Дмитрий Иванов - Артефакт
– Цинично… Значит, я все-таки прав, что не хочу туда возвращаться. Зачем же вы меня убеждали?
– Никто не даст нам спокойно уснуть, – заверил меня старик. – У нас все еще нет выбора… Эго подвело нас к краю обрыва: мы не можем остановиться в безудержной гонке потребления, потому что такова наша эгоистическая природа. Мы пожираем друг друга и собственную планету, словно раковая опухоль, и при этом лжем сами себе о своих добрых намерениях. Мы все сильнее нарушаем баланс, некогда установленный природными стихиями, и мы уже не понимаем, куда нам идти дальше. Мир погружается в кризис, а человечество – в депрессию. Но так и было задумано…
– Зачем? – поразился я.
– Я же говорил вам, мы просто еще не знаем, что такое ЖИЗНЬ. Мы еще не родились… Чтобы начать жить, мы должны обрести самостоятельность, для этого и создано эго – природный инкубатор, насильственно развивающий в нас нашу «самость». Только пока эта самость иллюзорна. Чтобы действительно стать самостоятельными, нам необходимо научиться делать свободный выбор, не ограниченный нашей животной природой – условиями «инкубатора». И самое трудное – сделать этот выбор впервые… Наш «инкубатор» стал нам тесен, на нас давит его тьма и ограниченность, заставляя нас принять решение. Но мы не хотим покидать эту привычную тьму. Только безысходное отчаяние способно толкнуть нас на это, и тогда мы, наконец, родимся и увидим настоящий мир… Так нам помогают…
– Но в чем тогда выбор, если нас заставляют принимать решение?
– Вы правы, – усмехнулся Игорь Моисеевич, – в этом смысле выбора у нас нет… Выбор заключается в том, чтобы наперекор собственному эго согласиться с той силой, которая развивает нас. Если мы согласимся, то ускорим процесс и избегнем болезненных ударов, которые сами же себе и наносим. Мы можем довериться материнской заботе этой силы и добровольно покинуть свое тесное «убежище». Тогда роды пройдут безболезненно…
Нас толкают к совершенству, а совершенство не нуждается ни в каком выборе, любой иной выбор – это уже не совершенство. Но чтобы прийти к совершенству осознанно, необходимо ощутить свою противоположность ему, иначе просто не с чем сравнивать. Это и есть «познание добра и зла», только зло – это мы сами, как бы нам ни хотелось считать иначе. Однако решение мы тоже должны принять самостоятельно, и только в этом состоит наш выбор. Правда, этот выбор настолько немыслим для нас, что кажется абсолютно невозможным.
– Да уж, рассудку тут делать нечего, – усмехнулся я.
– Вы сами породили эту историю с печатями, – пристально посмотрев на меня, сказал Игорь Моисеевич. – Ваша сущность втянула вас в нее.
– Моя сущность? Но вы же говорили, что…
– Ваша будущая сущность, – невозмутимо пояснил старик.
– Так она еще опаснее рассудка?
– Она способна принимать независимые решения, поскольку обладает истинной свободой выбора. Ей нечего опасаться – время не властно над ней. Она и создает вашу реальность.
– Это неприятно… – поежился я.
– До тех пор пока вы – это эго, или рассудок, обслуживающий эго… – возразил старик. – До тех пор она ваш кукловод, несмотря ни на какие ухищрения рассудка… Если вы отказываетесь существовать сами – вас «существуют» принудительно, ничего не поделаешь.
– Но я не отказываюсь! – возмутился я.
– Ну как же… – примирительно напомнил Игорь Моисеевич. – Вы все еще подчиняетесь природной машине – программе, ведущей вас по жизни. Где же тут ваш выбор?
– Но вы только что сказали, что всем заправляет моя сущность! Что же я могу сделать?
– Пока вы не слиты с ней, вы полностью ей противоположны. Тогда вы только эго – клочок жаждущей пустоты, узурпирующий рассудок и интуицию, но не ведающий о том, куда его ведут. Все дело в доверии: до тех пор пока рассудок не доверяет вашей сущности, она будет казаться вам роком. Но если вы сумеете довериться ей, она приведет вас к себе…
– К себе?..
– Это то, что вы ищете, – заверил меня Каргопольский. – Вот тогда ветер и наберет силу…
– Но чему я должен доверять? Я никогда не ощущал ничего такого…
– Вы никогда не ощущали рока?
Я покачал головой:
– Возможно, но… я не знаю…
Стало прохладно. Я посмотрел в окно: рыбы там уже не было… Я накинул куртку.
– Ваше сознание распадается, – сказал Каргопольский. – И вам необходимо вернуть его целостность… найти новый баланс сил. Наступает кризис… Времени у вас больше нет. Если вы останетесь здесь, вы в конце концов уснете, и вам придется все начинать сначала… А это очень длинная история, поверьте мне, старику.
