайший супермаркет в сопровождении пары молодых ребят.

Сердце бьется в пустоте набатным звоном,

Гриф гитары сжат холодными руками.

Дар певца – пробить железные заслоны

На втором витке Спирали Мирозданья.

В Москве происходило что-то непонятное и страшное – для тех, кто не понимал, в чем дело. Из подвалов, квартир, из ДК и концертных залов выходили на улицу рок и металл музыканты, таща на себе инструменты. Это происходило по всему городу! Они звонко смеялись, подбрасывали вверх гитары, саксофоны и барабаны, ловко ловили их и снова подбрасывали. Кое-кто плакал, но это были слезы чистой радости – это понимали даже цивилы. Они останавливались и с какой-то непонятной им самим тоской провожали музыкантов взглядами. Всем было известно, что множество музыкантов куда-то ушли, а теперь стало ясно, что уходят и остальные.

К некоторым, ведущим себя особо вызывающе, подходили полицейские, но увидев серебряный огонь в их глазах и рвущийся изо ртов серебряный же свет, тут же ретировались, испытывая одновременно обиду и страх. Перед ними были уже не люди, а нечто иное.

По улицам Москвы шли с инструментами в руках музыканты, сверхпопулярные и совершенно неизвестные – сейчас это уже не имело никакого значения. Вот только ни одного попсовика среди них не было! И не могло быть – попсовики давно продали свои души за деньги. По улицам шли те, кто сохранил души, кто пел и играл то, во что верил. Не предавшие себя и дар, который им дали свыше.

И люди, обычные люди, видящие их, вдруг понимали, что у них тоже есть надежда – надо только понять и измениться. Но они не знали, как это сделать, этот жуткий, безнадежный мир слишком сильно давил на них, не давая задуматься ни о чем, кроме выживания. Но многие задумались, и это уже было немало.

Из начальственных кабинетов шли бесчисленные панические телефонные звонки, высокопоставленные господа требовали остановить и предотвратить, полицейские чины в ответ что-то невразумительно мычали в трубки, прекрасно понимая, что ни один полицейский не рискнет даже приблизиться к уходящим.

Нескольких известных музыкантов попытался остановить сам Патриарх, но на него просто посмотрели с брезгливой жалостью, как смотрят на убогого. И пошли дальше, оставив плачущего старика позади. Он безнадежно смотрел им вслед и понимал, что сам во всем виноват, что Церковь не выполнила своего долга перед Создателем, предавшись золотому тельцу.

Ручейки музыкантов тянулись прочь из Москвы. Впрочем, не только из Москвы – то же самое происходило во всех городах мира. И весь мир захватила музыка – она звучала отовсюду, порой, казалось, из воздуха. Тысячи рук извлекали ее из самых разных инструментов – причем одну и ту же! Мелодия нарастала, покрывала собой все вокруг, заставляла всех, кто нечист душой, биться в корчах и забиваться в углы, закрывая уши и воя от ужаса. Им казалось, что все их грехи вытащили наружу и выставили на всеобщее обозрение. И возмездие было уже неумолимо близко.

Музыканты один за другим выходили на пустыри за городами, устанавливали свои инструменты, ни к чему не подключая их. Под Москвой рокеров и металлистов собралось больше двух тысяч, под Питером – не меньше. В остальных городах мира тоже собрались все, кто хоть чего-то стоил.

Первый аккорд… Первый удар барабана… Первый проигрыш саксофона… Гитара за гитарой, барабан за барабаном, саксофон за саксофоном, синтезатор за синтезатором вступали и расширяли мелодию. Во всем мире! Она была единой для всех, музыканты слышали и ощущали ее душами, отдавались ей полностью, как никогда до сих пор. В небе заполыхали серебряные отблески, ветер запел в такт, Мать-Земля поддержала своих уходящих детей, оплакивая их. Она оставалась в одиночестве – настоящие уходили, оставляя тех, кто убивал ее. Но иначе было нельзя.

Каждый музыкант одновременно смеялся и плакал, продолжая играть или петь, для него больше не существовало ничего, кроме музыки – она уже покрывала собой все, ничего не оставляя позади, заставляя души взлететь в непредставимую высь.