– Но как? – уныло посмотрел на него я. – Раз этих богов не существует, если я в них не верю – то что я могу сделать? И что с этими печатями? Они все еще нужны кому-то… теперь?
Я смотрел на Каргопольского в ожидании четких указаний – расплывчатых я получил уже достаточно… В конце концов, раз уж меня посылали таскать каштаны из огня, то пусть хотя бы позаботятся дать вразумительную инструкцию.
– Инструкция есть… – сказал вдруг старик, вновь заставив меня поежиться. – В нашем мире существует четкая инструкция, еще со времен Вавилона… Мы только не можем правильно ее прочесть сегодня – ее символы устарели для нашего понимания… Но есть и инструкторы, способные перевести эти символы на современный язык, – добавил он невинно. – Позвоните мне как-нибудь… после…
– А что сейчас?..
– Сейчас?.. – Игорь Моисеевич ненадолго задумался и продолжил: – Эти печати обрели статус символов в вашем сознании, – пояснил он, – и за ними теперь стоит подлинная реальность, по крайней мере для вас. Так что от них вам уже не избавиться. В них-то вы верите безоговорочно…
Он снова замолчал, прикрыв глаза, и я подумал, уж не собирается ли он сам теперь уснуть…
– Так что мне делать? – окликнул его я.
– Вы свободны в своем выборе, – бесстрастно заявил старик, открыв почему-то только один глаз. – Рассудок беспомощен… – еще раз напомнил он. – Прислушивайтесь к сердцу, там есть ответ.
Каргопольский закрыл оба глаза, и я сообразил, что аудиенция окончена.
Глава тридцать четвертая
Совершенно не помню, как оказался на улице… Но все мои заботы тут же словно ветром унесло. Я быстро отогрелся на солнышке. Город был почти безлюден, но это вовсе не угнетало – это было спокойное, умиротворенное безлюдье, напоминающее дремотную послеобеденную сиесту в каком-нибудь маленьком южном городке. Оно было наполнено незримым, но ощутимым присутствием чего-то вечного и оттого безмятежного в своей незыблемой вечности. Этот мир был чудесен, зачем же кто-то вообще покидал его? Без крайней необходимости, конечно… такой, какую сосватали мне…
Летний ветерок метался по пустынным улицам, как резвящийся щенок. Похоже, он уже вымел из города весь мусор, в том числе и банкноты, так что пополнить финансовые ресурсы мне было нечем, но я не беспокоился… На обратный путь у меня ушло не так много времени. Больше я не останавливался на каждом углу поглазеть на чудную лепнину или живописное смешение архитектурных стилей этого божественного города. Теперь у меня был деловой настрой – у меня была задача… хотя я по-прежнему не понимал – что именно мне предстоит сделать…
Я чинно шествовал в сторону Кирочной, перекатывая в голове не мысли, а скорее невнятные ощущения – то, что осталось у меня после очередной изнурительной беседы с величавым стариком, усердно пестующим в людях безумие…
В какой-то степени я понимал, что наш разговор был довольно странным, даже на фоне всех остальных странностей этого мира. Мне пришло в голову, что старик вообще не мог знать историю с печатями, так как я ему про это ничего не рассказывал. Но он знал… И это меня почему-то нисколько не удивляло. Пожалуй, даже Кегля со своей квантовой «историей» не имел тут шансов меня удивить…
Подходя к своему дому, я увидел худощавого, заросшего щетиной человека в плаще, который вышел из моего подъезда. В руке у него был пистолет. Он остановился, беспокойно озираясь. Это был Насим.
Я улыбнулся, припомнив бедолагу Гельмана, от которого шарахались прохожие в подозрительно схожих обстоятельствах… Но Насим меня, кажется, не видел. Он вертел головой, словно пытался понять, где находится. Я подошел к нему почти вплотную – он посмотрел сквозь меня и отвернулся… Я окликнул его, и он снова уставился на что-то за моей спиной, напряженно прислушиваясь.
– Что случилось? – спросил я по-французски.
– Валентин? – хрипло откликнулся он. – Где ты?.. Что это за фокусы?
По его лицу струился пот, и вообще – похоже было, что он весь взмок.
– Что ты тут делаешь? – нахмурился я, заподозрив неладное.
– Ты знаешь… – осклабился он злорадно и выстрелил. Я едва успел уклониться, но он продолжал палить в прежнем направлении. Пули крошили штукатурку дома напротив.
«Юлия…» – испуганно вспомнил я и, оттолкнув Насима, вломился в двери подъезда. Он распростерся на асфальте, безбожно ругаясь на своем плохо пригодном для этого картавом языке…