Внезапно мелодия резко усилилась, словно кто-то поддержал ее, играя на струнах мироздания. Все пустыри, где давали свой последний концерт на Земле музыканты, скрылись в серебристом свечении. И только они сами увидели возникшего из воздуха длинноволосого парня в коротких широких синих штанах, с гитарой в руках. И струны этой гитары были не струнами, а лучами света! Он несколько раз рванул эти световые струны, заставляя мелодию расшириться до небес. Теперь обычные люди уже не смогли бы услышать ее, не сойдя при этом с ума – они и не услышали, это было не для них. Но настоящие музыканты услышали, выдержали – и поняли!

– Привет! – расхохотался длинноволосый. – Добро пожаловать! Нам вас не хватало!

– Ой-ййа! – в один голос отозвались земные музыканты, не прекращая играть и с восхищением глядя на пришельца. Играть, как он, не смог бы ни один из них – это был мастер такого класса, перед которым меркло все.

– Наращивай темп! – азартно проревел длинноволосый. – Не бойтесь! Время пришло!!!

И они наращивали, не обращая внимания на кровь, текущую из пальцев, ртов и ушей, на боль, раздирающую тела, на лопающуюся кожу. Даже если у кого-то рвались струны, он все равно продолжал играть, даже не замечая, что на их месте сами собой возникают световые, которые порвать не сможет ничто и никогда. Музыка чем дальше, тем становилась безумнее, невероятнее, непостижимее. Она была уже чем-то таким, что на Земле не слышал никто и никогда – и уже никто никогда не услышит. В воздух взвились тысячи серебряных смерчей, небо стало зеркальным, отражая все, что внизу. Вот только заметили это лишь те, кто был способен заметить – остальные тихо радовались, что жуткая музыка стихла. Что ж, это был их выбор…

– Ну что, ребята и девчата, пора?!! – Голос длинноволосого заполнил собой все вокруг.

– Да-а-а!!! – единым аккордом ответили ему музыканты, пребывая уже не здесь. Все, что было здесь, их уже не интересовало, оно ушло бесследно, не оставив по себе ничего, кроме горечи.

– Тогда вперед!

Пальцы длинноволосого пробежались по струнам с непредставимой скоростью, мелодия буквально взорвалась, скрыла под собой весь мир, отстранив его, словно нечто неправильное. Да так оно и было! Тысячи пальцев бегали по струнам, тысячи палочек били по барабанам ударных установок и жали клавиши синтезаторов.

Где-то бесконечно далеко изменились линии мироздания, которые, казалось, никогда не должны были меняться – но они изменились. Наверное, на то была Его воля. И серебряное свечение окончательно скрыло под собой пустыри, на которых собрались земные музыканты. А когда оно развеялось, там было пусто…

Странные сказки про вечность, где вера всесильна,

Мне нашептали дожди и напели дороги.

Так нелегко вдруг поверить в желанные крылья,

Ну а поверив – пустяк расставанья и сроки.

Пальцы Виктора бегали по клавиатуре, текст шел со страшными ошибками, но он сейчас не обращал на это внимания – потом исправит, сейчас не до того, сейчас идет, да так, как редко шло. Мир, пришедший в грезах, под его пальцами становился все более живым, цельным, реальным. Он оживал на глазах, превращался во что-то реально существующее. Пусть не здесь, пусть где-то там, но это неважно. Писатель улыбался сквозь слезы, понимая, что пишет настоящее, то, ради чего стоило жить.

Закончив главу, Виктор устало поднялся, потер лоб и тяжело потянулся к холодильнику, чтобы взять банку холодного пива. Эта глава далась очень тяжело, но вдохновение еще не ушло, а значит, нужно писать, пока есть хоть какие-то силы. Иначе муза «уйдет погулять» на несколько недель, как бывало уже не раз, поэтому лучше не рисковать.

Однако минут десять можно посидеть, покрутить в голове дальнейшее – не сюжет, ни в коем случае. Не раз сталкивался с тем, что все задумки летят в тартарары при написании. Есть, конечно, те, кто пишет логично, по плану, но их книги почему-то читать не хочется – в них не хватает чего-то неуловимого, что можно, наверное, назвать душой. А его герои живут, они поступают по-своему, не спрашивая автора, порой неожиданно для него.